Жизнь двенадцати цезарей
Шрифт:
и с помощью своего советника по прошениям, Эпафродита, вонзил себе в горло меч. (4) Он еще дышал, когда ворвался центурион, и, зажав плащом его рану, сделал вид, будто хочет ему помочь. Он только и мог ответить: «Поздно!» – и: «Вот она, верность!» – и с этими словами испустил дух. Глаза его остановились и выкатились, на них ужасно было смотреть.
173. «Коней стремительно…» – «Илиада», X, 535 (пер. Н. Гнедича).
Своих спутников он прежде всего и больше всего умолял, чтобы голова его никому не досталась и чтобы тело его, во что бы то ни стало, было сожжено целиком. Дозволение на это дал Икел, вольноотпущенник Гальбы, в начале мятежа брошенный в тюрьму и только что освобожденный. 50. Погребение его обошлось в двести тысяч. Завернут он был в белые ткани, шитые золотом, которые надевал в новый год. Останки его собрали кормилицы Эклога и Александрия и наложница Акта, похоронив их в родовой усыпальнице Домициев, что на Садовом холме [174] со стороны Марсова поля. Урна его в усыпальнице была сделана из красного мрамора, алтарь над ней – из этрусского [175] , ограда вокруг – из фасосского.
174. Садовый
175. Из этрусского мрамора, lunensis – имеется в виду белый мрамор из Луны близ н. Каррары.
51. Росту он был приблизительно среднего, тело – в пятнах и с дурным запахом, волосы рыжеватые, лицо скорее красивое, чем приятное, глаза серые и слегка близорукие, шея толстая, живот выпирающий, ноги очень тонкие. Здоровьем он пользовался отличным: несмотря на безмерные излишества, за четырнадцать лет он болел только три раза, да и то не отказывался ни от вина, ни от прочих своих привычек. Вид и одеяния его были совершенно непристойны: волосы он всегда завивал рядами [176] , а во время греческой поездки даже отпускал их на затылке, одевался он в застольное шелковое платье [177] , шею повязывал платком и так выходил к народу, распоясанный и необутый.
176. Прическу такого рода носили только женщины.
177. Застольное шелковое платье (synthesin) мужчины обычно надевали только на Сатурналиях.
52. Благородные науки он в детстве изучал почти все; только от философии отклонила его мать, уверяя, что для будущего правителя это помеха, а от изучения древних ораторов – Сенека, желавший, чтобы его ученик дольше сохранил восторг перед наставником. Поэтому он обратился к поэзии, сочиняя стихи охотно и без труда. Неправы те [178] , кто думает, будто он выдавал чужие сочинения за свои: я держал в руках таблички и тетрадки с самыми известными его стихами, начертанными его собственной рукой, и видно было, что они не переписаны с книги или с голоса, а писались тотчас, как придумывались и сочинялись, – столько в них помарок, поправок и вставок. С немалым усердием занимался он также живописью и ваянием.
178. Неправы те… – ср.: «он собирал у себя людей, умевших складывать стихи, но еще не стяжавших славу этим искусством. Они садились вместе и начинали соединять принесенные или тут же придуманные строчки, а его случайные слова дополнять до стихов: об этом говорит и самый вид стихотворений, в которых нет ни порыва, ни вдохновения, ни единого дыхания» (Тацит, Анн., XIV, 16).
53. Но более всего его увлекала жажда успеха, и он ревновал ко всем, кто чем бы ни было возбуждал внимание толпы. Ходил слух, что после своих театральных побед он собирался через положенные пять лет выступить в Олимпии атлетом: действительно, борьбою он занимался постоянно, а в Греции при всех гимнастических состязаниях на стадионах он непременно занимал место на земле между судей, и если какая пара в борьбе отходила слишком далеко, он своими руками толкал ее на место. Сравнявшись, по общему признанию, с Аполлоном в пении и с Солнцем в ристании, собирался он померяться и с Геркулесом в его подвигах: говорят, что наготове был и лев, на которого он должен был выйти перед народом в амфитеатре голым и убить его палицей или задушить руками. 54. В последние свои дни он открыто поклялся, что если власть его устоит, то на победных играх он выступит сам и с органом, и с флейтой, и с волынкой, а в последний день даже танцовщиком, и пропляшет [179] вергилиевского «Турна». Некоторые уверяют, что и актер Парис был им убит как опасный соперник. 55. Желание бессмертия и вечной славы было у него всегда, но выражалось неразумно: многим местам и предметам он вместо обычных названий давал новые, по собственному имени: так, апрель [180] месяц он назвал Неронием, а город Рим собирался переименовать в Нерополь.
179. Пропляшет – см. примеч. 72.
180. Апрель был переименован после раскрытия заговора Пизона; о намерении переименовать Рим Тацит упоминает в связи с перестройкой города после пожара (Анн., XV, 40). В угоду Нерону Тиридат назвал «Нероний» свою столицу Артаксату (Дион, 63, 7).
56. Ко всем святыням он относился с презрением, кроме одной лишь Сирийской богини [181] , да и ею потом стал гнушаться настолько, что мочился на нее. Его обуяло новое суеверие, и только ему он хранил упрямую верность: от какого-то неведомого плебея он получил в подарок маленькую фигурку девушки как охрану от всех коварств, и когда тотчас после этого был раскрыт заговор, он стал почитать ее превыше всех богов, принося ей жертвы трижды в день и требуя, чтобы все верили, будто она открывает ему будущее. За несколько месяцев до смерти совершал он гадание и по внутренностям жертв, но не добился благоприятного ответа.
181. Сирийская богиня – Атаргатис, мать всего живого, обычно отождествляемая с Кибелой или Юноной; центром ее культа был Гиераполь в северной Сирии. Ей посвящено интересное сочинение Лукиана.
57. Скончался он на тридцать втором году жизни, в тот самый день, в который убил когда-то Октавию [182] . Ликование в народе было таково, что чернь бегала по всему городу в фригийских колпаках [183] . Однако были и такие, которые еще долго украшали его гробницу весенними и летними цветами и выставляли на ростральных трибунах то его статуи в консульской тоге, то эдикты, в которых говорилось, что он жив и скоро вернется на страх своим врагам. (2) Даже парфянский царь Вологез, отправляя в сенат послов для возобновления союза, с особенной настойчивостью просил, чтобы память Нерона оставалась в почете. И даже двадцать лет спустя, когда я был подростком, явился человек неведомого звания, выдававший себя за Нерона [184] , и имя его имело такой успех у парфян, что они деятельно его поддерживали и лишь с трудом согласились выдать.
182. Скончался он на тридцать втором году жизни – смерть Нерона – 7 июня 68 г.
183. Колпак (pilleus) , надевавшийся на раба при отпущении на волю, был символом свободы.
184. О другом Лженероне, появившемся в Греции в 70 г., упоминает Тацит (Ист., II, 8); третий Лженерон, настоящее имя которого было Теренций Максим, появился на Востоке в последние годы Веспасиана (Дион, 69, 19).
Книга седьмая
ГАЛЬБА
1. Род Цезарей пресекся с Нероном [1] . На это еще задолго указывали многие знаменья, особенно же наглядно следующие два. Когда-то Ливия, тотчас после брака с Августом, ехала в свою усадьбу в Вейях, как вдруг над нею появился орел, держа в когтях белую курицу с лавровой веточкой в клюве [2] , и как похитил, так и опустил ее Ливии на колени. Курицу она решила выкормить, а веточку посадить, и цыплят развелось столько, что до сих пор эта вилла прозывается «Куриной», а лавровая роща разрослась так, что цезари для триумфов брали оттуда лавры, а после триумфов всякий раз сажали новые на том же месте; и замечено было, что при кончине каждого засыхало и посаженное им дерево. И вот, на последнем году жизни Нерона и роща вся засохла на корню, и все куры, какие там были, погибли. И тотчас затем ударила молния в храм Цезарей [3] , и со всех статуй сразу упали головы, а у статуи Августа даже скипетр выбило из рук.
1. Нерон был последним императором, носившим имя Цезаря по своему родству с Цезарем и Августом: после него оно стало только титулом. Дион (62, 18) приводит о Нероне оракул сивиллы: «Будет матереубийца последним в энеевом роде».
2. Чудо с курицей и лавром описывает также Плиний, 15, 40, 136 – 137 (уточняющий место виллы: «на девятой миле по Фламиниевой дороге») и Дион, 48, 52 в рассказе о 37 г. до н.э.
3. Храм Цезарей – по-видимому, храм Божественного Юлия.
2. Нерону наследовал Гальба, с домом Цезарей никаким родством не связанный, но, бесспорно, муж великой знатности, из видного и древнего рода: в надписях на статуях он всегда писал себя правнуком Квинта Катула Капитолийского, а сделавшись императором, выставил у себя в атрии свою родословную, восходящую по отцу к Юпитеру, а по матери к Пасифае, супруге Миноса [4] .
3. Лиц и деяния всего этого рода было бы долго перечислять: остановлюсь коротко лишь на самом его семействе. Кто из Сульпициев первый получил прозвище Гальбы и почему, – в точности неизвестно. Одни думают, что этот родоначальник после долгой и тщетной осады какого-то испанского города поджег его, наконец, факелами, обмазанными гальбаном [5] ; другие – что при затяжной болезни он постоянно носил гальбей, то есть лекарство, завернутое в шерсть; третьи – что он был очень толст, что по-галльски называется «гальба»; или, наоборот, что он был худой, как те насекомые, что заводятся в горном дубе и называются «гальбами». (2) Прославил это семейство консуляр Сервий Гальба [6] , едва ли не самый красноречивый оратор своего времени: о нем говорят, что в бытность свою пропретором в Испании он вероломно перебил тридцать тысяч лузитанцев, из-за чего и возгорелась Вириатова война [7] . Внук его [8] служил легатом Юлия Цезаря в Галлии, но не был им допущен к консульству, в раздражении примкнул к заговору Брута и Кассия и был осужден по Педиеву закону. (3) От него происходят дед и отец императора Гальбы [9] . Дед получил известность не столько саном – дальше претуры он не продвинулся, – сколько учеными занятиями, издав объемистую и старательно составленную историю. А отец достиг консульства и, несмотря на низкий рост, горб на спине и посредственные ораторские способности, усердно выступал в судах. (4) Женат он был сперва на Муммии Ахаике, внучке Катула и правнучке того Луция Муммия, который разрушил Коринф, а затем на Ливии Оцеллине, женщине очень богатой и красивой: говорят, она сама добивалась этого брака из-за его знатности; и когда на ее домогательства, не желая показаться обманщиком, он в укромном месте скинул одежду и показал ей свое уродство – это только прибавило ей пылу. От Ахаики он имел сыновей Гая и Сервия. Старший, Гай, порастратив состояние, покинул Рим, и когда Тиберий не допустил его в должный срок к жребию о проконсульстве, он наложил на себя руки.
4. Надписей Гальбы с именем Катула не сохранилось. О Пасифае см. Нер., примеч. 39.
5. Гальбан – пахучая смола, описываемая Плинием (12, 56, 126); о лекарствах, завернутых в шерсть, см. также у Плиния (20, 14, 29); по-видимому, более надежна та этимология, которая возводит имя Гальбы к кельтскому языку: у Ливия (23, 26) упоминается Гальб, вождь кельтиберов.
6. Ораторский талант Сервия Гальбы, консула 144 г. до н.э., описывает Цицерон («Брут», 22, 86-24, 94).
7. Вириатова война – большое восстание лузитанцев против римлян (ок. 150 – 140 гг. до н.э.) во главе с пастухом Вириатом.
8. Внук его, Сервий Сульпиций Гальба, претор 54 г. до н.э., претендовал на консульство в 49 г., но был отвергнут сенатом как друг Цезаря; ошибается ли Светоний или имеет в виду другой, позднейший случай, неясно.
9. Дед… Гальбы, Гай Сульпиций Гальба, упоминается как историк также Плутархом и Плинием. Отец его, Гай Сульпиций Гальба, был консулом 5 г. до н.э.
4. Сервий Гальба, император, родился в консульство Марка Валерия Мессалы и Гнея Лентула, в девятый день до январских календ [10] , в усадьбе, что на холме близ Таррацины, по левую сторону как идти в Фунды. Усыновленный своей мачехой Ливией, он принял ее фамилию вместе с прозвищем Оцеллы и переменил имя, назвавшись Луцием вместо Сервия, – это имя он носил, пока не стал императором. Как известно, Август, когда Гальба мальчиком приветствовал его среди сверстников, ущипнул его за щечку и сказал: «И ты, малютка, отведаешь моей власти» [11] . А Тиберий, узнав, что Гальба будет императором, но только в старости, сказал: «Пусть живет, коли нас это не касается». (2) Дед его однажды совершал жертвоприношение после удара молнии, как вдруг орел выхватил внутренности жертвы у него из рук и унес на дуб, покрытый желудями; ему сказали, что это возвещает их роду верховную власть, хотя и не скоро, а он насмешливо отозвался: «Еще бы – когда мул ожеребится!» И впоследствии, когда Гальба поднимал свой мятеж, мул ожеребился [12] , и это более всего внушило ему уверенности: другие ужасались этому мерзкому диву, а он один считал его самым радостным знаком, памятуя о жертвоприношении и словах деда. (3) В день совершеннолетия [13] он увидел во сне Фортуну, которая сказала, что устала стоять на его пороге и, если он не поторопится ее принять, она достанется первому встречному. Проснувшись, он распахнул дверь и нашел у порога медное изображение богини, длиной побольше локтя. На своей груди он отнес его в Тускул, где обычно проводил лето, посвятил ему комнату в своем доме и с этих пор каждый месяц почитал его жертвами и каждый год – ночными празднествами.
10. Рождение Гальбы – 24 декабря 3 г. до н.э.
11. «И ты отведаешь…» – это пророчество все остальные историки приписывают Тиберию и относят к году консульства Гальбы.
12. Плиний решительно утверждает, что все случаи, когда самка мула рожает, следует считать знаменьями (8, 69, 173).
13. В день совершеннолетия – 1 января 14 г.