Жизнь Чезаре Борджиа
Шрифт:
Арагонское королевство — не Рим, но католическая церковь при всех своих внутренних сварах все же оставалась единой, и покушение на ее основы не осталось для мессера Лоренцо без последствий. Он попал в тюрьму инквизиции, и лишь вмешательство короля Альфонсо спасло его от костра.
После такого урока Валла на время присмирел, но брошенные им обвинения прогремели по всей Европе. Никогда еще положение мировой церкви не было в политическом смысле столь шатким, и очень возможно, что лишь беспринципный Сикст IV спас ее от окончательного поражения в борьбе со свободолюбивыми патрицианскими родами.
Его избрание осуществилось благодаря разветвленной системе подкупа, в основном в форме симонии, и та же симония дала Сиксту IV средства для борьбы с противниками и хулителями папской власти. Современники не питали на этот счет никаких иллюзий. В своей «Повести о горьком времени» («De calamitatibus Temporum») Баттиста Мантовано пишет, что «продажность при нем превосходила всякое обыкновение, и предметом торговли стало все, начиная с кардинальского звания и кончая мельчайшими дозволениями».
Можно было бы найти некоторое моральное оправдание таким действиям, если бы полученные средства направлялись только на общецерковные нужды, но, увы! — обнаружив надежный и неиссякаемый источник дохода, Сикст IV черпал из него и для своих личных нужд.
Непотизм в то время также достиг небывалых ранее высот. Предметом постоянной заботы нового папы стали четверо «племянников» (по крайней мере двое из них, Пьеро и Джироламо Риарио, повсеместно считались его сыновьями).
Двадцатилетний Пьеро был простым монахом ордена миноритов, когда его отец занял трон св. Петра. Не прошло и года, как безвестный брат-минорит стал патриархом Константинопольским и одновременно кардиналом св. Сикста, с годовым доходом в 60000 флоринов.
Кардинал Амманати, уже знакомый нам участник сиенского празднества, упоминает в письме к Франческо Гонзаге, что «роскошь, коей окружил себя кардинал Риарио, превосходит все, чего когда-либо достигали наши предшественники и что когда-либо смогут вообразить потомки». К этому мнению присоединяется и Макиавелли; в его «Истории Флоренции» мы обнаруживаем несколько строк, посвященных Риарио. Хотя сам Макиавелли был склонен скорее хвалить, чем осуждать людей, он с явным неодобрением пишет о кардинале, который, «будучи рожден и воспитан в низком звании, стал проявлять безудержное честолюбие, едва успев надеть красную шляпу. По слухам, даже возможный понтификат не казался ему достаточной наградой. А праздник, устроенный им в Риме, сделал бы честь любому королю — затраты на украшение города и народные увеселения составили 20000 флоринов».
В 1474 году Риарио посетил Венецию, а затем Милан, где вступил в секретные переговоры с герцогом Галеаццо Мариа. Их замыслы, как впоследствии стало известно, включали создание Ломбардского королевства под властью Галеаццо; в случае успеха новый король должен был дать кардиналу войско для похода на Рим и захвата папского трона.
Неизвестно, в какой мере Сикст IV успел проведать о сыновних интригах. Но политическая борьба в Италии, переплетение и столкновение интересов различных городов и королевств было слишком сложным и бурным, чтобы честолюбивые планы Риарио могли иметь какие-нибудь последствия, кроме озлобления и беспокойства соседей. Не обладая ни дипломатическим талантом, ни реальной властью, он строил замки на песке. Не позаботившись о соблюдении тайны, он подписал себе приговор. Вскоре после возвращения в Рим, в январе 1474 года, кардинал св. Сикста скончался «от злоупотребления излишествами». По всеобщему убеждению, Риарио был отравлен венецианцами.
Его брат Джироламо вел себя скромнее. Не будучи возведенным в духовный сан, он решил укрепить свое положение женитьбой. Его супругой стала Катерина Сфорца, дочь того же миланского герцога Галеаццо. Препятствий для свадьбы не было, а к приданому юной красавицы — богатому городу — его святейшество, не желавший уступить герцогу в щедрости, присоединил свой дар — город Форли.
Но единственным из четырех «племянников», сумевшим оставить заметный след в истории не только из-за высокого родства, но и благодаря личным качествам, стал Джулиано делла Ровере; любопытно, что даже всеведущая молва никогда не причисляла его к сыновьям Сикста IV. Избрав духовную карьеру, он был вскоре возведен в достоинство кардинала Сан-Пьетро-ди-Винколи; а через тридцать два года, уже под именем Юлия II, ему предстояло прославиться в качестве одного из самых энергичных и воинственных пап в истории римской церкви.
А как же в это время обстояли дела нашего героя — кардинала Борджа? Его позиции в конклаве укреплялись, и влияние росло; он вновь сумел доказать свою необходимость. Как и в случае с Пием II, его голос — наравне с голосами Орсини и Гонзаго, членами знатнейших родов Италии, — сыграл решающую роль на выборах. Правда, услуга была не бескорыстной: новый папа щедро расплатился за проявленную на соборе лояльность. Богатое и цветущее аббатство Субиако стало лишь первым знаком его благодарности Борджа. К этому же времени относятся первые упоминания о связи кардинала Родриго с Джованной де Катанеи.
О происхождении этой женщины ничего не известно. Позднейшие историки и писатели считали ее римлянкой, но для такого утверждения нет, в сущности, никаких оснований — фамилия Катанеи часто встречается во многих областях Италии. Внешность и душевные качества Джованны также не нашли отражения ни на холсте, ни на бумаге, но, зная избалованный вкус Борджа и его возможности по части выбора возлюбленных, можно сказать наверняка, что она была очень красива и, по крайней мере, достаточно умна, чтобы не наскучить кардиналу. В общем, единственное исторически достоверное свидетельство о ней, сохранившееся до наших времен, — надгробие в церкви Санта-Мария дель Пополо. Надпись на камне позволяет установить, что Джованна (или, как ее называли римляне, Ваноцца) Катанеи родилась тринадцатого июля 1442 года; значит, к началу понтификата Сикста IV ей исполнилось тридцать лет. Этой женщине предстояло стать матерью главного героя нашей книги — Чезаре Борджа.
Следует сказать, что происхождение Чезаре не раз вызывало споры среди историков. Два хрониста, Инфессура и Гвиччардини, упоминают о попытках Родриго — уже после занятия папского трона — объявить отцом Чезаре некоего Доменико д'Ариньяно, человека, за которого он будто бы собирался выдать замуж свою любовницу. Основание для такой версии давал существовавший тогда запрет незаконнорожденным занимать высшие должности в церковной иерархии — Чезаре, не признанный собственным отцом, не смог бы впоследствии стать кардиналом. В действительности же в данном случае никакой проблемы с отцовством не возникало. Во-первых, уже в 1480 году Сикст IV, не забывший услуги Родриго Борджа, специальной буллой от первого октября освободил малолетнего Чезаре от необходимости доказывать законность своего происхождения. А во-вторых, установление номинального отцовства, пожелай этого его преосвященство, не составило бы никакого труда, поскольку у прекрасной Ваноццы имелся законный муж — Джордже делла Кроче, секретарь папской канцелярии. Супруги жили в доме на площади Пиццо-ди-Мерло, нынешней Сфорца-Чезарини, неподалеку от дворца вице-канцлера.
Миланец делла Кроче был, по-видимому, вполне заурядной личностью и не испытывал особых неудобств из-за двусмысленности своего положения. Точная дата его свадьбы с Джованной неизвестна, но трудно согласиться с не раз высказывавшимся мнением, что брак этот устроил сам кардинал Борджа ради сокрытия своих отношений с молодой женщиной. Как мы уже видели, прелат-обольститель совершенно не заботился о соблюдении тайны или хотя бы маскировке своих развлечений и удовольствий. А ведь самые незначительные усилия, немного лицемерия и осторожности — и острословы потеряли бы возможность болтать о кардинальских проказах на всех перекрестках Рима. Так что протекция, оказанная мужу Ваноццы — Борджа поместил его на должность, по тем временам весьма выгодную, — объяснялась, надо полагать, не своекорыстными мотивами; это была всего лишь презрительная щедрость вельможи к покорному плебею.