Живый в Помощи(Записки афганца 1)
Шрифт:
В данном случае афера вышла лишь наполовину. Двум капитанам посочувствовал прапорщик, вовремя заметивший проделки водителя. В итоге «водила» был нокаутирован и бережно положен в багажник, а его машина лишилась бамперов, дверных ручек, фар, подфарников, всех стекол.» В ней было покалечено и порвано все, что только можно испортить. Прапорщик за добросовестное исполнение служебных обязанностей был награжден куском черного мумия и авторучкой «Паркер» китайского производства. А Виктор с друзьями получили ценный урок, от которого всплыли в памяти мудрые слова деда-героя:
— Кому война, внучек, а кому мать родна.
— Вот, гады, меня решили обобрать! Да я в четвертый раз иду за «ленточку»… Меня там мужики ждут, а эти… — все более взвинчивался майор.
После первого стакана все прояснилось. Тот батальон, где майор был командиром; понес ощутимые потери. И он, возвращаясь из отпуска, решил провезти вместо двух положенных по закону бутылок водки — целых шесть! Таможня, естественно, ему «добро» не дала. Вернее, дала бы, но при минус одной бутылке для сержанта-пограничника. Майора это взбеленило. На месте осмотра он принял единственно правильное, как ему показалось, решение: в знак протеста на глазах ошалевшего сержанта четыре бутылки водки майор осилил прямо из горлышка, а две принес в первую попавшуюся на стремительно пьянеющие глаза гостиницу. Вместе с гостиницей его взору попались и новички из Закавказского Военного Округа. Закуска и сотоварищи ревнителю офицерской справедливости нашлись мгновенно. Едва поднявшееся солнце сочувственно заглядывало блестками в их мутноватые стаканы.
Борт на Кабул уходил в полночь. Впереди был весь свободный день. Жгучее солнце — хозяин жаркого Ташкента — ненавязчиво посоветовало мимолетным постояльцам найти на пересылке спасительную тень. И после завтрака Виктор с другом забрались в прохладную курилку, где уже человек тридцать офицеров, видимо, впервые летевшие на войну, с восхищением слушали слегка проспавшегося к полудню майора. Утренний герой, надо отдать ему должное, хоть и немного бахвалясь и рисуясь, все-таки стремился предостеречь новичков от неосторожных на первых порах шагов по чужой земле. Для Виктора майорский урок выживания в горах и пустынях Востока оказался просто Божиим подарком. Офицер щедро делился боевым опытом, за который уже было заплачено русской кровью. Пересыпая серьезный разговор побасенками о том, как провести через таможню водку в грелке или расплавленное мумие на подошвах, ухмылявшийся майор вдруг неожиданно как-то спал с лица и подытожил мертвенным тоном:
— Самое страшное, мужики, на войне — везти домой «ноль-двадцать-первых», так называемый «груз двести». Особенно, если из одного с тобой города.
Шифрованная лексика афганской войны требует пояснения. «Ноль-двадцать-первый» обозначал убитого в бою воина. «Грузом двести» обозначалась перевозка трупов, а вертолет, самолет или даже грузовик, перевозивший этот страшный груз, «романтически» назывался «черным тюльпаном». При этом тяжелораненые в переговорах назывались «двухсотыми», а легкораненые «трехсотыми». Почему тяжелораненые были созвучны на этом птичьем языке покойникам, вряд ли кто может внятно объяснить.
— Такой «груз» везти домой… Глаза майора потускнели:
— Собственно, с этим «грузом» я и летал сейчас на Новгородчину. Жуткое, признаюсь, дело. Мы были с этим солдатом земляки. Дома почти рядом, да и родители наши знакомы с детства. Чего я насмотрелся и наслушался — не передать. Первые два часа встречи выполнял роль виноватого во всех грехах, за что мне и набили морду. Да я и не сопротивлялся, понимал родственников. Цинк вскрывать было нельзя, да там, собственно, и показывать было нечего. Кстати, таких случаев у вас самих много будет…
— Вот спасибо, майор… — подумал каждый про себя.
— Мать того солдата, — продолжал танкист, — в итоге оказалась в психушке. Сперва на следующее утро после похорон ее кто-то случайно нашел на могиле сына. Она стала скорбной умом, то есть рассудок ее помутился, и она лежала прямо на холмике под одеялом, а под головой — подушка. Э-э-х, — горестно вздохнул рассказчик и закончил историю родительской любви:
— А отца парализовало, да и с головой у него тоже что-то стало не так. Наверное, конец роду — детей у них больше нет.
Служивый народ в курилке гнетуще молчал. Майор продолжал свой афганский «мартиролог»:
— Или вот одного нашего прапорщика домой возили. Обе ноги ему оторвало и правую руку. Когда он медицинскую комиссию на инвалидность проходил, то ему вторую группу дали. Сказали, что для первой нога должна быть оторвана на четыре сантиметра больше. А одного офицера чуть под суд не отдали за то, что он заступился за родителей, у которых парень под Кандагаром погиб. С них стали брать налог за бездетность. Спасибо, военком-«афганец» заступился.
Расходились офицеры из курилки молча. Говорить было не о чем. Каждый думал о своем. И каждый думал об одном и том же — о войне. На Кабул взлетали по расчетному времени в четыре ноль-ноль. Полетное время один час сорок минут. В первые сорок пять минут полета запасенная на последние русские рубли водка оживила лица, создала видимость уродливого веселья. На сорок шестой минуте мощнейший рев сирены в салоне «горбатого» (Ил-76) мгновенно протрезвил всех. Через микрофон ровный голос командира корабля сообщил:
— Пересекли государственную границу СССР. Моментально выключено освещение салона и бортовые огни. Все! Иллюзии кончились. Началась другая жизнь.
Сказочный Афган
Все молчат и слушают радиообмен через усилитель:
— Ноль двадцать первый, снижение разрешаю.
— Шасси, механизацию выпустил. Отстрел АСО включен.
«Горбатый» проваливается вниз. Семь минут десять секунд, в течение которых летчики демонстрировали свое высокое мастерство, Виктор с однополчанами почувствовали себя космонавтами. Когда самолет в четырех крутых разворотах почти на месте левым крылом резко проваливался вниз, то он и еще двести шестьдесят человек повисали в воздухе с закатившимися глазами. В момент выравнивания планера и прекращения обвального снижения все двести шестьдесят нижних челюстей от перегрузки лежали на полу между ног. Руки превращались в свинцовые гири весом в центнер. Быстрее с такой высоты падают только камни.