Живый в Помощи(Записки афганца 1)
Шрифт:
Точка находилась на высоте три с половиной тысячи метров. Площадка была настолько мала, что посадить ювелирно можно было только один борт, что и сделал Колька-ас, прилипнув к скале сразу тремя стойками шасси. Остальные борта терпеливо ожидали, встав в круг. «Двадцатьчетверки» зорко простреливали местность, создавая надежную защиту.
Навстречу спрыгнувшему с вертолета Виктору бежало какое-то лохматое, грязное чудо в офицерской без погон шинели, волочащейся по земле.
— Ты кто? — оторопел Виктор. — Кого забирать?
— Вы его в Кабул или на "Чайку"? — вопросом на вопрос ответило подбежавшее чудо.
—
— Тогда погоди еще минут десять, сейчас закончу операцию. Я здесь вроде как медсестра, — чудо, наконец, представилось.
Кто она такая и как сюда попала, было совершенно непонятно, но на войне удивляться не приходится. Потрясало не то, что она вообще оказалась на этой забытой всеми точке, а то, как медсестра делала операцию.
Парню с заставы, насчитывающей всего семь человек бойцов с лейтенантом и этой девчонкой, во время ночного боя пуля попала в живот, разорвав желудок. И эта самоотверженная медсестра зашила его, имея в руках ритуальный «духовский» кинжал, анашу, совершенно неизвестно откуда попавшие сюда две бутылки минеральной воды, иголку с нитками и фляжку со спиртом. Спирт с анашой заменяли наркоз.
Завершив операцию и перебинтовав раненого застиранными бинтами, медсестра дала команду, и солдата на грубо сколоченных досках аккуратно перенесли на "восьмерку".
Со всех бортов на площадку сбросили весь имевшийся запас продуктов, медикаментов и боеприпасов. Это все, что могли сделать в тот момент вертолетчики для бойцов заброшенной в горах маленькой заставы.
Ночью того парня переправить на Кабул не удалось. Из-за плохой погоды ни один борт ни из Кабула, ни со «Скобы» взлететь не смог. Несмотря на то, что анестезиолог «Чайки» Игорь насколько мог очистил рану, состояние раненого ухудшалось.
На рассвете развиднелось, и четверка «Скобы» унеслась с ним в Кабул. Все тридцать пять минут полетного времени вертолеты качались, как маятники, на высоте пятидесяти метров, чтобы не попасть под пулеметный обстрел "духов".
Но ворвавшись в Кабул с юга, при выходе из ущелья левым разворотом, пилоты не успели ускользнуть от очередной «духовской» уловки-капкана, и ведущая «восьмерка» со всего маху треснулась мордой об огромный воздушный змий.
Невинная, на первый взгляд, ребячья забава, на самом деле являлась новым тщательно спланированным бандитами приемом борьбы с нашими воздушными средствами. Ребятишки, совмещая детское развлечение с ощутимой финансовой выгодой, конструировали этих летающих паразитов и терпеливо ждали на крышах своих дувалов зеркального солнечного луча от наблюдателя. Тот, находясь в таком месте, чтобы слышать издалека звук подходящих бортов, в нужный момент зеркалом давал команду ребятишкам на подъем змия.
Вертолеты, выскакивающие из ущелья в город, не сразу могли выбрать нужный курс полета, а так как путь до госпиталя над Кабулом около семи минут, то нужно было обладать незаурядным летным мастерством, чтобы своевременно уходить от внезапно взлетающих многометровых чудовищ. На руку «духам» была и устойчивая роза ветров.
И хотя воздушные змеи серьезной опасности не представляли, все-таки нервы выматывали изрядно. Приходилось постоянно менять курс и высоту полета. Сегодняшнее разбитое лобовое стекло советского вертолета дало возможность неизвестному мальчишке положить в карман тысячу афганий — существенные деньги при их нищете.
После выгрузки раненого на госпитальной аэродромной площадке днем отоспались, а вечером провернули удачную сделку с начальником продсклада — жуликоватым прапорщиком-азербайджанцем. Душой войдя в тяжелое положение далекого гарнизона, снабженец выдал все — яйца, сгущенку, колбасу — оптом, правда, с одним условием: десять процентов продуктов остались ему в знак благодарности:
— Дарагой, сам панимаишь, кушать все хатят, да?! — пожав на прощанье липкой ладонью руку Виктора, лебезил он.
В наушниках пилота прозвучала команда:
— Борт 1564, вылет разрешаю!
Вырулившая на взлетную площадку пара «Скобы» замерла в очереди. За спиной согревали душу полтонны продуктов. Сердца томило сладкое предвкушение благодарности однополчан. Наблюдая за разбегом АН-12, после которого предстояло взлетать экипажу «Скобы», бортовой народ позволил себе наспех перекусить забытыми на вкус деликатесами.
Вдруг в кабине стало светло, как днем, от яркой вспышки посредине летного поля, а через секунду пахнуло жаром и докатился звук оглушительной взрыва. Взлетающий АН-12, едва оторвавшись от земли, разорвался в воздухе и, перевернувшись на спину, пропахал около трехсот метров, полыхая, как факел, и разлетаясь на десятки кусков. Потом замер на последней своей стоянке, прихватив на тот свет экипаж с семьюдесятью шестью пассажирами.
Со всех концов полосы к самолету кинулись люди для спасения живых. Но живых не было. Самолет за несколько минут сгорел дотла, оставив воронку прожженной земли глубиной в пять метров.
— А ведь это могла быть очередность нашего вылета, — угрюмо произнес борттехник.
Причину гибели того борта следствию установить так и не удалось. Как и во многих подобных случаях. Их списала война.
На «Скобе» сегодня намечался праздник, запланированный еще несколько дней назад. Получка — всегда маленькое торжество, хоть на войне, хоть в мирной жизни. В это время все становятся добрее дружелюбнее. В голове зреют планы, в зависимости от ожидаемой суммы и личных запросов. Но столь долгожданный праздник сорвался, впрочем, не в первый раз. Самое уважаемое в этот день лицо части — начфин валялся в своей комнате, не дотянул до кровати двух метров, нос к носу с преданной дворнягой. У пьяницы-финансиста в такие дни было единственное любимое место — угол комнаты у собачьей кормушки.
Этот парень был сослан на войну за безпробудное пьянство во время службы в Уральском военном округе. Надежда жены излечить его войной как последней инстанцией не оправдалась. Мужик умнее не стал. Это была не редкая горькая быль войны.
Во втором часу ночи Виктора из общей команды, где проходили "черные поминки", властно поманила природа. В кромешном мраке не виделось ни единой звездочки, кроме угрожающего серпа луны, мерцающего светом чужой веры. Спотыкаясь и бормоча он через несколько неуклюжих шагов уткнулся своим лбом в плечо сотрапезника по мрачной тризне. Вова Третисов, «нелетающий» пилот, который, в свою очередь, уперся лбом в какой-то столб, образуя собой живой контрфорс, что есть сил, справлял естественную малую надобность и мучительно цедил сквозь зубы: