Жизнь и смерть Арнаута Каталана
Шрифт:
Судьба Авиньонета после убийства инквизиторов сложилась так: на город был наложен интердикт (запрет на все религиозные обряды). Папа Римский особой буллой (от 10 июня 1243 года) распорядился причислить убитых к лику мучеников. Под интердиктом город прожил очень долго. Когда спустя сорок лет папа в Риме подписывал разрешение, снимая интердикт с Авиньонета, в городе сами собой зазвонили колокола. Предполагаю, что это была церковь Чудотворной Божьей Матери, которая стоит в центре Авиньонета. Это очень старая церковь с красивой восьмигранной колокольней. В церкви имеется довольно помпезная картина в духе академистов, на которой истекающие кровью благообразные инквизиторы-мученики возносятся
В Авиньонете находится также памятник крестоносцу – каменный воин с суровым и грубым лицом, который глядит на зеленые и желтые поля Лорагэ с авиньонетского холма.
Отсюда начался последний поход против катаров – на Монсегюр. После расправы с инквизиторами последние защитники независимости Лангедока подняли в стране мятеж. Война шла два года. Спустя два года после гибели Каталана Монсегюр пал.
Выписывая даты основных событий, затронутых в романе, я обнаружила, что это преимущественно даты смертей. Предвидя обвинение в некрофильских наклонностях, сообщаю:
6 августа 1221 года умер святой Доминик (в монастыре св.Николая, в Болонье). Видимо, мне уже не удастся переломить общее убеждение в том, что Доминик де Гусман был первым великим инквизитором. Приведу хотя бы слова Г.К.Честертона ("Вечный человек"): "Святой Франциск и святой Доминик стоят в истории рядом, потому что они делали одно дело; однако мы разделяем их самым странным образом… Доминик для нас – палач, завинчивающий испанский сапог, Франциск – добряк, плачущий над мышеловкой… Назвать ребенка Домиником – почти то же самое, что назвать его Торквемадой… Всякий, кто знает хоть немного о Доминике, знает, что он – миссионер, а не преследователь, что дар его – четки, а не дыба и дело его бессмысленно, если бы он не обращал людей…"
12 июля 1222 года умер старый граф Тулузский – Раймон VI (в Тулузе, недалеко от того места, где сейчас находится музей св.Раймона, в двух шагах от собора Сен-Сернен).
В 1224 году Амори де Монфор ушел из Лангедока, забрав из Каркассона ларец с прахом своего отца графа Симона.
25 декабря 1231 года умер епископ Тулузы Фалькон. Вообще же Фалькон, насколько можно судить по "Жизнеописаниям трубадуров" (если отринуть все недоброжелательные комментарии) был человеком с нестандартным складом ума, не трусливого десятка и глубоко верующим. Его избрали епископом Тулузы после скандала – предшественник Фалькона на этом посту, некий Раймон де Рабенстенс, был лишен кафедры папским декретом. Фалькон, похоже, был довольно близким другом святого Доминика. В обоих наиболее популярных изданиях о трубадурах – "Трубадуры. Миннезингеры. Ваганты" (БВЛ) и "Жизнеописания трубадуров" – год смерти Фалькона указан 1213; что, вероятно, является следствием опечатки, повторенной затем в следующей книге. Смерть в 1213 году, по меньшей мере, помешала бы Фалькону "играть неблаговидную роль" (как сообщается в примечаниях) во время Великой Осады Тулузы (1218). Фалькон был похоронен в часовне аббатства Гран-Сельв недалеко от Тулузы. Могила его исчезла под развалинами.
В конце 1230-х годов скоропостижно умерли один за другим старый граф де Коминж, отец Петрониллы, и ее двоюродный брат, граф Рожьер-Бернар де Фуа.
29 мая 1242 года в Авиньонете были убиты десять или одиннадцать инквизиторов, среди которых – Арнаут Каталан и францисканец Этьен Сен-Тибери.
1 марта 1244 года пал Монсегюр.
27 сентября 1248 года умер Раймон VII, последний граф Тулузский.
Отдельно следует заметить, что животрепещущая тема "кто кем кому приходится", оставалась едва ли не самой трудной. Бывают эпохи, буквально битком набитые выдающимися личностями, когда невозможно рассказывать о каком-то одном человеке, не рассказав тут же о десятке других, не менее замечательных. Как, например, восстание декабристов. История трубадурского Юга в этом отношении еще тяжелее. И все эти люди, как на грех, между собой родственники…
Кое-что удалось извлечь из книги D.Paladilhe Simon de Montfort et le drame cathare (1988) и обзорной книжки L.Bely "Les cathares".
Русская литературная традиция относится к инквизиции очень плохо, а к катарам – очень хорошо. Ничего доброго в том, чтобы сжигать инакомыслящих, нет. Другое дело, что вместе с водой автоматически выплескивается ребенок.
Главный аргумент в пользу катарского вероучения, муссируемый начиная со времен прекраснодушных демократов эпохи царя Александра Освободителя, – знаменитый запрет на пролитие крови. При этом как-то забывается, что все запреты – для "совершенных". И на полном серьезе порождаются такие вирши о Лангедоке XIII века:
Боже мой! Сколько сил молодыхПо тюрьмам инквизиции мается,Искупая святую вину,Сколько лучших надежд разбивается!Этот стих умилил меня какой-то пролетарской надрывностью, напоминающих песни времен "Юности Максима".
В поисках материалов о катарском вероучении я заказала в Публичной библиотеке книгу с весьма привлекательным названием: "Хроника XIII века о лангедокских еретиках" (Москва, 1898). Поскольку книга заказывалась в сугубо научных залах, то я никак не ожидала – как говаривали современники Фонвизина – столь сугубого афронта. Заманчивая "Хроника" оказалась бульварным романом пера г-на Рубакина.
Содержание романа таково. Инквизитор Антуан полюбил прекрасную еврейскую девушку. Девушка же отдала свое сердце вольнодумцу трубадуру. Желая завоевать любовь девушки, находчивый инквизитор посадил ее в тюрьму. Не оценив изящного хода со стороны ухажера, девушка взяла да и повесилась. Инквизитор Антуан раскаялся и мгновенно сделался катаром (в романе катары названы вальденсами) и уже в качестве "совершенного" предстал перед трибуналом…
Последняя патетическая сцена изложена по Осокину, слово в слово, за исключением речей Антуана, в которых ощущается сильное влияние Вольтера ("раздавите гадину"). Впрочем, как писали романисты той поры, предоставим слово самому герою:
"В обширной зале доминиканского монастыря собрались инквизиторы и расселись на широкой скамье, за длинным столом. На них были белые сутаны и черные плащи с капюшоном. Вместо поясов они были подвязаны веревкой. Рядом с инквизитором поместился безьерский епископ в парадной одежде, за ним несколько человек священников и наконец десять черных официалов трибунала. На особом кресле помещался секретарь.
Главный инквизитор дал знак ввести подсудимого. Стражники в стальных касках, с алебардами, ввели Антуана.
Это был седой сгорбленный старик, смуглый, обросший волосами, полуодетый, с мрачным решительным взглядом…
Ему прочли обвинение. Антуан обвинялся в ереси и знакомстве с дьяволом.
– Признаешь ли ты себя виновным? – спросили Антуана.
– Не признаю, – мрачно отвечал тот.
Тогда инквизитор, по особой инструкции ad haereticos, начал испытывать подсудимого.
На все его вопросы Антуан отвечал так, что инквизиторы только ужасались и крестились.
Затем у него спросили: