Жизнь двенадцати цезарей
Шрифт:
36. С не меньшей свирепостью расправлялся он и с людьми чужими и посторонними. Хвостатая звезда [132] , по общему поверью грозящая смертью верховным властителям, стояла в небе несколько ночей подряд; встревоженный этим, он узнал от астролога Бальбилла, что обычно цари откупаются от таких бедствий какой-нибудь блистательной казнью, отвращая их на головы вельмож, и тоже обрек на смерть всех знатнейших мужей государства – тем более что благовидный предлог для этого представило раскрытие двух заговоров: первый и важнейший был составлен Пизоном [133] в Риме, второй – Виницианом [134] в Беневенте. (2) Заговорщики держали ответ в оковах из тройных цепей: одни добровольно признавались в преступлении, другие даже вменяли его себе в заслугу – по их словам, только смертью можно было помочь человеку, запятнанному всеми пороками [135] . Дети осужденных были изгнаны из Рима и убиты ядом или голодом: одни, как известно, были умерщвлены за общим завтраком, вместе со своими наставниками и прислужниками, другим запрещено было зарабатывать себе пропитание.
132. Тацит упоминает о двух кометах при Нероне, в 60 и 64 гг.
133. О заговоре Пизона см. Тацит,
134. О заговоре Винициана более ничего не известно.
135. Ср. Тацит, XV, 68: о центурионе Сульпиции Аспере: «на вопрос Нерона, почему Аспер замышлял убить его? – тот отвечал коротко, что не мог иначе помочь ему в его пороках».
37. После этого он казнил уже без меры и разбора кого угодно и за что угодно. Не говоря об остальных, Сальвидиен Орфит был обвинен за то, что сдал внаймы послам от вольных городов три харчевни в своем доме близ форума [136] ; слепой правовед Кассий Лонгин – за то, что сохранил среди старинных родовых изображений предков образ Гая Кассия, убийцы Цезаря; Фрасея Пет – за то, что вид у него всегда был мрачный, как у наставника. (2) Приказывая умереть, он оставлял осужденным считанные часы жизни; а чтобы не было промедления, он приставлял к ним врачей, которые тотчас «приходили на помощь» к нерешительным – так называл он смертельное вскрытие жил. Был один знаменитый обжора [137] родом из Египта, который умел есть и сырое мясо, и что угодно – говорят, Нерону хотелось дать ему растерзать и сожрать живых людей. (3) Гордясь и спесивясь такими своими успехами, он восклицал, что ни один из его предшественников не знал, какая власть в его руках, и порою намекал часто и открыто, что и остальных сенаторов он не пощадит, все их сословие когда-нибудь искоренит из государства, а войска и провинции поручит всадничеству и вольноотпущенникам. Во всяком случае, приезжая и уезжая, он не допускал сенаторов к поцелуям [138] и не отвечал на их приветствия, а начиная работы на Истме, он перед огромной толпой во всеуслышанье пожелал, чтобы дело это послужило на благо ему и римскому народу, о сенате не упомянув.
136. Харчевни или лавки часто располагались в выходящих на улицу комнатах больших домов, с жилыми помещениями не соединялись и сдавались хозяевами внаем.
137. Обжоры такого рода пользовались вниманием не только Нерона: у Аврелиана был обжора, «который однажды съел за его столом целого кабана, сто хлебов, барана и поросенка и выпил, вставив себе воронку, больше кадки» (Вописк, Аврелиан, 50).
138. О поцелуях при обмене приветствиями между императором и сенатом ср. Плиний, Панегирик Траяну, 23.
38. Но и к народу, и к самым стенам отечества он не ведал жалости. Когда кто-то сказал в разговоре:
Когда умру, пускай земля огнем горит! [139]«Нет, – прервал его Нерон, – Пока живу!» И этого он достиг. Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать; а житницы, стоявшие поблизости от Золотого дворца и, по мнению Нерона, отнимавшие у него слишком много места, были как будто сначала разрушены военными машинами, а потом подожжены, потому что стены их были из камня. (2) Шесть дней и семь ночей свирепствовало бедствие [140] , а народ искал убежища в каменных памятниках и склепах. Кроме бесчисленных жилых построек, горели дома древних полководцев, еще украшенные вражеской добычей, горели храмы богов, возведенные и освященные в годы царей, а потом – пунических и галльских войн, горело все достойное и памятное, что сохранилось от древних времен. На этот пожар он смотрел с Меценатовой башни [141] , наслаждаясь, по его словам, великолепным пламенем, и в театральном одеянии пел «Крушение Трои» [142] . (3) Но и здесь не упустил он случая для добычи и поживы: объявив, что обломки и трупы будут сожжены на государственный счет, он не подпускал людей к остаткам их имуществ; а приношения [143] от провинций и частных лиц он не только принимал, но и требовал, вконец исчерпывая их средства.
139. Когда умру… – предполагаемый стих из потерянной трагедии Еврипида; Дион (58, 23) влагает этот стих в уста Тиберия.
140. Пожар начался в лавках при Большом Цирке и охватил почти весь город; по Тациту, из 14 кварталов три выгорели дотла, семь – частично, и только четыре уцелели (впрочем, археологи считают эти данные преувеличенными).
141. Меценатова башня в Эсквилинских садах Нерона была, по-видимому, соединена с Палатином через «проходной дворец» (гл. 31).
142. Песнь о «Крушении Трои», судя по Ювеналу (VIII, 220) , была сочинена самим Нероном.
143. Приношения – на восстановление Рима.
39. К злоключениям и бедствиям [144] , виновником которых был Нерон, судьба прибавила и другие: чуму, которая за одну осень тридцать тысяч человек внесла в погребальные списки [145] ; поражение в Британии [146] , где два города были разорены и множество граждан и союзников перебито; бесславные дела на Востоке [147] , где в Армении легионы прошли под ярмом, а Сирия еле держалась.
144. Кроме этих бедствий, Тацит упоминает ураган 65 г., опустошивший Кампанию.
145. Погребальные списки (ratio Libitinae) велись при храме Венеры-Либитины, где продавались похоронные принадлежности.
146. Поражение в Британии римляне потерпели в 61 г. от восставшего племени иценов во главе с царицей Боудиккой; разорены были города Камулодун и Веруламий, погибло (по Диону) 80 тыс. человек.
147. На Востоке в 62 г. Цезенний Пет был окружен парфянами в Армении и вынужден был покинуть край на унизительных условиях; но слух о том, что римское войско прошло под ярмом, оказался ложным (Тацит, Анн., XV, 15).
Среди всего этого особенно удивительно и примечательно было то равнодушие, с которым он воспринимал нареканья и проклятья людей. Ни к кому он не был так снисходителен, как к тем, кто язвил его колкостями и стишками. (2) Этих стишков, и латинских и греческих, много тогда складывалось и ходило по рукам – например, таких:
Трое – Нерон, Алкмеон и Орест – матерей убивали.Сочти – найдешь: Нерон – убийца матери [148] .Чем не похожи Эней и наш властитель? Из ТроиТот изводил отца – этот извел свою мать [149] .Наш напрягает струну, тетиву напрягает парфянин:Феб-песнопевец – один, Феб-дальновержец – другой.Рим отныне – дворец! спешите в Вейи [150] , квириты,Если и Вейи уже этим не стали дворцом.148. Сочти… – перевод по толкованию Бюхелера: сумма числовых значений греческих букв, образующих имя «Нерон» (1005) , равна сумме числовых значений букв в словах «убийца матери». Старые издатели давали конъектуру: «Нерон – наложник и убийца матери».
149. Тот изводил отца… – в подлиннике та же игра слов, что и в Авг., 12; русская аналогия подобрана Ильинским.
150. Вейи – этрусский город неподалеку от Рима; после его завоевания (386 г. до н.э.) в Риме ходили слухи о переселении туда.
Однако он не разыскивал сочинителей, а когда на некоторых поступил донос в сенат, он запретил подвергать их строгому наказанию. (3) Однажды, когда он проходил по улице, киник Исидор громко крикнул ему при всех, что о бедствиях Навплия [151] он поет хорошо, а с собственными бедствиями справляется плохо; а Дат, актер из ателланы, в одной песенке при словах «Будь здоров, отец, будь здорова, мать» показал движениями, будто он пьет и плывет, заведомо намекая этим на гибель Клавдия и Агриппины, а при заключительных словах – «К смерти путь ваш лежит!» – показал рукою на сенат. Но и философа и актера Нерон в наказание лишь выслал из Рима и Италии – то ли он презирал свою дурную славу, то ли не хотел смущать умы признанием обиды.
151. Навплий, по мифу о троянской войне, был отцом Паламеда, невинно убитого греками под Троей; мстя за сына, он огненными сигналами завел возвращающиеся греческие корабли на скалы и погубил.
40. Такого-то правителя мир терпел почти четырнадцать лет и, наконец, низвергнул. Начало этому положила Галлия во главе с Юлием Виндексом, который был тогда пропретором этой провинции. (2) Нерону уже давно было предсказано астрологами, что рано или поздно он будет низвергнут; тогда он и сказал свои известные слова: «Прокормимся ремеслишком!» – чтобы этим оправдать свои занятия искусством кифареда, для правителя забавным, но для простого человека необходимым. Впрочем, иные обещали, что и низвергнутый он сохранит власть над Востоком – некоторые прямо называли Иерусалимское царство, – а многие даже сулили ему возврат к прежнему положению. Эта надежда была ему приятнее, и когда он потерял, а потом вернул Армению и Британию [152] , то решил, что роковые бедствия над ним уже исполнились. (3) Когда же оракул дельфийского Аполлона велел ему бояться семьдесят третьего года, он рассудил, что тогда он и умрет – о возрасте Гальбы он не подумал – и проникся такой верой в свое вечное и исключительное счастье, что после кораблекрушения, в котором погибли все его драгоценности, он с уверенностью заявил друзьям, что рыбы ему их вынесут [153] .
152. Британию вернул Нерону Светоний Павлин в том же 61 г., разбив Боудикку. Армения номинально вернулась под римский протекторат при Тиридате.
153. Рыбы вынесут – намек на рассказ о Поликратовом перстне, Геродот, III, 41-43.
(4) О галльском восстании он узнал в Неаполе в тот день, в который когда-то убил свою мать. Отнесся он к этому спокойно и беспечно: могло даже показаться, что он радовался случаю разграбить богатейшие провинции по праву войны. Он тут же отправился в гимнасий, с увлечением смотрел на состязания борцов; за обедом пришли новые донесения, еще тревожнее, но он остался холоден и лишь пригрозил, что худо придется мятежникам. И потом целых восемь дней он не рассылал ни писем, ни приказов, ни предписаний, предав все дело забвению. 41. Наконец, возмущенный все новыми оскорбительными эдиктами Виндекса, он отправил сенату послание, призывая отомстить за него и за отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла. Больше всего обиделся он, что Виндекс обозвал его дрянным кифаредом [154] и назвал не Нероном, а Агенобарбом. На это он объявил, что вновь примет свое родовое имя, которым его так оскорбительно попрекают, а принятое по усыновлению отвергнет: остальные же обвинения он объявил лживыми уже потому, что его корят незнанием искусства, в котором он неустанными занятиями дошел до совершенства, и всех расспрашивал, знает ли кто-нибудь кифареда лучше, чем он?
154. Аполлоний Тианский у Филострата (V, 3) говорил, что Нерон искусством кифареда владеет хуже, чем любым другим, но искусством царствовать владеет еще хуже, чем искусством кифареда.
(2) Понуждаемый новыми и новыми вестями, он, наконец, в трепете пустился в Рим. По дороге его приободрила мелкая примета: на одном памятнике он увидел изображение римского всадника, который тащит за волосы повергнутого галльского воина, и при виде этого подпрыгнул от радости и возблагодарил небо. Но и тогда он не вышел с речью ни к сенату, ни к народу, а созвал во дворец виднейших граждан, держал с ними недолгий совет и потом весь остаток дня показывал им водяные органы нового и необычайного вида, объяснял их в подробностях, рассуждал об устройстве и сложности каждого и даже обещал выставить их в театре, ежели Виндексу будет угодно.
42. Когда же он узнал, что и Гальба с Испанией отложился от него, он рухнул и в душевном изнеможении долго лежал как мертвый, не говоря ни слова; а когда опомнился, то, разодрав платье, колотя себя по голове, громко вскричал, что все уже кончено. Старая кормилица утешала его, напоминая, что и с другими правителями такое бывало; но он отвечал, что его судьба – небывалая и неслыханная: при жизни он теряет императорскую власть. (2) Тем не менее от обычной своей распущенности и праздности он нимало не отказался: более того, когда из провинции пришли какие-то хорошие вести, он на роскошном пиру пропел игриво сложенные песенки про вождей восстания, сопровождая их телодвижениями, и их тотчас подхватили повсюду. А когда он потихоньку явился в театр на представление, где большой успех имел один актер, он послал сказать актеру: «Ты пользуешься тем, что император занят» [155] .
155. Император занят – т.е. не может выступить на сцене и затмить актера.