Жизнь Антона Чехова
Шрифт:
Чем чаще возникали ссоры в семействе Чеховых, тем с большим нетерпением в Москве начинали ждать приезда Антона – единственного члена семьи, который никогда не повышал голоса, не распускал рук и не лил слез. Коля обещал Павлу Егоровичу: «Вы с мамашей будете снисходительны друг к другу, приедет покорный брат Антоша – и заживем, слава Богу, на славу».
В сентябре женская половина чеховской семьи смогла отдохнуть от Колиных и Ваниных проблем – богатые родственники, Закорюкины и Лядовы, пригласили их в Шую, где Евгения Яковлевна провела свои детские годы. Обласканные и нагруженные подарками, они вернулись в начале октября, и вся семья перебралась в более просторную квартиру. Дом находился все в той же Грачевке и принадлежал приходу Никольской церкви, а квартира занимала сырой полуподвал, из окна которой ее жильцам были видны лишь ноги проходящих мимо пешеходов. И здесь Чеховы взяли себе постояльца – студента училища живописи, который платил 20 рублей в месяц за квартиру, стол и Колины уроки. Евгения Яковлевна мечтала увидеть все семейство в сборе. Первого января 1879 года,
Поздравляя сына с девятнадцатилетием, ей вторил и Павел Егорович: «Утешь нас своим поведением, употреби все средства облегчить тяжелую жизнь Мамаши, она у Вас Одна. Никто Вас не жалеет, как Мать» [49] . Евгения Яковлевна выбивалась из сил, готовя обеды на всю семью, включая квартиранта, да еще обшивая своих детей. По меркам даже мещанского сословия, Чеховы жили в отчаянной нужде, о прислуге не могло быть и речи, так что хозяйке самой приходилось топить печь и мести полы.
49
ОР. 331 81 20. Письма П. Е. Чехова А. П. Чехову. 1879.
Феничку одолели болезни – она не вставала с постели, куда, из-за вечной боязни пожаров, укладывалась одетой и в галошах. Мало того, что сама она была лишним ртом, так еще приютила бродячую собачонку. Навещая семью, Павел Егорович вызывался помочь по дому, хотя сам жаловался на головокружение и слабость после работы в гавриловском амбаре. «Хоть бы ты скорее приезжал, Феничка говорит, что ты трудолюбивый, будем вместе трудиться, – упрашивала Антона Евгения Яковлевна в письме от 1 марта, – я каждый час прошу Бога, чтобы скорей ты приехал, а папаша говорит, и Антоша как приедет все будет по гостям ходить, да ничего не делать, а Феничка спорит, что ты домосед и трудолюбив. Не знаю, чья правда. У меня так много делать по хозяйству и чужая работа, что некогда и выспать. Антоша, на светлый праздник иди к утрене в Михайловскую церковь, а оттуда к Воротниковым разговляться».
Старшие же сыновья Евгении Яковлевны о говении и не помышляли. Александр гулял на свадьбах у приятелей; Коля горевал – его возлюбленная, расставшись с ним, вышла замуж за эконома больницы, а лучший друг Хелиус умер от чахотки. Коля неделями не появлялся дома и ночевал в школе, где преподавал М. Дюковский. Легко поддаваясь соблазну, он погрузился в распутную жизнь. Вдвоем с Александром они в ту зиму частенько наведывались в увеселительные заведения в Стрельне. В феврале Александр озабоченно писал Антону: «Николай начинает новые картины и не оканчивает. Он теперь влюблен, но это не мешает ему бывать в Salon des Vari'eti'es, канканировать там и увозить оттуда барынь на всенощное бдение».
Колины разгулы умалили в глазах Евгении Яковлевны и его художественные успехи – а ведь иные из его рисунков шли на обложки столичных сатирических еженедельников. Она искала поддержки у Антона: «Скорей кончай в Таганроге ученье да приезжай, пожалуйста, поскорей <…> непременно по медицинскому факультету иди. Уважь меня, самое лучшее занятие, Сашино занятие не нравится нам, присылай наши иконы понемногу».
Коля тоже возлагал большие надежды на приезд Антона, обещая ему, что, когда тот приедет, они, взяв с собой Мишу, пешком отправятся в Троице-Сергиевскую лавру. Возможно, ему хотелось покаяться в грехах. Александр тем временем зачастил в редакцию ежедневного журнала «Свет и тени», где публиковал свои сценки и рассказы. В жизни чеховского семейства появились новые люди: издатель Николай Пушкарев и его жена Анастасия Путята-Гольден. Две ее сестры сыграли роковую роль в судьбе Александра, Коли и Антона. Одна из них, Анна Ипатьева-Гольден, уже была к тому времени Колиной любовницей.
Антон послал в Москву письмо с подробным описанием похорон деда, а затем взялся за подготовку к экзаменам, от которых зависело его будущее. Он знал, что ожидает тех, кто не в состоянии поступить в университет, – 1 марта его записали в Таганрогский участок для отбывания воинской повинности. Ни одного экзамена провалить было нельзя. Пятнадцатого мая гимназисты писали сочинение. Тема его, составленная попечителем Одесского учебного округа, полностью соответствовала установкам царского правительства: «Нет зла более, чем безначалие». Экзамен начался в 10.20, и последним, кто сдал работу, в 16.55, был Антон. Это был самый длинный из когда-либо написанных Чеховым философских опусов, к тому же заслуживший похвалы за литературные достоинства. Назавтра на экзамене по Закону Божьему Антон получил «пятерку», в последующие дни – «четверку» за устный экзамен по истории, «тройку» за письменную латынь и «четверку» за устную. Через две недели были «четверки» за письменный и устный греческий, «тройка» по математике. Одиннадцатого июня чуть не случилось непоправимое: перемножая дроби на устном экзамене по математике, Антон сбился, и только путем голосования учителя поставили ему жизненно необходимую «тройку». Пятнадцатого июня 1879 года ему был выдан аттестат зрелости, подписанный действительным статским советником кавалером Эдмундом Рейтлингером, инспектором Дьяконовым, отцом Покровским и семью другими преподавателями.
В августе таганрогский мещанский староста выдал Антону билет для жительства в разных губерниях России «сроком на один месяц». Документ содержал описание примет Чехова: высота – 2 аршина 6 вершков (1,84 м), русые волосы и брови, карие глаза, нос, рот и подбородок умеренные, лицо продолговатое, чистое; особые приметы: шрам на лбу под волосами.
Отъезд в Москву все откладывался: Павел Егорович с Евгенией Яковлевной упрашивали Антона продать кухонный стол и магазинные весы. С собой он должен был захватить отцовский киот, гроссбух и лавочные ящики, Мишину кровать, а также ведра и корзины с Феничкиными пожитками. Еще раз просили узнать у Селиванова, не думает ли тот вернуть дом. Павел Егорович не смог удержаться от наставления: «Борись с худыми склонностями <…> Я даю тебе добрый совет и Мамаша то же самое: никогда по своей воле ничего не делать, всегда действовать по нашему желанию, живи, как Бог велел, Твои друзья, истинные друзья – Это Папаша и Мамаша…»
Антон не спешил покидать южные края – он рассчитывал провести лето в Рагозиной балке и в Котломине, в 35 верстах от Таганрога, со школьным приятелем Василием Зембулатовым. Павел Егорович тем временем писал ему: «Мы только будем на вас смотреть да сохнуть».
К концу июля Антон был готов к отъезду. Четвертого августа он получил увольнительное свидетельство для поступления в Московский университет за подписью таганрогского мещанского старосты. Но самое главное – стипендию в 25 рублей серебром, которую выдавали лучшим выпускникам гимназии и о которой Антон хлопотал все лето. Кроме того, ему удалось найти двух постояльцев в родительский дом на Грачевке – это были его школьные приятели Дмитрий Савельев и Василий Зембулатов, – оба были на два года старше Антона и собирались, как и он, изучать медицину в Московском университете. За постой они согласились платить по 20 рублей в месяц. Шестого августа нагруженный поклажей Антон сел в московский поезд и отправился в новую жизнь.
Часть II
Доктор Чехов
Я <…> нередко гордился больше ловкой ампутацией или удачным излечением какой-нибудь упорной сыпи, успехами в верховой езде или победой над женщиной, чем похвалами, которые слышал своим литературным начинаниям…
Глава 9
Начала
1879 – август 1881 года
Десятого августа 1879 года в доме на Грачевке Антон воссоединился с семьей после двухлетней разлуки [50] . Миша, загоравший у ворот, когда появился Антон, брата не узнал. Павла Егоровича вызвали от Гаврилова телеграммой. Пока готовился праздничный обед, Миша показывал Москву Антону и его приятелям. На следующий день в дом постучался некий дворянин из Вятки и попросил Чеховых взять на постой его сына Николая Коробова, студента-медика. Николай был тихим и непорочным юношей, столь непохожим на своих темпераментных однокурсников, южан Савельева и Зембулатова, однако суровые студенческие будни и Грачевка накрепко связали их на всю жизнь.
50
Cм.: Чехова М. П. Вокруг Чехова: Встречи и впечатления // Вокруг Чехова. М., 1990. С. 184–185.
Между тем финансовые дела в семействе Чеховых пошли на поправку. Евгения Яковлевна больше не обстирывала чужих людей, а Маша не готовила соседям обеды. За столом ели досыта, и хозяйке удавалось сводить концы с концами. Александр и Коля бывали в доме редко, а вскоре из семейного гнезда выпорхнул и Ваня. У Евгении Яковлевны с Феничкой теперь была женская прислуга. Прожив месяц в полуподвале, Чеховы переехали в дом поприличнее. В комнатах спали по двое, а одна служила столовой и гостиной.
Антон с друзьями записались в университет. Занятия у студентов-медиков проводились в просторных помещениях клиники на улице Рождественка, неподалеку от Грачевки. В те времена московская медицинская школа переживала расцвет – ее профессора приобретали мировую известность, а число выпускников, ежегодно заканчивающих университет после многотрудной учебы, достигло уже двух сотен. Первое поколение истинно русских специалистов вытесняло немецкую профессуру, которая прежде господствовала в российской медицине. Однако первокурсникам еще было рано слушать лекции таких корифеев, как Захарьин, Склифосовский и Остроумов: им преподавали доценты. Антону предстояло изучать неорганическую химию, физику, минералогию, ботанику и зоологию, а также богословие. Первокурсникам преподавали и «анатомию здорового человека». Нынешние студенты обычно имеют дело с вымоченными в формалине человеческими фрагментами, на которых уже поупражнялись десятки других будущих медиков, а в девятнадцатом веке студентам доставались трупы бедняков – висельников, утопленников, чахоточных, тифозных, умерших от голода, холода и алкогольного отравления, а также убитых или насмерть задавленных фабричными машинами. В анатомических театрах новички проходили испытание на прочность – даже будущие философы и филологи приходили туда закалять нервы. Чехов не единственный русский писатель, отточивший наблюдательность и проницательность во время препарирования трупов.