Жизнь Чарли
Шрифт:
Во французских газетах появились огромные заголовки: «Чарльз Чаплин, самый популярный человек в мире, прибывает сегодня в Париж». Вот как описывает один из репортеров мартовское утро 1931 года на Лионском вокзале:
«Как только прибыл поезд, толпа ринулась вперед. Это было похоже на охоту за человеком. Его застигли еще в коридоре вагона… Чаплин улыбается обычной своей печальной улыбкой. Он маленького роста, с тросточкой в руках, очень робкий на вид. Едва он ступил на землю, как его подхватили чьи-то руки. Толпа снова ринулась к нему, полицейские ее не пускают, отталкивают. Раздаются крики, смех…
Перед вокзалом толпа людей все растет. Они приветствуют его: «Шарло! Шарло!» Его вталкивают в автомобиль».
В громадный черный лимузин подсаживается полицейский. Он сообщает, что помещение, приготовленное Чаплину в Париже, пришлось переменить — отель расположен на слишком узкой улице. Городская полиция опасается, что ей не удастся предотвратить давку, могут быть раненые, убитые. Волей-неволей господину Чаплину придется остановиться в отеле «Крийон».
Еще большие толпы бушевали на площади Согласия. Чаплин остановился в апартаментах, которые раньше занимал генерал Першинг. Крики «Да здравствует Шарло!» вскоре вызвали его на балкон. Он приветствует Париж и Францию…
В 1931 году, так же как в 1921 году, министром иностранных дел был Аристид Бриан. Он устроил в честь Чаплина официальный завтрак на Кэ д'Орсэ, где присутствовали графиня де Ноайль, премьер-министр Поль Пенлеве, граф де Фель, принц и принцесса Сикст де Бурбон Пармские, маркиз Шамбрен-Лафайетт, Тристан Бернар, Филипп Бертело, министр юстиции Леон Берар и известный владелец автомобильных заводов Рено. Их угощали лососиной из Нантуа, барашком «ренессанс», спаржей под взбитым соусом и страсбургским пирогом. Когда подали мороженое «Цейлон», Аристид Бриан встал и приколол Чаплину орден Почетного Легиона.
Официальные парижские чествования вскоре надоели Чаплину; он без конца повторял журналистам, что приехал в Европу отдохнуть. Не дожидаясь премьеры «Огней большого города», он уехал в Ниццу, куда пригласил его богач Фрэнк Джей Гоулд, женатый на старшей сестре бедной Хетти, первой любви юного Чарльза Чаплина.
Гоулд был владельцем гостиницы «Гранд-отель мажестик» и недавно выстроенного грандиозного казино «Средиземноморский дворец». За несколько педель присутствие Чаплина обеспечило его предприятиям фантастическую популярность.
Но маленький человек изо всех сил старался, чтобы о нем позабыли. Тоска его наконец рассеялась. Карта, поставленная на «Огни большого города», выиграла. Из Нью-Йорка приходили хорошие вести: исключительное право на прокат фильма должно было принести ему полмиллиона долларов. «Огни большого города» совершали триумфальное шествие по Лондону, Берлину, Вене, Будапешту, Москве… Япония предлагала телеграммой сто тысяч долларов.
Став свободным, Чаплин вступил в связь с красавицей чешкой Мэй Ривс. После их разрыва она поторопилась опубликовать свой дневник. Это поразительный психологический документ не о Чаплине, а о женщинах, которые избрали ремеслом превращение своих прелестей в звонкую монету и объявляют ушедшего от них клиента уродом, честолюбцем, скрягой, невежей, «жалким клоуном с походкой пингвина».
Чарльз Чаплин, довольный, что о нем наконец позабыли, мог теперь ездить куда вздумается. Две или три недели он провел в Алжире, потом вернулся в Лондон и в Париж, бегал на лыжах в Сен-Морице, снова поехал в Италию и побывал в Риме как простой турист. Потом он продолжил свое кругосветное путешествие. Его фотографируют верхом на верблюде перед египетскими пирамидами. Некоторое время он проводит в Индии; он прослыл даже приверженцем Ганди, с которым встречался несколько раз. На Бали он, по слухам, заснял документальный фильм в пяти частях об индонезийских священных танцах. В мае 1932 года он посетил Токио. В этом месяце члены фашистской военной организации «Черный дракон» убили премьер-министра Исуоки Инукаи и еще нескольких государственных чиновников. Американские корреспонденты распространяли тогда не поддающееся проверке сообщение: «Черный дракон» якобы внес Чаплина в список намеченных жертв, и только случайность или удача помогли ему избежать смерти.
В начале своего длительного путешествия Чаплин дал понять, что собирается поехать в Россию. Но если бы оп побывал у гроба Ленина, на грандиозных стройках первой пятилетки, если бы он заявил, что отныне и навсегда безработица в СССР уничтожена, против него поднялась бы бешеная кампания.
Вернувшись в Голливуд в конце мая 1932 года, Чаплин на несколько недель заперся у себя. Он диктовал секретарю свои путевые заметки. Крупное агентство печати выговорило себе исключительное право на их издание с оплатой по доллару за слово.
Но законченная рукопись была спрятана в потайной сейф.
Чаплин хотел, кроме того, опубликовать серию статей по социальным вопросам; он был потрясен безработицей, свирепствовавшей во всех странах, которые оп посетил. Но вскоре он отказался от этой мысли и засел за сценарий следующего фильма — «Новые времена»… Он считал, что кино для него лучшее средство выразить свои мысли, чем перо.
Глава девятая
«СРАЖАЙТЕСЬ ЗА СВОБОДУ!»
Летом 1935 года, впервые после многолетнего перерыва, Чарльз Чаплин принимал репортеров в своей студии на авеню Ла Брэа. Он сообщил им название «продукции № 5», над которой работал вот уже три года. Американские газеты писали тогда:
«Побывать у Чаплина, ставящего «Новые времена», — значит вернуться на десять лет назад, в прошлое кинематографии. Его студия — полная противоположность голливудским студиям звуковых фильмов, в которых царит тишина. На авеню Ла Брэа находится последняя в мире студия, где во время съемки можно шуметь. Среди невероятной суматохи и крика Чаплин снимает последний из немых фильмов, пользуясь методами, от которых все уже давно отказались».
В Америке такое предисловие звучало, как похоронная речь. Молодых журналистов поразил даже внешний вид зданий, в которых происходила встреча. В Голливуде все студии крупных фирм давно уже превратились в огромные сооружения, в настоящие заводы по выпуску фильмов. А мастерская ремесленника Чаплина в течение пятнадцати лет помещалась в нескольких коттеджах. Эти типично английские домики не так уж сильно отличались от его родного дома на Кеннингтон-род. Американским журналистам они показались жалкими и устаревшими.