Жизнь холостяка
Шрифт:
Тяготение Жозефа к искусству развилось благодаря самому обыкновенному случаю: в 1812 году, во время пасхальных каникул, возвращаясь вместе с братом и г-жой Декуэн из Тюильри с прогулки, он заметил ученика художественного училища, рисовавшего мелом на стене карикатуру на какого-то преподавателя, и восхищение пригвоздило Жозефа к мостовой перед этим наброском, в котором так и сверкала злая насмешка. На следующий день мальчик подошел к окну, поглядел на учеников, входивших через ворота с улицы Мазарини, украдкою сбежал вниз, проник в обширный двор Института, где увидел статуи, бюсты, начатые мраморные изваяния, терракоту, гипсы, — и все это стал лихорадочно рассматривать: в нем вдруг заговорил
— Детка! Детка! — сказал первый заметивший его художник и, отщипнув кусочек хлеба, швырнул катышком в Жозефа.
— Чей младенец?
— Господи, какой уродец!
Словом, Жозеф добрых четверть часа был потехой для всей мастерской великого ваятеля Шодэ. Но, насмеявшись досыта над ним, ученики были поражены его настойчивостью, его лицом и спросили, чего он хочет. Жозеф ответил, что он очень хочет научиться рисовать, и в ответ на это каждый стал его обнадеживать. Ребенок, подкупленный дружеским тоном своих собеседников, сообщил, что он — сын г-жи Бридо.
— О, если ты сын госпожи Бридо, — закричали из всех углов мастерской, — стало быть, ты можешь стать великим человеком. Да здравствует сын госпожи Бридо! Твоя мамаша красива? Если судить по такому образцу, как твоя башка, она должна смахивать на клеща!
— А, ты хочешь быть художником! — сказал самый старший и, встав со своего места, подошел к Жозефу, чтобы поиздеваться над ним. — Но знаешь ли ты, что для этого нужно быть молодцом и вынести великие тяготы? Да, есть такие испытания, что можно переломать себе руки и ноги. Видишь всех этих беспутников? Ну так вот, каждый из них прошел через искус! Обрати внимание, вот этот целую неделю ничего не ел. Посмотрим, можешь ли ты быть художником!
Он взял его руку и вытянул вверх, потом согнул другую так, как будто Жозеф наносил удар кулаком.
— Мы называем это испытанием телеграфа, — сказал он. — Если ты простоишь так четверть часа, не опустив рук и не изменив положения тела, то докажешь, что ты — настоящий молодчина.
— Ну же, смелей, малютка! — вскричали остальные. — Да, черт возьми, нужно пострадать, чтобы сделаться художником.
Жозеф, с доверчивостью тринадцатилетнего мальчика, не шевелился минут пять, и все ученики серьезно смотрели на него.
— А! ты опускаешь руки, — сказал один.
— Эй, держись, новобранец! — сказал другой. — Посмотри, император Наполеон целый месяц простоял так, — продолжал он, показывая на прекрасную статую работы Шодэ. Император стоя держал скипетр, и эта статуя в 1814 году была сброшена с колонны, которую она так хорошо завершала.
Через десять минут пот крупными каплями выступил на лбу Жозефа. Но тут в залу вошел какой-то лысый человечек, бледный и болезненный. В мастерской воцарилось почтительное молчание.
— Что это вы делаете, мальчишки? — спросил он, разглядывая мученика мастерской.
— Это один славный малыш, он позирует, — сказал старший из учеников, поставивший Жозефа.
— И вам не стыдно так мучить бедного ребенка? — сказал Шодэ, опуская руку Жозефа. — Давно ты здесь? — спросил он его, дружески потрепав по щеке.
— С четверть часа.
— А что тебе здесь надо?
— Я бы хотел стать художником.
— Откуда же ты пришел?
— От маменьки.
— О, от маменьки! — вскричали ученики.
— Молчать, пачкуны! — крикнул Шодэ. — Чем занимается твоя матушка?
— Она — госпожа Бридо. Мой папа умер, он был другом императора. Если вы согласитесь учить меня рисовать, император заплатит, сколько вы попросите.
— Его отец был начальником отделения в Министерстве
— Да, сударь.
— Приходи сюда, когда захочешь, с тобой здесь повозятся. Дайте ему папку, бумагу, карандаши, пусть занимается. Знайте же, шалуны, — сказал ваятель, — что я многим обязан его отцу. На, Колодезная Веревка, — сказал он, давая деньги ученику, мучившему Жозефа, — сбегай, купи пирожков, сластей, конфет. По тому, как ты будешь уплетать все это, мы сразу увидим, художник ли ты, — продолжал Шодэ, погладив Жозефа по подбородку.
Затем он обошел работы учеников в сопровождении мальчика, который смотрел, слушал и старался все понять. Сласти были принесены. Вся мастерская, сам скульптор и ребенок отведали их. Теперь Жозефа баловали так же, как раньше дурачили. Эта сцена, которую он понял инстинктом, обнаружила и насмешливость и сердечность художников — она произвела на ребенка громадное впечатление. Появление Шодэ — скульптора, унесенного впоследствии преждевременной смертью, которому покровительство императора обещало славу, было для Жозефа откровением. Мальчик ничего не сказал матери о своем приключении, но каждое воскресенье и каждый четверг он проводил по три часа в мастерской Шодэ. Старуха Декуэн, баловавшая обоих «ангелочков», снабжала с той поры Жозефа карандашами, сангиной, эстампами и бумагой для рисования. В императорском лицее будущий художник набрасывал портреты своих учителей, рисовал товарищей, пачкал углем стены дортуаров и отличался необыкновенным усердием в классах рисования. Лемир, преподаватель лицея, пораженный не только склонностями Жозефа, но и его успехами, пришел сказать г-же Бридо о призвании ее сына. Агата, женщина провинциального склада, столь же мало смыслившая в искусстве, сколько прекрасно она понимала в хозяйстве, пришла в ужас. Когда Лемир ушел, вдова заплакала.
— Ах, все пропало! — сказала она г-же Декуэн. — Я хотела сделать Жозефа чиновником, для него открывалась готовая дорога в Министерстве внутренних дел; в память отца к двадцати пяти годам его произвели бы в начальники канцелярии, — а он хочет стать художником, оборванцем. Я всегда предвидела, что этот ребенок доставит мне одно только горе!
Тогда г-жа Декуэн призналась, что уже несколько месяцев она поощряла страсть Жозефа и покрывала его посещения Института по воскресеньям и четвергам. В Салоне, куда она его водила, глубокое внимание, которое мальчик уделял картинам, казалось прямо-таки необычайным.
— Если наш Жозеф понимает живопись в тринадцать лет, — сказала она, — то он будет гениальным.
— Да, вспомните, до чего гениальность довела его отца — он умер, изнуренный работой, сорока лет от роду!
В последние дни осени, когда Жозефу должно было исполниться тринадцать лет, Агата, несмотря на уговоры г-жи Декуэн, отправилась к Шодэ, чтобы протестовать против совращения ее сына. Она застала Шодэ в синей рабочей блузе, за лепкой модели своей последней статуи. Он принял почти нелюбезно вдову человека, когда-то оказавшего ему услугу в обстоятельствах довольно серьезных, — но, уже чувствуя близость смерти, он хватался за жизнь с такой горячностью, благодаря которой в несколько мгновений человек осуществляет многое, в обычных обстоятельствах не осуществимое и за несколько месяцев; он наконец нашел то, чего искал так долго, и брался то за свою лопаточку, то за глину порывистыми движениями, которые невежественной Агате казались признаками безумия. В ином расположении духа он расхохотался бы, но теперь, услышав, как эта маменька проклинала искусство, жаловалась на судьбу, уготованную ее сыну, и просила не пускать его больше в мастерскую, — он воспылал священной яростью.