Живый в Помощи(Записки афганца 1)
Шрифт:
До «норки» — личного окопчика каждого бойца — добежать не успели. Обычно не очень пунктуальные «духи» на сей раз начали обстрел минута в минуту. Разлетавшийся от взрывов песок моментально забил рот, глаза и уши. Все ползи, куда поближе к укрытиям, передвигаясь по сантиметрам между грохочущими вспышками. От взрывов и воя мин в воздухе висел монотонный неестественный звук.
Не став тратить время на розыск личной комфортной ямы, Виктор с Андреем на пару теперь вздрагивали в одноместном окопчике. «Духи» старались изо всех сил. На крохотный
В мгновение стало жарко, и в следующую секунду под грохот, рвавший перепонки, Виктора с другом засыпало значительной массой песка и снега. Задыхаясь и плюясь, извивающийся, как змея, Андрей руками разгребал заваленного Виктора. Метрах в тридцати от машины связи, вспыхнувшей газовым факелом от прямого попадания, испепелились четыре солдата. Мимо тащили еще одного — непонятно, живого или мертвого. При каждом взрыве раненого бросали на землю, как куль, и падали рядом. С вертолетной площадки уже долгое время слышался крик:
— А-а-а… Помогите!
Туда ползли минут пять. Под разваленным дымящимся вертолетом лежал молоденький солдат с наполовину срезанной, как лезвием, головой. Рядом, держа в руках грязные, как требуха, кишки, бил ногами об землю выгнувшийся в дугу старший лейтенант. Это был недавно прибывший техник вертолета.
— Засунь ему кишки обратно! — орал Андрей Виктору. — Засунь, а то наступим и оторвем. Бери за ноги, я — за руки.
До блиндажа старший лейтенант не дожил. У него закатились глаза и вместе с пурпурной пеной вывалился язык.
— Кладем здесь, потом заберем, — лежа голова к голове, приняли решение носильщики.
За спиной гудели в пламени и разлетались от рвавшегося топлива и снарядов два вертолета. Наконец, обстрел прекратился, но еще минут десять не верилось, что это — все.
Постепенно откапывающиеся, выползающие из всех щелей черные комки грязи громко отплевывались, ругались, обтряхивая снег с песком, спрашивали:
— Игорек, ты жив? А Санька? Шурку никто не видел?..
Потери за сорок пять минут обстрела составили: девять убитых, пятнадцать «двухсотых», одиннадцать «трехсотых», сгорели два вертолета, один разрушен частично, уничтожено шесть машин пехоты. Контуженные — не в счет. Обед перенесли на два часа.
В ожидании конца
Из Кабула, как отеческая ласка, на высоту две шестьсот стали все чаще доходить слухи о скором выводе наших войск из Афганистана. Мужики взялись с надеждой обсуждать весть в курилках, столовых, полетах, засадах. Весна несла твердую надежду на скорый конец войны.
После каждого привезенного из главного штаба слушка несколько дней не проводился разведоблет. Батины ребята не совали нос дальше блокпоста. Народ, не таясь, стерегся. Нет-нет, да по вечерам вокруг припрятанной фляжки со спиртом все смелее крепли голоса: "Что мы тут забыли?" После третьего тоста, стоя, с тоской задумывались о доме.
Нынешней ночью пришла очередь Виктора как представителя руководящего состава части обходить посты. Осмотр он начал заполночь. Рядом безшумной тенью скользил начальник караула из пехоты. На небе ни звездочки, темень, хоть глаз выколи.
— Стой! Кто идет? — и офицеры тут же встали, как вкопанные. На войне шутки с часовыми плохи.
— Пароль! — часовой-узбек стоял очень далеко по ветру.
— Караганда, — негромко ответил Виктор и продолжил движение, уверенный, что часовой расслышал.
— Стой! Стрелять буду! Стой! — с явным испугом проверещал солдат.
— Стою! — разозлился начкар.
— Стреляю! — проорал часовой.
Виктор с начальником караула рухнули, как подкошенные, на двенадцать сантиметров ниже длиннющей дорожки из трассирующих пуль.
— Морду расхлещу идиоту, — шипя в снег, безпомощно ругался Виктор.
— Расхлещешь, когда магазин опустеет, — стервенел рядом начкар.
Через двадцать минут солдата на пинках донесли до караульного помещения.
Абсолютно нелетная вторые сутки погода больше всего радовала «Чайку». У Аркаши был день рождения. В столовой, по фронтовым меркам, столы ломились от изобилия. Местный, пока еще трезвый бомонд, ревниво делил глазами слабую половину. Все шло достаточно пристойно к на редкость спокойному завершению, когда Виктор определил, что отсутствует почему-то руководство спецназа.
Недолго поискав, он нашел батю вместе с именинником в комнате боевой подготовки. Тишком исчезнувшая пара, вальяжно раскинувшись в креслах и положив ноги на стол, пуляла пеплом сигарет в угрюмого пленного "духа":
— Мы тебе говорили, что если еще раз попадешься, — голову оторвем? Говорили? — возбуждался виновник торжества. — Ты клялся Аллахом, что мирный, что не ты наводил «духов» на наши блокпосты? Чего ты молчишь, шакалья твоя рожа?! Батя, что делать с ним будем? — голосом прокурора после минутной передышки обратился к командиру Аркаша.
Блаженко странно и многозначительно молчал. Виктора оба как будто не видели.
— "Душок", эта безделица, приготовлена на твоей кухне? — Батя в звенящей тишине спокойно помахивал перед носом пленного бусами, сделанными из человеческих ушей. — Когда тебя брали, ты пытался их втоптать в землю. Не успел. Здесь шесть правых и одиннадцать левых ушей. Дорогого стоит это украшение…
В звенящей тишине был слышен двухсотударный гильотинный стук сердца пойманного, глаза остановились и не мигали.
— Ставки у вас те же? За правое офицерское ухо — сто тысяч афганий, за левое солдатское — пятьдесят, да?!
У Аркаши змеились губы, по лицу носились нервные желваки. У пленного отвисла нижняя челюсть, изо рта сходила обильная густая слюна.
— Дневальный! Дежурного по части сюда. Забирай! — ткнул на «духа» сигаретой Аркаша.
Его вывели на деревянных ногах, руки свинцово висели плетьми.