Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина
Шрифт:
Пуля прошила капот двигателя и застряла где-то там внутри.
Чонкин пристроил винтовку на конце фюзеляжа возле киля и осторожно высунул голову. Серые приближались. Теперь они все держали пистолеты в руках, а безоружный счетовод Волков, все удаляясь от лейтенанта и отставая, стремился укрыться за широкой спиной Свинцова. Чонкин, не теряя времени, совместил линию прицела с подбородком лейтенанта и нажал на спусковой крючок. Но в этот момент его кто-то толкнул под локоть, и это спасло лейтенанта. Пуля просвистела над самым его ухом.
– Ложись!– крикнул лейтенант и первым самоотверженно бухнулся в грязь.
Чонкин вздрогнул и обернулся. Испуганный выстрелом кабан Борька отскочил и теперь приближался снова с настороженным дружелюбием.
– Брысь!– Чонкин замахнулся на Борьку прикладом, но тот, поняв этот жест как шутку, набросился на Ивана, и унять его было не просто. А серые, хоть и залегли рядом со своим командиром, могли каждую минуту ринуться в наступление.
Первым опомнился лейтенант.
– Эй, ты!– Отклеившись от земли, лейтенант поднял над головой какую-то бумагу.– Ты арестован. Вот ордер на твой арест, подписанный прокурором.
– Неужто сам прокурор подписал?– удивился Чонкин.
– А что же я буду обманывать?– обиделся лейтенант не столько за себя, сколько за свое учреждение.– Мы без санкции прокурора не берем.
– И фамилию мою прокурор знает?
– А как же. Ты ведь Чонкин?
– Чонкин. А то кто ж.– Он даже засмеялся, смущенный тем, что такие большие люди отрывались от своих больших дел, запоминали его фамилию и записывали на официальной бумаге.
– Ну так ты сдаваться будешь?– допытывался лейтенант. Чонкин подумал. Ордер – документ, ничего не скажешь серьезный. Но в уставе не сказано, чтоб часового с поста снимали по ордеру.
– Не могу, товарищ лейтенант, никак не могу,– придавая своему голосу интонацию полного сочувствия, сказал Чонкин.– Я, конечно, понимаю – у вас задание. Но кабы ж ты был разводящий, либо начальник караула, или хотя б дежурный по части…
– Считай, что я дежурный по части,– согласился лейтенант.
– Не,– сказал Чонкин.– В нашей части таких нет. Я всех командиров знаю на личность, потому служил при столовой. Понял? И форма у тебя не такая.
– Ну, ладно,– рассердился лейтенант.– Не хочешь сдаваться по-хорошему, заставим по-плохому.
Он решительно встал на ноги и двинулся к Чонкину. В одной руке он держал пистолет, а другую с ордером поднял над головой. За лейтенантом поднялись и осторожно начали передвигаться его подчиненные. Счетовод Волков остался на месте.
– Эй! Эй!– закричал Чонкин.– Лучше стойте! А то ведь я буду стрелять! Я ведь на посту.
Он во что бы то ни стало хотел избежать кровопролития, но ему больше не отвечали. Чонкин понял, что переговоры завершились неудачно, и снова перекинул винтовку через фюзеляж. Борка мешал ему, хватал зубами за полу шинели тогда Чонкин левой рукой стал чесать ему бок, приговаривая: Борь-Борь-Борь. Держать винтовку одной рукой было неудобно, но зато Борька теперь не мешал, он размяк, улегся в грязь и задрал ноги. Как все свиньи, он любил ласку.
– Чонкин!– предупредил лейтенант. Приближаясь, он размахивал ордером и пистолетом.– Не вздумай стрелять, хуже будет.
Прозвучал выстрел, пуля прожшла бумагу насквозь, да еще в том самом месте, где стояла печать с подписью прокурора. Лейтенант и его подчиненные, теперь уже без команды, повалились на землю.
– Ты что наделал, паскуда!– чуть не плача закричал лейтенант.– Ты испортил документ, подписанный прокурором! Ты прострелил печать с гербом Советского Союза! Ты за это ответишь!
Очередной выстрел снова заставил его ткнуться в грязь носом. Стараясь не поднимать голову, лейтенант повернул лицо к Свинцову.
– Свинцов, заползай с той стороны! Надо его отвлечь.
– Есть!– ответил Свинцов и приподнял зад, в который тут же впилась пуля, посланная Чонкиным.
Свинцов вдавил себя в мокрую землю и заревел нечеловеческим голосом.
– Что с тобой, Свинцов?– обеспокоился лейтенант.– Ты ранен?
– Ва-ва-ва-ва!– выл Свинцов не от боли, а от страха, что рана смертельная.
Чонкин из-за укрытия бдительно следил за своими противниками. Они лежали в грязи, и все, кроме рыжего, не подавали признаков жизни. Позади всех лежал влипший в эту историю ни за что ни про что счетовод Волков.
За своей спиной Чонкин услышал чьи-то медленные шаги.
– Кто там?– вздрогнул он.
– Это я, Ваня,– услышал он голос Нюры.
– А, Нюрка,– обрадовался он.– Подойди. Только не высувайся, убьют. Почеши какбана.
Нюра присела над кабаном, стала чесать его за ухом.
– Видала,– довольно сказал Чонкин.– А ты боялась.
– А дальше-то что будет?– уныло спросила Нюра.
– А чего дальше?– Чонкин не спускал глаз с лежавших в грязи.– Пущай лежат, покуда меня не сменят.
– А если тебе на двор надо будет?
– Если на двор…– Чонкин задумался. Но тут же нашел выход из положения.– Тогда ты посторожишь.
– А когда стемнеет?– спросила Нюра.
– И когда стемнеет, будем стеречь.
– Глупой,– вздохнула Нюра.– Они же серые. Их и сейчас в грязи не видать. А когда стемнеет и вовсе.
– Ну вот еще каркаешь тут под руку,– рассердился он на Нюру по свойственной человеку привычке направлять свой гнев на тех, кто говорит неприятную правду, как будто, если не говорить, сама правда от этого станет лучше. Но все же Чонкин задумался, стал перебирать в уме возможные варианты. И придумал.
– Нюрка,– сказал он, повеселев.– Вали в избу, возьми сумку и веревку подлиньше. Поняла?
– Нет,– сказала Нюра.
– Опосля поймешь. Вали.
– 22 -
Вскоре желающие могли видеть такую картину. Из своей избы вышла Нюра с длинной веревкой и с почтальонской брезентовой сумкой. Она зашла сзади лежавших на дороге людей и дала Чонкину знак рукой.