Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.)

Сабатини Рафаэль

Д'Ангьера не обошел вниманием и болезнь Чезаре. Приходится допустить, что он, сидя в Бургосе, с поразительной отчетливостью видел все происходящее в герцогских покоях в Риме. Ведро с ледяной водой, облегчавшее лихорадочный жар больного, претерпело под бойким пером истинно волшебную метаморфозу — оно превратилось в мула со вспоротым брюхом. По словам дона Пьетро, герцог, в соответствии со своими зверскими наклонностями, искал исцеления в кровавой ванне — утробе свежеубитого животного.

Однако такое скучное, бесполое существо, как мул, плохо сочеталось с образом свирепого воителя, и народная фантазия быстро переделала смирную подседельную скотину в молодого быка. Этот вариант выглядел тем естественнее, что приводил на ум сразу две яркие параллели: родовой герб Борджа и подвиги Чезаре на цирковой

арене. А венцом исторической клеветы стало творение некоего французского писателя. Широкими, сочными мазками, с чисто галльским воодушевлением он набрасывает картину, по сравнению с которой кажутся детской забавой даже черные мессы аббата Гибура: Чезаре Борджа набирается сил, погрузившись по шею в дымящееся бычье чрево. Предоставим же слово этому плодовитому автору:

«Cet homme de meurtres et d'inceste, incarne dans l'animal des hecatombes et des bestialites antiques en evoque les monstrueuses images. Je crois entendre le taureau de Phalaris et le taureau de Pasiphae repondre de loin par d'effrayants mugissements, aux cris humains de ce bucentaure» note 38 .

Так — уже посмертно — писалась история болезни герцога Валентино. Семенам лжи, посеянным врагами еще при жизни Борджа, предстояло плодоносить не одну сотню лет.

Note38

«Этот убийца и кровосмеситель, воплощенный в животном, предназначенном для боен, воскрешает в памяти чудовищные образы древних античных зверств. Мне слышится, как бык Фалариса и бык Пасифаи ужасным ревом вторят из глубины веков голосу этого чсловекозверя…» (фр.)

Глава 29. ПИЙ III

Будучи прикованным к постели, Чезаре Борджа страдал не только от лихорадки. Мысль о собственном бессилии жгла и иссушала его не меньше, чем бурлившая в крови болезнь. Наверное, в те дни он впервые почувствовал, что ни богатство и хитрость, ни ум и отвага не помогут тому, от кого отвернулась судьба. Впоследствии, беседуя с Макиавелли, герцог признался, что давно уже разработал план действий на случай смерти отца — план, в котором учел и предусмотрел всех и все, кроме одного обстоятельства: собственной болезни. Почва ушла у него из-под ног в тот самый момент, когда требовалось максимальное напряжение и душевных, и физических сил, чтобы в изменившейся обстановке сохранить свое прежнее положение.

Изменилось и отношение союзников. Венеция и Флоренция вполне отдавали себе отчет в том, что поддержка Франции в действительности касается лишь церковного государства и его главы, но не герцога Валентино. Обе республики предоставили деньги и солдат Гуидобальдо да Монтефельтро, и уже двадцать четвертого августа он водрузил свое знамя в Сан-Лео. Рамирес, оборонявший город, отступил к Чезене, а не успевшие скрыться сторонники Борджа в Урбино один за другим шли на виселицы и на плахи. Опираясь на отряды флорентийских наемников, Якопо д'Аппиано отвоевал Пьомбино, в то время как Джанпаоло Бальони, без боя вытеснив войска герцога из Маджоне, уже двигался к Камерино. Вителли возвратились в свое родовое гнездо — Читта-ди-Кастелло. Заняв город, они протащили по улицам позолоченного бычка — это символизировало изгнание Борджа. К концу августа окончание владычества герцога над Романьей стало очевидным. А Рим бурлил, и в любой день мог начаться стихийный штурм ватиканских стен.

Но тяжело больной, преданный союзниками, всеми ненавидимый герцог не собирался сдаваться. Воин до мозга костей, Чезаре мечтал не о покое, а о продолжении борьбы.

В эти дни по совету своего друга и секретаря Агапито Герарди он нашел новый стратегический ход: союз с могущественным семейством Колонна, давнишним соперником Орсини, оспаривавшим его права на верховную роль в делах Вечного города. Агапито, в жилах которого текла кровь Колонна, ручался за успех. В глубокой тайне он начал переговоры.

Вековая вражда с Орсини пересилила ненависть к Борджа. Несмотря на отпадение Романьи, Просперо Колонна решился сделать ставку на герцога Валентино и прибыл в Рим, чтобы скрепить договор традиционным способом — помолвкой маленького Родриго, сына Лукреции, с одной из своих племянниц. По счастливому совпадению в тот же день коллегия кардиналов постановила сохранить за Чезаре Борджа звание главнокомандующего войсками Святого престола.

Теперь забеспокоилась Франция. Отряды Колонна сражались под знаменами капитана Гонсало, и французский посол запросил герцога о его дальнейших намерениях. Это было именно то, чего добивался Чезаре — одним ходом он снял угрозу нападения Орсини и вновь заставил считаться с собой христианнейшего короля. Заверив посла в том, что союз с Колонна не означает объединения папских войск с испанской армией, герцог выразил готовность по-прежнему выступать на стороне Людовика XII, но, конечно, на условиях взаимной поддержки.

Вскоре благодаря, деятельному посредничеству кардинала Сан-Северино был подписан новый договор, согласно которому Франция подтвердила все права герцога Валентино и гарантировала защиту его владений. Первого сентября из Рима выехали три гонца с копиями этого документа, предназначенными для Флоренции, Венеции и Болоньи. Подпись короля обезопасила Чезаре от козней северных врагов и развязала ему руки для борьбы в центральной части страны.

Но, увы, эти руки, еще недавно способные сломать подкову и одним ударом отрубить голову быку, теперь с трудом доносили до пересохших губ бокал холодной воды. Конклав кардиналов, собравшийся для выборов нового папы, потребовал, чтобы все вооруженные формирования покинули Рим. Герцог подчинился воле священной коллегии, но не решился остаться в городе без охраны и выехал за своими войсками. Французский посол и кардинал Сан-Северино сопровождали его до городских ворот. Обоих поразили перемены, произошедшие с Чезаре, — они казались еще заметнее при ярком солнечном свете. В носилках, медленно удалявшихся на плечах солдат по пыльной дороге, полулежал худой, угрюмый, измученный человек. Болезнь оставила ему одну только жизнь, отняв молодость, красоту и его прославленную силу.

Первую остановку сделали в Непи, где герцог встретился со своим бесталанным младшим братом Жофре. Супруга Жофре, прекрасная монна Санча, уже отправилась в Неаполь под защитой Просперо Колонны. Она пустилась в это путешествие с несказанной радостью, ибо всего лишь тремя днями раньше изнывала, мучимая страхом и тоской, за стенами замка св. Ангела, — Александр, выведенный из терпения любовными похождениями невестки, приказал заточить ее туда незадолго до своей смерти.

Неизбежность новой войны была очевидна. Известие о том, что папский престол свободен, разом приободрило всех противников герцога. И хотя обновленный договор между Чезаре и Людовиком XII оказывал некоторое сдерживающее действие на самых опасных врагов — богатые республики Венецию и Флоренцию, — сам по себе он не мог обеспечить сохранение status quo note 39 .

Note39

Существующее положение (лат.)

Бартоломео д'Альвиано не стал дожидаться официального приказа своего правительства и по собственному почину двинул войска в Романью. В Равенне его с нетерпением дожидался Пандольфаччо Малатеста — он хотел вернуться на отцовский престол, но понимал, что это вряд ли удастся без посторонней помощи. Первая попытка оказалась безрезультатной: жители Римини слишком хорошо помнили своего бывшего владетеля. Они заперли городские ворота и поднялись на стены, полные решимости не допустить восстановления тирании. Бартоломео, располагавший в то время лишь легкой кавалерией, был вынужден отступить — осада города была ему не по силам.

Узнав об этой неудаче, Венеция выслала подкрепления и одновременно отреклась от своего кондотьера, объявив, что он действует самовольно, на собственный страх и риск. Это был дипломатический жест в сторону Франции, никого не обманувший и в практической политике ничего не изменивший. Малатеста торжествовал: при виде армии с осадными орудиями его город слался без боя.

Теперь судьба наконец улыбнулась и Джованни Сфорца. Меч венецианского кондотьера проложил ему путь на родину, и третьего сентября Джованни снова обрел власть над Пезаро.