Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
Примерно такие чувства испытывал Алексей. После того как окончился аврал, наскоро очистили палубу и боцман отпустил подвахту отдыхать, он долго еще стоял на корме, любуясь зелеными берегами Западной Двины.
Настроение было отличное. Он гордился тем, что наконец ему доверили настоящее дело, радовался тому, что стал взрослым и скоро увидит море, и тому, что связан с такими замечательными людьми, как Кирзнер, и будет делать что-то очень нужное и важное.
Он все время приглядывался к боцману, ждал, что тот подаст ему какой-нибудь знак, — ведь должен же он был это сделать, если
Напарником Алексею попался матрос первой статьи Пеструхин. Он не понравился Чибисову. Был какой-то липкий, въедливый, назойливый и очень болтливый. Сразу же, как они познакомились, отозвал Алексея в укромное место и зашептал:
— Слушай, хочешь в пай? Свои деньги, когда получишь в Лондоне, отдаешь мне. Я там кое-что куплю. В Ригу приедем — загоним. Есть у меня люди, которые с руками такой товар оторвут. Барыш пополам. Хочешь?
— Нет, не хочу. Может быть, куплю себе что-нибудь…
— Не доверяешь, значит? Эх ты, салага! Да знаешь ли ты, что Петр Пеструхин в своей жизни никого не обманул? — обиженно затараторил матрос. — Ладно. Не хочешь, как хочешь. Жалеть будешь.
Алексей подумал, что после этого разговора напарник обидится, станет относиться к нему плохо, но ничуть не бывало. Через час уже Пеструхин обещал ему, что, как только они вернутся в Ригу, он познакомит Алексея с одной «королевой» из «Русалки», — есть там одна девчонка, за что Чибисов должен угостить его пивом «от пуза».
Пеструхин не молчал ни минуты и, если они работали вместе, донимал Алексея расспросами: откуда он, кто у него отец, есть ли сестры, где живут? Помня наставления Кирзнера, Алексей отделывался короткими ответами, но Петра Пеструхина это не смущало.
Остальные четыре матроса — три латыша и один эстонец — были людьми пожилыми, неразговорчивыми, поглядывали на Алексея недоверчиво и недружелюбно. Как же! Мореход. Занял место настоящего моряка, а тот с семьей до сих пор безработный. Лезут эти мореходы всюду. Как клопы из щелей. А старые, опытные матросы не могут найти место даже в сезон. Боязнь потерять работу делала их несправедливыми.
«Бирута» была старым, но еще крепким пароходом. Качало ее неимоверно. В Северном море она попала в шторм. Качка на Алексея не действовала, чем очень остался доволен боцман, так как Пеструхин с зеленым лицом и мутными глазами еле-еле двигался по палубе. Его тошнило.
— Море бьет. Никак не могу привыкнуть. Уйду, видит бог, уйду, — говорил он Чибисову.
За сутки до прихода в Лондон Василий Васильевич позвал Алексея в подшкиперскую:
— Кранцы можешь плести?
— Учили. Умею.
— А ну-ка, начни.
Алексей распустил трос, разделил его на стренди и спросил боцмана:
— Одним концом заделывать или многими?
— Как хочешь.
Алексей начал. Боцман поглядел на работу и остановил его:
— Хватит. Знаешь. Это нам пригодится.
Василий Васильевич закурил трубку и начал молча переставлять ведра в углу. Алексей хотел уйти, но Лобода сказал:
— Погоди, не торопись, парень. Завтра приходим в порт. Надо тебе все рассказать…
Боцман
— Так вот… — проговорил Лобода, поворачиваясь к Алексею. — Надо, чтобы ты пошел по адресу, когда Пеструхин будет на вахте, иначе он к тебе обязательно привяжется. Один он на берег ходить не любит. Отделаться от него трудно. Будешь отказываться — вызовешь подозрения… Ты должен принести на борт чемодан…
— А он что, Пеструхин, продажный? Осведомитель?
— Как будто бы нет. Болтун и мелкий контрабандист. В общем, ненадежный человек. Не дай бог, если что-нибудь узнает.
— А как же, если я вернусь с чемоданом, а он на вахте? Заметит.
— Я за этим сам послежу. Отправлю его в форпик на полчаса — не вылезет. В десять вечера: на судне все спят, динамо останавливают, горит только керосиновый фонарь у трапа, в порту темно. Это время самое удобное. Ну, а если все-таки кто-нибудь встретится, то чемодан большого удивления не вызовет. Все понемногу контрабандишку возят. Но лучше избежать всяких встреч и вопросов.
— Понятно.
— Значит, так. Вечером сойдешь на берег. Погуляешь. К девяти часам будешь на Виктория-стрит, восемнадцать. Позвонишь. Скажешь, что пришел от Кочеткова. Получишь чемодан, садись на извозчика, ну, фиакр по-ихнему, и до проходной. Дашь шиллинг полисмену в воротах за то, что он тебе калитку отопрет, и к судну. Тут надо ухо востро держать. Постой где-нибудь в тени, пока меня не увидишь. Я тебе махну кепкой. Тогда быстро на пароход и ставь чемодан в подшкиперскую. Она будет открыта. Запомнил адрес? Виктория-стрит, восемнадцать, это недалеко от нашего места стоянки. Возьми деньги…
Боцман порылся в кармане, достал несколько серебряных монет.
— На извозчика и полисмену, — сказал он, протягивая их Алексею. — Теперь… Если каким-нибудь образом попадешься нашим офицерам или капитану, то будешь говорить так: какой-то человек в Лондоне попросил тебя за деньги доставить чемодан в Ригу. За ним там должны прийти и заплатить тебе еще. Что в чемодане, ты не знаешь. Он закрыт на ключ, а его тебе не дали. В общем, ты виноват, хотел заработать. Подробности придумай. Тебе, конечно, не поверят, но ты стой на своем. Может быть, в Риге в полицию сдадут и бить будут… Ты от своего не отступай. Это я все говорю тебе на всякий худой случай. Его не должно быть. Не впервой…
Алексей слушал боцмана внешне спокойно, но внутри у него все дрожало от радости. Вот оно, настоящее дело, о котором он мечтал. Опасное, требующее смекалки, осторожности и смелости. Он все сделает. Лобода и Кирзнер останутся довольны. Его ничто не пугает.
— Ты не беспокойся, Алеша, все будет хорошо, — взглянув на Алексея и неправильно поняв его состояние, мягко сказал боцман. — Наше дело требует риска. Без него не обойтись.
— Я знаю, Василий Васильевич.
— Ну, тогда добре. Пока на этом все. Завтра придем, я Петьку в вечернюю вахту поставлю, а ты сразу на берег мотай…