Жизнь и приключения чудака
Шрифт:
– Что ты выдумала, - неуверенно возразил дядя Шура.
И всем стало понятно, что это на самом деле был бокал Наташкиной мамы.
– Ты сам говорил, - повторила Наташка.
– На нем была царапина.
Надежда Васильевна, подобрав осколки, вышла.
Дядя Шура ничего не ответил Наташке, достал новый бокал и поставил перед Надеждой Васильевной.
Свадьба продолжалась, но это была уже чуть-чуть не та свадьба.
Дядя Шура стал разливать шампанское. При этом он изображал, что ничего особенного не произошло, но по движениям его рук, по суете, но неуверенно-торжественному голосу видно было, что история эта ему неприятна.
Наконец шампанское было разлито, и вновь наступила тишина.
И я услышал "легкий шелест их новой жизни", предчувствие чего-то очень хорошего. "А впереди у вас будет то-то и то-то, то-то и то-то", - сказала бы тетя Оля и наговорила бы впрок много хорошего и заманчивого, чтобы им захотелось всего этого терпеливо ждать. Именно это она и называла "легким шелестом новой жизни". Правда, тетя Оля никогда не предупреждала о том, что в жизни человека может быть и плохое, и трудное. И это была ее ошибка, но такой она была человек.
Дядя Шура молча посмотрел на Надежду Васильевну, и, кроме радости, у него в глазах была затаенная грусть.
Тогда я этого не понимал, как может быть грустно, когда радость. Но теперь-то я знаю, что все в жизни соединяется: радость по настоящему и грусть по прошедшему. Получается какая-то горьковатая радость.
И вдруг дядя Шура повернулся ко мне и спросил:
– А что по этому случаю сказала бы наша знаменитая тетя Оля?
– Это Борина тетя, - объяснила Наташка Надежде Васильевне.
– Она все-все знает.
– Она бы сказала...
– От страха перед этой красавицей у меня из головы все вылетело. Я зачем-то встал и от смущения покраснел.
– Она бы сказала...
– ...что жизнь все-таки прекрасна, - вдруг сказала Надежда Васильевна.
– Точно!
– закричал я и закончил словами тети Оли: - "...и несмотря ни на что, надо идти вперед".
– Ура-а-а тете Оле!
– сказал дядя Шура, поднял бокал и "пошел вперед".
И Надежда Васильевна "пошла вперед": она встала и подняла бокал.
Я тоже поднял бокал.
И Наташка, забыв об обиде, сделала первый шаг навстречу неизвестному.
Неизвестному мне, неизвестному ей, но уже тогда известному, как потом оказалось, необыкновенно умной Надежде Васильевне.
Наташка влезла на стул, чтобы быть вровень со всеми, и мы чокнулись.
– Наташа, - сказала Надежда Васильевна, - извини меня.
Каждый раз, когда я вспоминаю эту свадьбу, у меня в ушах раздается звон наших бокалов и слова Надежды Васильевны, обращенные после Наташки ко мне:
– А ты мне веришь, друг мой?
Вначале я даже не понял, что она разговаривает со мной, а догадавшись, ужасно обрадовался: быть другом такой красавицы всякому приятно.
– Верю, - проникновенно и тихо ответил я, хотя мне хотелось вопить: "Верю, верю, верю!"
Было какое-то величие в ее словах "друг мой", и мне захотелось сделать для нее тут же что-нибудь сверхъестественное, и я сказал:
– А я читал, на свадьбах всегда бьют бокалы. Это к счастью.
– Вот именно!
– закричал дядя Шура, совсем как мальчишка.
– Это к счастью! На свадьбах всегда бьют бокалы!
И дядя Шура выпил свое шампанское, поднял бокал и с силой бросил на пол. И второй бокал разлетелся на куски. Заметьте, еще один замечательный хрустальный бокал с редким звоном!
Представляю, как бы удивились больные дядя Шуры, если бы увидели его сейчас.
И мы, конечно, удивились. У Наташки глаза полезли на лоб, и у меня они тоже бы полезли, но я умею владеть собой. А Надежда Васильевна, я заметил, осуждающе покачала головой.
Тогда дядя Шура затих и виновато, немного грустно сказал:
– На свадьбах всегда бьют бокалы.
Он протянул руку Надежде Васильевне, и она в ответ протянула ему свою.
Они смотрели друг на друга. У дяди Шуры лицо было строгим, хотя галстук сбился на бок и волосы растрепались. А Надежда Васильевна улыбнулась. Эта улыбка сделала ее совсем молодой и еще более красивой.
Еще тогда, на свадьбе, я поймал себя на том, что все время слежу глазами за Надеждой Васильевной и это доставляет мне радость. И с этого дня я искал малейшую возможность, чтобы лишний раз увидеться с нею.
Как-то я заскочил к ним, будто за Наташкой, чтобы вместе идти в школу. А Надежда Васильевна мне ответила, что Наташка еще не готова и она сама ее проводит.
Она улыбнулась, а я, дурак, вместо того чтобы прямо сказать, что я их подожду, нелепо поклонился и ушел.
Она захлопнула дверь, а я вернулся домой и стал дежурить у дверного глазка.
Когда они вышли на лестничную площадку, сопровождаемые отчаянным лаем Малыша, я тоже появился, изображая на лице наивысшее удивление:
– Как, вы только выходите?
– Меня сегодня провожает Надежда Васильевна, - предупредила Наташка.
Не знаю почему, но идти с нею было радостно. Она всего-то лишь успела сказать, что ей здорово повезло, потому что она теперь каждый день на работу ездит на метро, а это интересно. А раньше она жила в центре, рядом с работой, и ходила пешком.
– А где вы жили?
– спросил я.
– На Арбате.
– И я раньше жил на Арбате!
– воскликнул я.
– И я жила на Арбате, - сказала Наташка.
– Как жаль, что мы не знали друг друга, - сказала Надежда Васильевна. Мы бы давно могли стать друзьями.