Шрифт:
I
В летний прекрасный день, каких немного бывает в Петербурге, часу в осьмом вечера, по Невскому проспекту ехала карета, запряженная четверкою рослых вороных лошадей. На козлах сидел кучер, парадно разодетый; на запятках стояли два лакея в богатых ливреях. Карета остановилась у английского магазина; лакей ловко отворил дверцы, и из кареты, легкая как серна, прекрасная как майское небо, выпрыгнула молодая дама. Через несколько минут
Она уже готова была всходить на лестницу, как вдруг к ней подошел швейцар с огромной гетманской булавою.
– - Сегодня нельзя-с, никак нельзя!
– - сказал он с каким-то таинственным видом, поворачивая в руке свой жезл.
– - Что такое, почему нельзя?
– - Да так-с, нельзя; отсохни правая рука -- нельзя! у барина гости.
– - Да мне дела нет до его гостей; я не пойду к ним; мне нужно видеть только его…
– - Нельзя-с, провались я сквозь землю -- нельзя-с,-- повторил швейцар с прежнею таинственностью.
"Что это значит,-- подумала незнакомка,-- прежде этого никогда не было".
– - Послушай, любезный, разве барин отдавал тебе особое приказание?
– - Не можем сказать, сударыня.
Незнакомка начинала терять терпение; на лице ее появился едва заметный оттенок гнева, смешанный с каким-то тайным страхом.
– - Говори, что здесь происходит,-- сказала она отрывисто, вкладывая в руку швейцара серебряную монету.
– - Ничего-с, право, ничего.
– - Ну так я пойду.
– - Нельзя-с, сударыня, никак нельзя…
– - Да почему нельзя?..
– - Не можем знать.
Незнакомка вышла из терпения. Она оставила бестолкового швейцарами вышла из швейцарской. Гнев, досада и какой-то тайный страх уже гораздо яснее отпечатывались на прекрасном лице ее.
– - Что здесь такое?
– - быстро спросила она у жандарма, стоявшего у дверей.
– - Свадьба!
– - отвечал жандарм вытянувшись.
– - Свадьба! Чья свадьба? Говори, говори скорее!
– - вскричала незнакомка.
Голос ее сильно дрожал, в глазах отражалось беспокойство; черты лица выражали необыкновенное волнение.
– - Свадьба его высокоблагородия Ореста Андреевича Сабельского,-- провозгласил жандарм торжественно.
Лицо незнакомки сделалось ужасно; губы посинели, щеки покрылись мертвою бледностию. Она пошатнулась, как бы лишаясь последних сил, и только с помощью лакея могла добраться до кареты, где почти без чувств упала на подушку.
Даже жандарм заметил ее необыкновенное смущение и вывел из него очень остроумное заключение в своем роде.
– - Завистлива больно,-- сказал он,-- видно, ей чужое счастье как бельмо на глазу, а еще у самой карета такая знатная!
Карета снова покатилась и, проехав несколько улиц, остановилась у небольшого деревянного домика, прекрасно отделанного, в Грязной.
– - Что с вами, Александра Ивановна?
– - сказала пожилая женщина, с очками на лбу, когда незнакомка неровными, быстрыми шагами вошла в комнату.
Александра Ивановна кинулась головой на подушку и горько заплакала.
Долго пожилая женщина, которую звали Анной Тарасьевной, не могла ничего добиться от Александры Ивановны, которая не могла говорить от слез и душевного волнения.
– - Да не плачьте, матушка, скажите, в чем дело. Или вы хотите опять захворать. Избави господи! И так еще вы не совсем здоровы, матушка! Вот только было господь дал облегчение -- теперь опять напасть! Да скажите же, матушка, что за беда такая случилась… Ведь я хоть не мать вам родная, а все-таки и не чужая вам!
– - Он покидает меня, он женится!
– - восклицала Александра Ивановна всхлипывая.
– - Что такое, матушка… Кто женится? Орест Андреич женится? Неужли! Вот, я всегда говорила, что тем кончится!
В минуту кроткий, покорный тон старухи перешел в гордый и укорительный…
– - Я всегда так думала,-- повторила она,-- по одежке -- протягивай ножки, пословица недаром сказана. Куда нам за господами тягаться; спасибо, что из крепостных-то вышли. Покойный батюшка ваш Иван( Клементьевич был ведь крепостной человек, да, сударушка, графиня, его барыня, отпустила его на волю, когда уезжала за границу,-- за его труды, за его честную жизнь… Да, он был честный человек; а детям…
– - Ах, Анна Тарасьевна, не мучьте меня, ради бога!
– - сказала Александра Ивановна, терзаемая болтовней старухи.
– - Чего не мучить, матушка, уймитесь-ка вы лучше плакать, да нечего даром-то сидеть -- прошла коту масленица; надо будет за работу приниматься… Уж теперь не на кого надеяться-то. Вот кабы вы не затевали ничего да жили бы как бог велел, так бы и ничего не было… А то захотелось, вишь, барыней жить; меня, мачеху свою родную, чуть не ключницей сделала; и не войди к ним в комнату, когда…
– - Перестаньте же, побойтесь бога… Я и так не знаю, доживу ли до завтра…
– - Ничего, сударушка, правду говорить не грех, правду всегда скажу, отцу родному скажу. Что, чай, больно он любит вас? Не на мои слова вышло, что этакой сорванец только повертится, да и поминай как звали? Так нет… Он, вишь, на мне женится, он-де такой уж честный… Вот и женился, вот и дожили мы до радостного праздничка!
Слова старухи разрывали сердце бедной Александры Ивановны.
– - Не баловаться бы, не пускать бы в дом озорника, не вешаться бы ему на шею,-- продолжала старуха с язвительною жестокостью…
– - Но ведь я женщина, я любила его!
– - сказала Александра Ивановна.-- Неужели я не достойна хоть искры сострадания!
– - Хороша любовь. Вот посмотрим, как будем жить… Придется скоро ходить по миру; где нам работать: мы, вишь, привыкли ко всему готовому, любим ездить в карате, ходить под ручку-с…