Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков
Шрифт:
Совсем тем, не удалось мне долго пожить с сим любезным человеком. Пред окончанием года произошла со мною и еще одна перемена. Господину полковнику нашему вздумалось что-то перевести меня из прежней в гренадерскую роту, и я принужден был, против желания моего, оставить прежнего компаньона и переехать жить в новую роту и на третью квартиру. Однако, счастие послужило мне и в сем случае. Капитан в сей роте случился быть человек весьма хороший и разумный, воспитанный в кадетском корпусе и знавший по-французски и по-немецки, и почитаемый во всем полку нашел наилучшим и разумнейшим капитаном. Его звали Иваном Никитичем, а по фамили был он Гневушев. Сей человек служил еще при полку нашем во время покойного моего родителя и был им за достоинства свои любим. А потому знал он и меня еще с малолетства, и могу сказать, что и любил с того времени. После узнал я, что, по его домогательству и сделано было то, что я переведен был в его роту; ибо, как опросталась в его роте подпоручицкая вакансия, то он, зная мои способности, и выпросил меня у полковника. Поелику же учинено то против моей воли и хотения, то и не хотел он допустить
Теперь, остановясь на несколько времени на сем месте, обратимся на часок к другим предметам и посмотрим, что в других местах в сие время происходило.
Между тем, как мы помянутым образом из Пруссии возвращались и потом спокойно в Самогитии и Курляндии стояли по квартирам, в Европе, напротив того, война продолжала гореть во всем своем пламени. Королю прусскому, остальная часть сего лета, а особливо осень, посчастливилась в особливости. Непростительная погрешность, учиненная наши, и в самое почти то же время французским маршалом Ришелье, служила власно как сигналом к тому, чтоб всем смутным его обстоятельствам перемениться в наилучшие. Обоими сими весьма выгодными для него происшествиями, он власно как ободрился и стал помышлять о том, как бы ему управиться с прочими неприятелями, а особливо с так называемою имперскою армиею или собранною с разных мелких имперских княжений. Сей собралось при Нюренберге, вначале весны, из разных мест до 20,000 человек, пока, соединившись в августе с французскою армиею под командою принца Субиза, вступила в Саксонию и шла атаковать короля прусского. С другой стороны утесняли его цесарцы. Искусный предводитель их граф Даун, следуя вслед за прусскими войсками, преполагал им всюду и всюду столь великие препоны в их предначинаниях и наводил им столько беспокойств, что они растеряли великое множество войска, обозов, понтонов и самых магазинов, и не знали наконец что делать. С третьей стороны вошли уже шведы в границы прусские со стороны Померании, а с четвертой, как было упомниаемо, вступили мы в Пруссию. В сей крайности и будучи со всех сторон утесняем, решился было король почти из отчаяния схватиться и подраться еще с цесарцами, да и действительно пошел было их атаковать, но как нашел фельдмаршала их, стоящего с армиею в столь выгодном и неприступном месте, что без явной опасности учинить того было не можно, то препроводив целый почти день в одной перестрелке с ним из пушек, и испытав тщетно все способы до него добраться, принужден был, ничего не сделав, отойтить прочь и податься назад к Саксонии.
Тут, отправив знатный корпус в Шлезию для прикрытия границ и города Швейдница, стал сам помышлять о том, как бы ему укрыться от прозорливаго графа Дауна и уйтить для встречи и разбития имперской армии. Сия наводила ему тогда больше всех заботы и беспокойства; ибо единым вступлением своим могла у него отнять всю Саксонию и пройтить до Магдебурга, и в такую же сей город привесть опасность, в какой находился Берлин от шведов. К произведению помянутого предприятия, надлежало употребить королю всю свою хитрость и искусство, и ему удалось сие сделать наивожделеннейшим образом. Он, отделив знатную часть войска от главной армии, ушел так скрытно, что Даун не мог долго о том проведать.
Между тем, оставленная им главная армия под командой принца Бевернскаго, к которому придан был на вспоможение славный и искусный генерал Винтерфельд, на которого король наиболее и надеялся, принуждена была терпеть много зла и беспокойства от цесарцев. Помянутый генерал Винтерфельд стал с отделенным деташаментом в некотором отдалении от главной армии. Цесарский фельдмаршал граф Даун, соединясь с принцем Лотарингским, пришел и стал лагерем насупротив прусской, и цесарский генерал Надасти атаковал корпус генерала Винтерфельда и не только разбил оный, побив у пруссаков около 1,500 человек, но причинил им чувствительнейший удар чрез смерть самого генерала Винтерфельда, который на сем сражении смертельно был ранен. Принц Бевернский без него власно как опешил, и позабыв о прикрытии шлезских границ, пошел внутрь Шлезии к Лигницу, а сверх того сделал еще того хуже и ослабил свою армию рассылкою до 15 тысяч человек в разные крепости, и чрез то привел себя в несостояние противоборствовать цесарской армии, которая, следуя за ним по стопам и причиняя ему везде вред, прогнала его даже до Бреславля и принудила обнажить всю Шлезию и предать ее почти в жертву и на произвол цесарцам, чем цесарцы и не преминули воспользоваться. Генерал их Надасти окружил тотчас славную их крепость Швейдниц и учинил все приуготовление к осаде, а другой генерал, Гаддик, с маленьким корпусом легких войск пошел прямо к обнаженному и без всякой защиты находящемуся Берлину, и принудил сей столичный город заплатить себе не малую контрибуцию, а королеву, со всем двором, спасаться бегством и удалиться в Шпандау. Но сие обладание прусскою столицею не продолжалось более одних суток, и сей достопамятный день был 5-го октября месяца.
Между тем как все сие происходило, и цесарцы помянутым образом хозяйствовали в Шлезии и в самой Бранденбургии, сам король прусский находился, как выше упомянуто, в походе против имперской армии, соединенной с французами, которая, вступив в Саксонию, распространилась уже в окрестностях Ленпцига и шла прямо к Магдебургу и к Берлину; королю удалось тотчас остановить ее своими деташаментами. Он пошел к Эрфурту, и принудив союзных выступить из оного, овладел сим городом. Тут принужден был он стоять долгое время и рассылать всюду отдаленные корпуса для прикрытия Магдебурга, Лейпцига и Берлина, а между тем производить с неприятелями малую войну, что и продолжалось почти до самого ноября месяца. Обе армии упражнялись в маршах и контрамаршах и дрались только между собою разные их отделенные деташаменты с различными успехами.
Наконец, 24-го октября, дошло дело и до решительной баталии, неподалеку от Лейпцига, при деревне Розбахе, и королю прусскому посчастливилось, несмотря на всю малочисленность своего войска и на несравненное превосходство имперской союзной армии, бывшей под командою генералисимуса принца Гильгургсгаузенского и Субиза, разбить в прах сию последнюю чудным и невероятным почти образом. Употребленный им удачно военный обман помог ему произвесть сие великое и славное дело. Он притворился убоявшимся имперской армии и ретирующимся к Мерзебургу. Имперцы и французы, приписывая сие его трусости, почитали победу несомненною и почти на половину выигранною, погнались за ним без дальней осторожности — но вдруг попались власно, как в засаду, и нашли короля, стоявшего в наилучшем порядке и готового к сражению. Целая половина армии скрыта была у него за пригорком, и палатки, стоящие на оном, закрывали ее от глаз неприятеля. Но как палатки вдруг сняли, то она означилась и видом своим привела неприятелей в великое замешательство, которым король тотчас воспользовался и храбро конницею своею атаковав их конницу, привел сию в беспорядок и принудил к бегству, а за нею последовала и вся пехота.
Славное сие сражение продолжалось недолго, но было весьма кровопролитно. Союзная армия состояла хотя из 60-ти тысяч человек, а прусская не более как из 30-ти, но первая была так разбита и в такую расстройку и беспорядок приведена, что на месте баталии не осталось более 2,000 человек. Она потеряла более 10,000 человек, и пруссаки взяли в полон до 7,000 человек, в том числе 11 генералов и 250 офицеров, а сверх того, получили в добычу 63 пушки, и 15 штандартов и 7 знамен. Словом, победа, одержанная королем прусским, была совершенная и славная. Он, пригласив пленных офицеров к себе на ужин, просил их, чтоб они не прогневались, что кушаньев мало, и что он их угощает так худо, ибо он никак не ожидал иметь у себя в сей вечер толь многих гостей.
Впрочем, победа сия имела важные последствия. Король прусский получил чрез то свободу и мог полететь на помощь утесненной своей Шлезии и принцу Бевернскому. В гановеранах возбудилось опять мужество и они, нарушив свой договор, начали опять воевать. Французы опешили и сами цесарцы пришли в смущение и в некоторый род малодушия.
Со всем тем, как король ни спешил на вспоможение принцу Бевернскому, стоявшему окопавшись подле Бреславля, однако ему не удалось поспеть благовременно. Цесарцы, услышав о победе его при Розбахе и о том, что он идет, успели до прибытия его атаковать принца Бевернского в его ретраншаменте, и несмотря на все трудности и храбрую оборону, выбили 13-го ноября пруссаков из оных, и потом взяли самого принца Бевернского в полон и пруссаков принудили уйтить. Сия удача произвела то следствие, что в тот же вечер сдался и город Бреславль на капитуляцию и за несколько времени до того сдалась и крепость Швейдниц генералу Надастию, и королю не удалось и сему городу учинить вспоможение.
Но все сии удачи и выгоды, полученные цесарцами, хотя и привели короля прусского в великое нестроение, однако продлились недолго. Провидению угодно было назначить не им, а королю прусскому воспользоваться всеми кровопролитиями и трудами сего лета. Он, будучи помянутыми успехами цесарцев приведен в превеликую расстройку и лишась почти совсем Шлезии, решился испытать еще раз своего счастия и подраться с цесарцами, в надежде победою переменить все положение дел; почему, несмотря на все беспокойства глубокой осени и крайнее утруждение своей армии, пошел искать цесарцев, чтоб дать им баталию. Цесарцы, зная малочисленность его армии, не только не устрашились сего, но даже, презирая, смеялись над оною, называя ее не армиею, а берлинским разводом. Совсем тем, мудрый и осторожный фельдмаршал их Даун, совсем не то мыслил, и не давая себя тем ослепить, стал в весьма выгодном месте подле Швейдница и не хотел никак итиить сам на встречу неприятелю, а ожидал, чтоб король пришел его атаковать. Но как был он не один командиром над цесарскою армиею, а вместе с принцем Лотарингским, сей же в мнении своем был с ним не согласен и хотел иттить сам на встречу королю и дать с ним баталию, то сие несогласие произвело то, что посылан был курьер в Вену, спросить что делать; и как велено было иттить и дать с неприятелем баталию, то король прусский, сего только желая, и сошедшись с ними при Лиссе и при деревне Лейтене, составил с ними 24-го ноября кровопролитную и столь удачную битву, что цесарцы были совершенно побеждены и потеряли на этом сражении 301 офицера и 21,000 человек войска, 134 пушки и 59 знамен. Но сего еще было не довольно, но несчастию цесарцев назначено увеличиться потерянием опять Бреславля. Принц Лотарингский, желая спасти сей город, хотя послал в него знатный корпус с многочисленною артиллериею, но сие послужило только к вящему урону; ибо король прусский не упуская времени, осадил оный, и несмотря на всю суровость погоды и трудности, взял оный. Сия потеря Бреславля стоила цесарцам 13 генералов, 680 офицеров и 17,000 рядовых.
Сим образом кончилась кампания сего года с великим уроном и предосуждением для цесарцев. Все их труды, сражения, убытки и полученные выгоды не принесли им ни малейшей пользы. Они принуждены были выттить в Богемию и оставить всю Шлезию опять во власть пруссаков. Один только город Швейдниц остался в их руках; но сия была очень малая выгода. Словом, пруссакам удалось, против всякого чаяния и к удивлению всей Европы, окончить кампанию сию с великою для себя выгодою; ибо и самых шведов успел еще фельдмаршал их Левальд, возвратившись из Пруссии и отделавшись от нас, из пределов прусских выгнать с уроном.