Живые мертвецы в Далласа
Шрифт:
— Ну и превосходно. — Она хлопнула рукой по стойке, сигнализируя таким образом о своем уходе. Вслед ей, идущей за Биллом к выходу, несся нестройный хор дружественных советов.
Вот так и вышло, что старый «бьюик» детектива Энди Бельфлера простоял на стоянке у Мерлотта всю ночь до утра. Бьюик, несомненно, был пуст, когда Энди покинул его, направляясь в бар, в этом он мог поклясться. Как и в том, что, будучи погруженным в мрачные мысли, забыл запереть машину.
В некий момент между восемью вечера, когда Энди приехал к Мерлотту, и десятью утра следующего дня, когда я приехала помочь открыть бар, машина Энди обрела нового пассажира.
Этот
Ибо был мертв.
Меня там вообще не должно было быть. Я отработала вечернюю смену и собиралась явиться на службу лишь следующим вечером. Но Билл спросил, не смогу ли я поменяться с кем-нибудь из коллег, чтобы потом сопроводить его в Шривпорт. Сэм не возражал. Я попросила свою подругу Арлену выйти в мою смену. У нее был выходной, но она никогда не возражала против тех жирных чаевых, что мы снимали ночами, и согласилась приехать к пяти вечера.
Вообще-то Энди следовало забрать машину утром, но он еще не протрезвел настолько, чтобы убедить Порцию забросить его к Мерлотту, бар которого располагался совсем не по пути к отделу полиции. Она сказала, что подберет его на работе в полдень, и они пообедают в баре. Тогда он и заберет свою машину.
Так что «бьюик» и его безмолвный пассажир прождали обнаружения намного дольше, чем следовало.
Мне удалось проспать около шести часов, так что чувствовала я себя терпимо. Встречаться с вампиром порой тяжеловато, особенно для жаворонков вроде меня. Я помогла закрыть бар и оказалась с Биллом дома около часу ночи. Мы забрались в горячую ванну, потом вытворяли всякое, но чуть позже двух я уже спала и встала не раньше девяти. Билл давно был у себя в земле.
Я выпила много воды и апельсинового сока, съела несколько таблеток витаминов и железа, что крепко вошло в мой рацион с тех пор, как Билл появился в моей жизни и принес (вместе с любовью, приключениями и волнением) постоянную угрозу анемии. Холодало, и, слава богу; я сидела на переднем крыльце, одетая в шерстяную водолазку и черные брюки — форменную одежду служащих Мерлотта для той поры, когда становилось слишком холодно для шорт. А слева на груди моей белой рубашки красовалось вышивка «Бар Мерлотта».
Пока я просматривала утреннюю газету, часть моего сознания отметила, что трава растет уже не так быстро, а листья начали сворачиваться. Школьное футбольное поле могло быть вполне терпимо в ближайшую пятницу.
Лето в Луизиане, даже в северной Луизиане, отступает очень неохотно. Осень начинается незаметно, будто в любой момент может вновь уступить место вязкой июльской жаре. Но тем утром я была начеку и смогла заметить признаки приближения холодов. Осень и зима означали длинные ночи, больше времени с Биллом и больше часов сна.
И потому мне было радостно по дороге на работу. Увидев одиноко приткнувшийся перед баром «бьюик», я вспомнила давешний кутеж Энди. Признаюсь, я улыбнулась при мысли о том, как он чувствует себя сегодня. Уже собравшись объехать здание, чтобы припарковаться рядом с остальными служащими, я заметила, что задняя дверь автомобиля Энди слегка приоткрыта. Из-за этого небось в салоне всю ночь горела лампа. Значит, сядет аккумулятор. Энди жутко разозлится и вынужден будет зайти в бар — вызвать буксир или попросить кого-нибудь подбросить его… Поставив свою машину на стоянку, я выскользнула из нее, не выключая мотора. Оптимизм мой, как всегда, оказался безосновательным.
Я толкнула дверцу, но она не сдвинулась ни на дюйм. Тогда я решила, что ее заело, и попыталась нажать, навалившись всем телом. Дверь осталась неподвижной. В нетерпении я распахнула ее настежь, собираясь выяснить, что же там мешает. По стоянке прокатилась волна запаха. Невыносимой вони. От ужаса перехватило дыхание, потому что этот запах был мне знаком. Я смотрела на заднее сиденье машины, прикрыв рот ладонью, хотя от вони это не спасало.
— Ой, — прошептала я. — Вот черт.
На сиденье был втиснут Лафайет, повар одной из смен у Мерлотта. Одежды на нем не было. Это его тощая нога с малиновыми ногтями мешала двери закрыться, его труп возносил зловонные миазмы к небесам.
Я торопливо вернулась к машине и объехала здание, изо всех сил давя на сигнал. Сэм выбежал из служебного входа как был, в фартуке. Заглушив мотор, я выскочила из машины так быстро, что едва успела это заметить, и обвилась вокруг Сэма, как пронизанный статикой чулок.
— Что, что случилось? — Обеспокоенный голос Сэма прогремел в самом моем ухе. Я отпрянула и посмотрела на него, стараясь, впрочем, не глядеть слишком пристально. Он был небольшой и компактный. Его золотисто-рыжие волосы поблескивали в свете неяркого утреннего солнца, а в глубоких синих глазах светилось понимание.
— Лафайет, — сказала я и заплакала. Это было нелепо, глупо и совсем бессмысленно, но я не могла остановиться. — Он лежит мертвый в машине Энди Бельфлера.
Руки Сэма напряглись за моей спиной, он снова прижал меня к себе.
— Сьюки, ты не должна была этого видеть, — проговорил он. — Мы позвоним в полицию. Бедный Лафайет.
Работа поваром у Мерлотта не подразумевает и не требует исключительного кулинарного таланта. В меню входят только несколько видов сэндвичей и картофель фри, так что повара у нас меняются часто. Но Лафайет, к моему удивлению, задержался дольше обычного. Он был геем, причем ярко выраженным, пользовался косметикой и носил длинные ногти. Люди в северной Луизиане куда менее терпимы, чем в Нью-Орлеане, и я полагаю, что Лафайет, еще и цветной, страдал от этого довольно сильно. Но вопреки — а может, и благодаря — этим трудностям, он был весел, забавно неловок, умен, и в общем-то неплохо готовил. Он умел делать какой-то особенный соус для гамбургеров, и те пользовались постоянным спросом.
— У него были здесь родственники? — спросила я Сэма. Мы перестали обниматься и вошли в здание, в офис шефа.
— Двоюродная сестра, — пробормотал Сэм, выстукивая на телефоне «девять-один-один». — Подъезжайте к бару Мерлотта на Хаммингберд Роуд, — сказал он диспетчеру. — Тут мертвый человек в машине. На стоянке, прямо перед зданием. О, и вы можете, если сочтете нужным, предупредить Энди Бельфлера. Это его машина.
На том конце линии раздался вопль, слышимый даже мне.
Через черный ход зашли, хихикая, Даниэль Грэй и Холли Клири, официантки утренней смены. Обе — разведенные женщины чуть старше двадцати пяти. Даниэль и Холли были давними подругами и казались на работе вполне счастливыми, коль скоро были вместе. У Холли был пятилетний сын, ходивший в детский сад, а у Даниэль — семилетняя дочь и совсем маленький мальчик, которого на время работы она оставляла у матери. Я никогда с ними не сближалась, хоть мы все трое и относились к одной возрастной группе — слишком они были замкнуты друг на друга.