Живые лица
Шрифт:
Кстати сказать, ни у кого нет такого количества «некрофильских» стихов, как у Брюсова. На той «среде» Вяч. Иванова, где мы единственный раз в 1905 году встретили Брюсова, вышел забавный случай.
Присутствовал «цвет» современной поэзии (впрочем, и не цвет тоже). Литературный эстетизм переживал тогда момент судороги — революция, неудавшаяся, сказывалась. Оживление немножко сумасшедшее, напряженно-разнузданное… Частью оно потом выродилось в порнографию.
На средах было заведено, читает ли признанный поэт или начинающий, слушатели, поочередно, тут же высказывают свое мнение. В критике не стеснялись, резкости даже преувеличивали. Но она касалась главным образом формы; и выходило, что профессионалы критиковали молодых, обижаться было некому.
Сологуб сидел неподвижно и говорил мало. Кажется, он ничего не читал. А Брюсов, когда до него дошла очередь, прочел целый цикл… некрофильских стихотворений. Содержание в первую минуту удивило даже и собравшихся смелых новаторов; но скоро все оправились, и стихи, прочитанные «дерзновенно», высоким брюсовским тенором и по-брюсовски искусно сделанные, вызвали самые комплиментарные отзывы. Дошло до Сологуба. Молчит. И все молчат. Хозяин со сладкой настойчивостью повторяет свою просьбу «к Федору Кузьмичу — высказаться». Еще секунда
— Ничего не могу сказать. Не имею опыта.
Эти ядовитые, особенно по тону, каким были сказаны, слова были тотчас же затерты смехом, не очень удачными шутками, находчивостью хозяина. Но Брюсов, я думаю, их почувствовал — и не забыл.
Очень скоро по возвращении в Россию — мы поехали в Москву. «Русская мысль» [104] перешла тогда в заведованье П. Б. Струве, Кизеветтера, Франка и других. Послереволюционное оживление в журналистике и в газетном деле было необыкновенное. Нарождались новые журналы, толстые и тонкие, старые реформировались и преобразовывались. Расцвел литературный альманах.
104
«Русская мысль» — широко известный либеральный журнал. В 1907 г. его редакторами стали Петр Бернгардович Струве (1870–1944) и Александр Александрович Кизеветтер (1866–1933). Близко к редакции стоял и философ Семен Людвигович Франк (1877–1950). В 1908–1909 гг. Мережковские также «входили в журнал», а Д. С. Мережковский даже был редактором литературного отдела.
Мы, в Петербурге, уже успели потерпеть довольно глупое поражение с одним толстым журналом. [105] Хотели мы, вкупе с кружком Кусковой [106] и Богучарского, приобрести его у тогдашнего его владельца, печальной памяти Василевского He-Буквы (который тогда впервые, вместе с Гржебиным, [107] и выплыл). He-Буква нам журнал этот продал (с понедельничной газетой вместе), но на другой же день (буквально на другой) так нас всех обманул, ни одного своего слова не сдержав, что мы только руками развели и остались без журнала.
105
С одним толстым журналом. — 12 сентября 1908 г. Гиппиус писала Блоку: «Пишу вам вот по какому случаю. С сегодняшнего дня журнал «Образование» и газета «Утро» окончательно перешли в наши руки и будут издаваться оба под редакцией одного и того же «редакционного комитета» (чисто политической и экономической частью заведуют Богучарский и Прокопович). Наш первый № Утра выйдет в понедельник; а первая наша книжка Образования — сентябрьская» (БС, с. 158). Однако журналист Илья Маркович Василевский (псевдоним Не-Буква, 1882–1938), издатель «Утра» и «Образования», отверг их претензии на полную свободу в журнале, что повлекло за собой отказ от участия в нем вообще.
106
Кускова Екатерина Дмитриевна (1869–1958) — политическая деятельница, публицистка. Богучарский (Василий Яковлевич Яковлев; 1860 или 1861–1915) — публицист, историк революционного движения.
107
Гржебин Зиновий Исаевич (1869–1929) — художник и издатель. Гиппиус писала о нем: «…присосавшись к Горькому, Зиновий делает попутно и свои главные дела: какие-то громадные, темные обороты с финляндской бумагой, с финляндской валютой, и даже с какими-то «масленками»; Бог уж их знает, что это за «масленки». […] К писателям Гржебин относится теперь по-меценатски. У него есть как бы свое (полулегальное, под крылом Горького) издательство. Он скупает всех писателей с именами, — скупает «впрок», — ведь теперь нельзя издавать. На случай переворота — вся русская литература в его руках, по Договорам, на многие лета, — и как выгодно приобретенная! Буквально, буквально за несколько кусков хлеба! Ни один издатель при мне и со мной так бесстыдно не торговался, как Гржебин» (Дневники, с. 34).
Вскоре после того Струве пригласил меня и Мережковского заведовать литературным отделом «Русской мысли», и для ознакомления с редакцией и нашими обязанностями мы в Москву и поехали.
Московское кипенье поразило нас еще больше, чем петербургское. Не говорю о Воздвиженке, [108] степенной редакции «Русской мысли»: там была сравнительная тишина. Но где крутились «Золотые руна», «Альционы», [109] да и «Весы», и «Скорпионы», был сущий базар. И как все изменилось — в моем поле зрения, по крайней мере, — до мелочей!
108
Воздвиженка — улица в Москве (ныне часть проспекта Калинина). Редакция «Русской мысли» находилась в Ваганьковском переулке (ныне ул. Маркса — Энгельса).
109
«Альциона» — издательство, возникшее лишь в 1910 г.
Мы жили не в старых, темноватых комнатках «Славянского базара» — а в «Национале», едва успевшем загрязнить свой показной «confort moderne». [110] С утра — люди, писатели и редакторы; причем скоро выяснилось, что лучше каждого принимать отдельно, ибо неизвестно, кто с кем на ножах; пожалуй, все со всеми.
Вот и Брюсов… тоже изменившийся. Нервный, порывистый, с более резкими движениями, злее, насмешливый. Он, оказывается, не встречался с редактором «Золотого руна», [111] который у нас или только что был, или должен был придти — не вспомню. Заговорили о дуэли Брюсова с этим редактором. Тут же путался
110
Современный комфорт (фр.). — Ред.
111
Он… не встречался с издателем «Золотого руна». — Можно предполагать, что в мемуарах здесь какая-то путаница. Издателем и редактором «Золотого руна» был миллионер Н. П. Рябушинский, который в конце 1908 г. после попытки самоубийства был серьезно болен. Наиболее конфликтный случай столкновения «Весов» и «Золотого руна» в этот период — исключение С. М. Городецкого из числа сотрудников «Весов», однако он не может иметься в виду, т. к. Брюсов был принципиальным противником этой акции.
Затем пошел Кружок, превратившийся в большой клуб с «железкой», ужин там после доклада Мережковского, еще какие-то ужины, доклады, опять ужины…
Брюсов покинул Цветной бульвар [112] и отцовскую квартиру в деревянном флигеле, за дворовыми сугробами. И он жил теперь не без «confort moderne» в расписномгez-de-chauss'ee [113] против Сухаревки, в комнатах с красными стенами и какими-то висячими фонариками. Все было иное. Не изменилась только жена Брюсова. Такая же тихая, ровная, плотно и незыблемо сидящая на своем месте — брюсовской вечной жены. У писателей известных, как и у других «знаменитостей», часто бывают жены типа «верного», особенного, самоотверженные «служительницы гения», видящие только его, любящие до конца, прощающие, даже впредь простившие, — все. Жена Брюсова имела нечто сверх этого. Верная — конечно; всепростившая — конечно; но прежде-то всего — «вечная» жена: так тихо она покоилась на уверенности, что уж как там дальше ни будь, а уж это незыблемо: она и Брюсов вместе. Миры могут рушиться, но Брюсов останется в конце концов с ней.
112
Брюсов покинул Цветной бульвар. — В 1908 г. он еще жил на Цветном бульваре, и новый его дом был вовсе не «против Сухаревки» (см. в приложении рецензию В. Ф. Ходасевича).
113
Первый этаж (фр.). — Ред.
Что ж, она была права. И если теперь жива — я не сомневаюсь: Брюсов с ней.
«Весы» уже близились к закату. Едем по Тверской вечером на извозчике с Брюсовым; он мне подробно рассказывает о Полякове (издателе), о положении «Весов» и «Скорпиона»… Вскоре и действительно «Весы» сошли на «нет». Дольше держались альманахи «Северные цветы». [114]
Заведовать литературным отделом журнала, издающегося в другом городе, дело не легкое. Мы были рады, что к нему привлечен и Брюсов, москвич. Ему, впрочем, отданы были стихи. Брюсов заботился о присылке книг для очередной моей литературной статьи. Рукописи (прозаические) присылались беспорядочной кучей из редакции, и порою было от чего прийти в отчаяние! Чувствовалось, что дело не налажено. Вскоре наше с «Русской мыслью» дело и совсем разладилось.
114
Дольше держались альманахи «Северные цветы». — «Весы» прекратились в 1909 г., а последний выпуск «Северных цветов» появился в 1911 г. Однако как серийное издание «Северные цветы» прекратились уже в 1903 г., и последний выпуск был запоздалым исключением.
Виноваты были мы. Вместо того чтобы ограничиться, по условию, чтением беллетристических рукописей, мы вздумали предлагать редакции вещи некоторых писателей, на наш взгляд достойные напечатания, но не чисто беллетристические. Между тем следовало бы помнить, что наши взгляды вне «искусства» не совпадают со взглядами редакторов журнала.
Мы всех их знали давно. Особенно хорошо знали П. Б. Струве, этого прелестного, умного и талантливого человека, этого… писателя? профессора? журналиста? политика? ученого? Как его назвать? Он всегда, делая, как будто делал не вполне свое дело, не главное, — и, однако, делал всякое прекрасно. Мы знали его еще в те далекие времена, когда он и М. Туган-Барановский [115] были «первыми русскими марксистами». Воды много утекло, но по существу П. Б. Струве оставался все тем же: немножко тяжелым, упрямым, рассеянным, глубоким — и необыкновенно, исключительно — прямым. Много он от марксизма сделал поворотов; но умел, благодаря прямоте и серьезности, именно поворачивать: он никогда не «вертелся».
115
Туган-Барановский Михаил Иванович (1865–1919) — экономист, историк, политический деятель.
И в то время, о котором пишу, поворот его был не на нашу дорогу. Мы сохраняли — и сохранили — с ним наилучшие отношения; впоследствии мы даже сблизились на одних и тех же вопросах; однако совместная работа, конкретная, хотя бы журнальная, требует иных степеней близости, — если она не чисто формальная, конечно.
Франк, и особенно Кизеветтер, были нам более далеки.
Повторяю, ошибка была на нашей стороне: не следовало нам выходить за изгородь «литературы».
Что это, однако, «литература» или «не литература» — «Тройка» [116] Блока, из-за которой вышло первое наше столкновение? По-моему — литература, и даже «изящная», не в переносном, а в прямом смысле. Но «изящной» называется «беллетристика», а «Тройка» Блока имела вид «статьи». Она была лирична — тем хуже, раз это «статья». В ней говорилось о России — тем еще хуже; статья с Россией — это уж статья с политикой. Надо решить, значит, соответствует ли эта политика политике журнала. Пожалуй, и не стоит решать, и так ясно: никакая «лирическая» политика журналу не соответствует.
116
«Тройка» — имеется в виду статья Блока «Россия и интеллигенция», публиковать которую Струве отказался.