Жизнь и цель собаки
Шрифт:
Сразу после обеда вышла луна, в воздухе густо висел запах дыма из камина. Итан устал и лег рано, но я выбрался через собачью дверь и стоял во дворе, подставив нос легкому ветру; причудливый свет и рассыпчатый ночной воздух бодрили меня.
Обнаружив, что снег свален в большую кучу у самого забора, я с восторгом забрался на верхушку этого холма и спрыгнул с другой стороны. Стояла идеальная ночь для приключения. Я отправился к дому Челси посмотреть, там ли Герцогиня, но не нашел ничего, кроме политого мочой снега. Я задумчиво задрал лапу над этим участком – чтобы Герцогиня знала,
Обычно, отправившись на маленькое ночное исследование, я шел вдоль ручья. Там я вспоминал, как охотился с Сестрой и Шустриком, когда был диким щенком, как возбуждали меня запахи. Сейчас мне пришлось держаться расчищенных участков и заглядывать на дорожки, чтобы нюхать щели под дверьми гаражей. Некоторые соседи уже вынесли домашнее дерево на улицу, но в доме Итана оно все еще стояло у переднего окна, а Феликс нападал на свисающие игрушки и лампочки. Встречая оставленные на дорожках домашние деревья, я их помечал, – и череда деревьев, требующих маркировки, казалась бесконечной; потому-то я и припозднился. Если бы меня не манило очередное неуместное дерево, я бы уже вернулся домой – и, возможно, пришел бы вовремя, чтобы не допустить того, что произошло.
Повернув в расчищенный переулок, я застыл.
Передняя дверь была открыта, и домашние запахи густо выливались в морозный ночной воздух, подгоняемые жаром печки. В поток примешивался химический запах, резкий и знакомый – я ощущал его каждый раз там, где Итан любил стоять позади машины с толстым черным шлангом. От дома кто-то отходил. Сначала я решил, что это мой мальчик. Но когда он повернулся, обрызгивая резко пахнущей жидкостью кусты, я уловил его запах.
Это был Тодд. Он еще немного попятился, вытянул из кармана бумагу и поджег ее; огонь осветил его застывшее лицо. Когда Тодд бросил горящую бумагу на кусты, с громким хлопком полыхнуло голубое пламя.
Тодд не видел меня; он уставился на огонь. Я не залаял, не зарычал, а помчался по переулку в тихой ярости и прыгнул на Тодда, словно всю жизнь бросался на людей. Меня переполняла отчаянная сила, словно я вел за собой стаю.
Как ни ужасно было для меня нападать на человеческое существо, все перекрывала уверенность: что бы ни затеял Тодд, это причинит вред моему мальчику и семье, которую я должен охранять. Нет для меня важнее предназначения.
Тодд, закричав, упал и лягнул меня по морде. Я ухватил его ногу, вцепившись зубами; Тодд визжал. Его штаны затрещали, ботинок свалился с ноги, и я почувствовал кровь. Тодд начал молотить меня кулаками, но я не отпускал его лодыжку и тряс головой, чувствуя, как подается плоть. Я был в ярости, совершенно не замечая, что в моей пасти ни с чем не сравнимый вкус человеческой кожи и крови.
Внезапный резкий шум отвлек меня, и Тодд ухитрился освободить ногу, пока я повернулся к дому. Домашнее дерево было охвачено огнем, и густой едкий дым тянулся из передней двери и поднимался к небесам. Раздался громкий электрический хлопок, и я инстинктивно отшатнулся.
Тодд вскочил и захромал прочь на всей возможной скорости; я краем глаза отметил его бегство, но мне уже было все равно. Я поднял собственную тревогу – залаял, пытаясь привлечь внимание к огню, который быстро распространялся по дому и взбирался к комнате моего мальчика.
Я обежал дом, к задней двери, но с отчаянием обнаружил, что куча снега, которая помогла мне убежать, не на той стороне забора. Я стоял и лаял, дверь во двор распахнулась, показались Папа и Мама. Мама кашляла.
– Итан! – завизжала она.
Черный дым валил из двери. Мама и Папа побежали к калитке, там я их и встретил. Они промчались по снегу к передней двери. Тут они остановились, глядя на темное окно комнаты Итана.
– Итан! – кричали они. – Итан!
Я побежал к открытой теперь задней калитке и выскочил в нее. Феликс прятался во дворе под одеялом; он запищал, но я не остановился. Я протиснулся в дверь; глаза и ноздри наполнились дымом. Ничего не видя, я поскакал по лестнице.
Огонь шумел, как ветер в машине с опущенными стеклами. От дыма невозможно было дышать, но остановил меня огонь. Он обжег мне нос и уши; в ужасе я опустил голову и выскочил через заднюю дверь. Холодный воздух тут же облегчил боль.
Мама и Папа все еще кричали. Зажглись огни – на улице и в двери соседнего дома, и я видел, как сосед, стоя у окна, говорит по телефону.
Моего мальчика по-прежнему нет.
– Итан! – кричали Мама и Папа. – Итан!
15
В жизни не ощущал такого страха, какой исходил от Мамы с Папой. Мама рыдала, а Папа вопил охрипшим голосом, и когда я зашелся лаем, они даже не подумали меня остановить.
Я уловил далекое завывание сирены, но главное, что я сейчас слышал, это собственный лай, Маму и Папу, звавших Итана, а громче всего – рев огня, от которого сотрясалось мое тело. Кусты перед нами пылали, пар клубился над шипящим снегом.
– Итан! Пожалуйста! – кричал охрипший Папа.
И тут что-то вырвалось из окна Итана, усыпав снег осколками стекла. Это было летало!
Я яростно схватил его, чтобы показать Итану – да, держу. Мальчик появился в дырке, пробитой леталом, в клубах черного дыма.
– Мама! – крикнул Итан и закашлялся.
– Итан, выбирайся! – взревел Папа.
– Я не могу открыть окно, оно застряло!
– Просто прыгай!
– Милый, ты должен прыгнуть! – крикнула Мама.
Голова мальчика скрылась в комнате.
– Дым убьет его; что он делает? – воскликнул Папа.
– Итан! – Мама перешла на визг.
Из комнаты, пробив окно, вылетел стул, а через секунду выскочил мой мальчик. Похоже, он зацепился за остатки рамы и стекла и вместо того чтобы перескочить через горящие кусты, упал прямо в них.
– Итан! – взвизгнула Мама.
Я неистово залаял, позабыв про летало. Папа ринулся в огонь, схватил Итана, вытащил и начал катать по снегу.
– О господи, о господи, – всхлипывала Мама.
Итан лежал на спине в снегу, закрыв глаза. Папа повторял:
– Сынок, ты в порядке? Ты в порядке?
– Нога, – сказал мой мальчик и закашлял.
Я чувствовал его обожженную кожу. Лицо почернело и покрылось потом. Я сунулся к мальчику, держа в пасти летало; я чувствовал его жуткую боль и хотел помочь.