Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Шрифт:
Завтрак был даже приятнее обыкновенного, хотя он и всегда бывал приятен. Маленькая Руфь теперь занималась с двумя ученицами, с каждой по три раза в неделю и по два часа каждый раз; а кроме того, она разрисовала несколько экранов и бюваров для визитных карточек и, тайком от Тома (может ли быть что-нибудь восхитительнее!), зашла в одну лавку, торговавшую такими вещами, не один раз заглянув сначала в окно, и, набравшись храбрости, спросила хозяйку, не купит ли она ее работу. Хозяйка не только купила, но и заказала еще. И сегодня Руфь призналась в этом брату и передала ему деньги в маленьком кошельке,
– Милая моя девочка, - сказал Том, так неожиданно переходя к новой теме, что даже не успел отрезать себе кусок хлеба, и нож у него застрял в ковриге, - какой чудак наш хозяин! По-моему, он ни разу не был дома, после того как запутал меня в эту неприятную историю. Я начинаю думать, что он больше никогда не вернется домой! Какую загадочную жизнь ведет этот человек!
– Очень странную, не правда ли, Том?
– Действительно, - сказал Том, - надеюсь, что она только странная. Надеюсь, что в ней нет ничего худого. Иногда я начинаю в этом сомневаться. Мне надо будет с ним объясниться, - продолжал Том, кивая головой, как будто это была самая страшная угроза, - когда я его поймаю.
Два коротких стука в дверь прогнали с лица Тома угрожающее выражение, которое тут же сменилось удивлением.
– Вот так-так!
– сказал Том.
– Раненько для гостей! Это, наверно, Джон.
– Я... мне кажется, это не его стук, - заметила сестричка Тома.
– Нет?
– сказал Том.
– Но это, конечно, и не мой наниматель; не может быть, чтобы он приехал неожиданно в город, был направлен сюда мистером Фипсом и пришел за ключом от конторы. Это кто-то спрашивает меня, вот что! Войдите, пожалуйста!
Но едва посетитель вошел, Том Пинч, вместо того чтобы сказать: "Вы желали говорить со мной, сэр?", или "Моя фамилия Пинч, сэр, разрешите спросить, что вам угодно?", или вообще обратиться к нему с подобными сдержанными выражениями, воскликнул: "Боже милостивый!" - и схватил его за обе руки, живейшим образом выражая радость и изумление.
Гость был тронут не меньше Тома, и оба они без конца пожимали друг другу руки, причем ни с той, ни с другой стороны не сказано было больше ни слова. Том опомнился первый.
– И Марк Тэпли тоже!
– воскликнул Том, подбегая к порогу и пожимая руку кому-то еще.
– Дорогой Марк, входите же. Как вы поживаете, Марк? Он все такой же, как был в "Драконе", ничуть не постарел. Так как же вы поживаете, Марк?
– Необыкновенно весело, сэр, благодарю вас, - ответил мистер Тэпли. Надеюсь, что вы в добром здоровье, сэр?
– Боже милостивый!
– воскликнул Том, ласково похлопывая его по спине. Какая это радость опять услышать его голос! Дорогой Мартин, садитесь. Моя сестра, Мартин. Мистер Чезлвит, душа моя! Марк Тэпли из "Дракона", милая. Боже правый, вот это так сюрприз! Садитесь. Господи помилуй!
Том был до такой степени взволнован, что ни минуты не мог посидеть спокойно, но все время бегал от Марка к Мартину, пожимая попеременно руки то тому, то другому и
– Я помню день, когда мы расстались, Мартин, так ясно, как будто это было вчера, - воскликнул Том.
– Какой это был день! И в какой вы были горячке! А помните, как я нагнал вас по дороге, Марк, когда я ездил за ним в двуколке, а вы ходили искать места? А вы, Мартин, помните, как мы с вами обедали в Солсбери вместе с Джоном Уэстлоком, а? Боже ты мой милостивый! Руфь, дорогая, - мистер Чезлвит. Марк Тэпли, голубка, - из "Дракона". Еще две чашки с блюдечками, пожалуйста. Помилуй бог, как же я рад видеть вас обоих!
И тут он (как в свое время Джон Уэстлок при его появлении) бросился готовить для них бутерброды, но, не намазав маслом и одного куска хлеба, вспомнил еще что-то и побежал опять рассказывать; потом снова начал пожимать им руки, затем снова представил их своей сестре; потом снова проделал все то, что уже сделал однажды; но что бы он ни делал и что бы ни говорил - все это не могло и вполовину выразить его радость по поводу их благополучного возвращения.
Мистер Тэпли успокоился первым. По прошествии самого непродолжительного времени выяснилось, что он каким-то образом определил себя в официанты или в прислужники для всего общества, что было обнаружено, когда он отлучился на время в кухню и быстро вернулся с котелком кипящей воды, из которого налил чайник с невозмутимостью, свойственной ему одному.
– Сядьте и позавтракайте, Марк, - сказал Том.
– Заставьте его сесть и позавтракать, Мартин.
– Я давно махнул на него рукой, он неисправим, - ответил Мартин.
– Он все делает по-своему, Том. Вы бы извинили его, мисс Пинч, если бы знали ему цену.
– Она знает, господь с вами!
– сказал Том.
– Я ей рассказал про Марка Тэпли все, все решительно! Ведь рассказал, Руфь?
– Да, Том.
– Нет, не все, - возразил Мартин, понизив голос.
– Самое лучшее о Марке Тэпли известно только одному человеку; и если б не Марк, он вряд ли остался бы жив, чтобы рассказать об этом.
– Марк!
– настойчиво сказал Том Пинч.
– Если вы не сядете сию минуту, я с вами поссорюсь!
– Что ж, сэр, - возразил мистер Тэпли, - уж лучше я послушаюсь, чем вас до этого доводить. Когда человека так хорошо встречают, это просто посягательство на его веселость; но глагол есть часть речи, которая обозначает существование, действие или страдание (вот и все, чему меня учили из грамматики, да и того много), и если есть на свете живой глагол, то это я. Потому что я всегда существую, иногда действую и постоянно страдаю.
– Пока еще не веселы?
– с улыбкой спросил Том.
– Не скажите, за морем я был довольно-таки весел, сэр, - отвечал мистер Тэпли, - и не без заслуги с моей стороны. Но человеческая природа в заговоре против меня, сэр; тут уж ничего не поделаешь. Придется завещать, сэр, чтобы на моей могиле написали: "Он был такой человек, что мог бы показать себя при случае, только случая ему не представилось".
Облегчив таким образом душу, мистер Тэпли ухмыльнулся и обвел всех взглядом, а затем набросился на завтрак с аппетитом, который отнюдь не свидетельствовал о погибших надеждах или неодолимой тоске.