Жизнь и приключения Заморыша (с илл.)
Шрифт:
– Вот, Митя, мы с тобой и заработали на дорогу, – сказал Петр. – Завтра ты поедешь домой. Слава богу! А то ты, как я заметил, уже стал втягиваться в бродяжничество. Ничего в этом хорошего нет. Ты сам видел в своей чайной-читальне, что это за люди – бродяги. И себе в тягость, и людям пользы никакой.
– Они лучше Медведевой, – возразил я.
– Медведевой-то они, конечно, лучше, да ведь нас, бродяг, нищих и пьяниц, Медведевы и породили. Твое, Митя, теперь дело – учиться, а вырастешь, тогда, если будет охота, весь мир объедешь, только не бродягой несчастным, а человеком полезным – матросом, а то и капитаном. Теперь вот люди летать
Я обещал Петру, что буду учиться, и стал просить его не возвращаться больше в Ялту.
– Чего так? – спросил он.
– А так! Ты его убьешь, того миллионщика, а тебя за это царь казнит.
– Убить бы его, конечно, не мешало, – в раздумье сказал Петр, – да не хочется руки пачкать в его поганой крови.
Мы еще немного поговорили и стали засыпать.
Вдруг дверь скрипнула, и я услышал в темноте чей-то свистящий шепот:
– Алексей!.. Скорей!.. Беги!.. Беги!..
– Что такое? – глухо вскрикнул Петр.
– Полиция!.. За тобой!.. Беги через манеж!.. Там есть другой выход, через конюшню!.. Скорей!.. За мной!..
Но было уже поздно. У двери послышался топот многих ног, и в комнате замелькали ручные фонари.
Кто-то крикнул:
– Вверх руки! Стрелять будем!.. Наручники!..
На Петра набросилась целая ватага полицейских. Я сорвался со стола и заколотил их кулаками по чему попало. Но Петр сказал:
– Митя, перестань. Пан Сигизмунд, возьмите его.
Среди полицейских топтался низенький человек в поношенном пиджаке. Когда свет от фонаря осветил ему лицо, я сразу же узнал того противного старика, с которым Петр поругался в шашлычной.
– Так, так, так, – проговорил он гундосым голосом. – Со свиданьицем, Алексей Иванович Крылов, со свиданьицем. А я думал, куда же это наш Алексей Иванович подался из Ялты. Обещал сделать из меня отбивную – и нате вам, исчез, аки дым в небесах. Эх, Крылов, Крылов! Ну, бежал с рудников, ну, купил паспортишко на имя Петра Стрельцова, ну и сидел бы себе смирненько на иждивении какой-нибудь приятненькой да богатенькой мадамы, а ты вздумал свою прыть выказывать. Шутка ли, именитую мильонщицу по мордасам смазал при всем честном народе! Да и к другому мильонщику на дачу зачастил. – Старик отступил на шаг и грозно сказал: – Полиция все знает, все! Ведите его!
И Петра увели.
Чики-рики
Я так долго плакал, что пан Сигизмунд рассердился и накричал на меня. Потом вздохнул, взял меня за руку и увел в гостиницу, в свой номер. Всю ночь под паном Сигизмундом скрипела кровать. Он засыпал, всхрапывал и просыпался, а проснувшись, бормотал: «О матка боска, пан Езус, когда же холера возьмет всех этих царских псов! О, пся крев, пся крев!»
Утром он накормил меня и повел на вокзал. С нами шли Зойка и три акробатки. Акробатки больше уж не смеялись, а шли насупившись. В большом зале вокзала народу было тьма-тьмущая и так накурено, что не продохнешь. Пан Сигизмунд куда-то убежал. Мы хотели перейти в другое помещение, над дверью которого было написано: «Зал для пассажиров первого и второго классов», но бородатый в золотых галунах старик нас туда не пропустил. Старик поднял над головой звонок, позвонил и басом пропел:
– Первый звонок на Лозовую, Харьков, Москву, Петербург! Кто едет, занимайте места!
В зале началась суматоха. Люди тащили мешки за плечами, корзины с вишнями, ободранные чемоданы. Одни бежали сюда, другие туда, сталкивались, ругались и опять бежали. Нас затолкали в угол и чуть не задушили. Прибежал с билетом в руке пан Сигизмунд, и мы тоже заработали локтями. Наконец мы вырвались на воздух и как сумасшедшие побежали к поезду.
Но в какой вагон ни заглядывали, всюду уже было полно. Из одного окна высунулся парень с жульническими глазами и с серебряной серьгой в ухе.
– Красотки, сюда! Сюда!.. – замахал он рукой акробаткам. – У нас весело!..
Из открытых окон вагона неслась знакомая мне песня:
Ой, гоп, чики-рики,Шарманщики-рики,РостовскиеКарманщики-рики!У дверей вагона стоял человек в железнодорожной форме и хмуро смотрел на бегущих людей.
– Кондуктор, место есть? – спросил пан Сигизмунд.
– Место-то есть, да… – Железнодорожник замялся.
– Что такое?
– А вы не слышите? Жулики с «дела» домой едут. Пассажиры опасаются: заглянут – и назад.
– Ну, нашему пассажиру нечего опасаться, – засмеялся пан Сигизмунд. – У него вошь за душой.
Жулики нас встретили веселыми криками:
– Барышенции!.. Папаша!.. Сидайте!.. Мускатику хочите?
Когда они узнали, что еду только я, то поморщили носы.
– Э, жалко!.. Такие крали – и на тебе!.. Это даже неблагородно с вашей стороны: подложили нам турка – и драпу!
Зойка сунула мне вязаный платок.
– Ночью, может, холодно будет, так ты закутайся. А приедешь домой, отдай бабке. Он пуховый, из козьей шерсти, тепленький. И ходи до бабки чаще. У меня только и есть на свете – ты да бабка. – Она размазала ладонью слезы и задорно сказала: – Я не успокоюсь, покуда не сделаю зараз четыре сальто-мортале. Всех на свете акробаток побью. В самый Петербург поеду! Тогда моя бабка заживет! На извозчике ездить будет. А ты, Митенька, тоже не поддавайся. И учись там поусердней, чтоб все точки с запятыми превзошел.
А пан Сигизмунд в это время говорил кондуктору:
– Ты ж не забудь перевести мальчика в Синельникове на ростовский поезд. Вот тебе, голубчик, двугривенный, выпьешь за мое здоровье. Да не просто вытури в Синельникове из вагона, а сам доведи до ростовского поезда, а то как бы хлопчик не заехал к чертовой матери… Вот тебе еще пятачок на леденцы ребятам!
Ударили три раза в колокол, снаружи кто-то засвистел. Пан Сигизмунд, а за ним Маня, Даша и Галя бросились из вагона. Последней выскочила Зойка. Вагон дернулся, заскрипел, под ним что-то застучало, забормотало, и все в окне поплыло назад. Зойка еще долго бежала рядом и кричала:
– Закутайся ночью в платок, слышишь? А бабка пусть чай крепкий не пьет – для сердца вредно!..
Что она еще кричала, я не расслышал, потому что жулики изо всех сил заорали:
Козел козлихуДолбанул в пузиху.Не плачь, козлиха,Заживет пузиха!И замелькали в окне телеграфные столбы, железнодорожные будки, круглые водокачки, красные фуражки начальников вокзалов. Всю дорогу жулики пили водку и потешались надо мной, особенно тот, что с серьгой. Он повязывал мне на голову Зойкин платок и дразнил: