Жизнь и смерть Ивана Грозного. Государи, сражённые на посту
Шрифт:
Всякого рода болячки и язвы появлялись не случайно. Они были следствием постепенного отравления членов царствующего дома сулемой, ядом, приготовляемым на ртутной основе. Именно значительное превышение содержание ртути в останках Великих Князей и Великих Княгинь установлено при химическом анализе.
Глава четвёртая
Странная болезнь Великого Князя
Весьма странной для современников Василия Третьего, но вполне понятной для нынешних криминалистов была и «болезнь» самого Великого Князя Василия Иоанновича. Вот как повествует о ней в «Сказаниях о Русской Земле» Александр Нечволодов: «После того, как в августе 1533 года было благополучно отражено нападение Крымского Саип-Гирея на Рязанскую украину (наименование государства «Украина», вымышленное. Прежде называли украинами окраины Государства Российского и его приграничных земель: Владимирская украина, Ярославская украина и т.д. – Н.Ш.), Великий Князь отправился со всей своей семьёю поклониться Живоначальной Троице – в Сергиеву Лавру, и выехал затем в Волок Ламский, где рассчитывал «тешиться» осеннею охотою. Но по дороге он занемог в селении Езерецком; на левом его стегне появилась «мала болячка в булавочную головку: вреху у неё нет, ни гною в ней нет же, а сама багрова», как сказано в «Царственной книге», заключающей в себе описание кончины Василия Иоанновича и значительную часть царствования его преемника.
Несмотря на сильное недомогание, Великий Князь продолжал поездку верхом и прибыл в Волок Ламский «в болезни велицей», в «неделю» (Воскресенье) после Покрова, и принял в тот же день приглашение на пир у своего любимого дьяка Ивана Юрьевича Шигоны-Поджогина, очевидно, не желая огорчить отказом. На пиру этом он перемогался через силу, а на следующий день с большим трудом дошёл до мыльни и также с большими усилиями заставил себя сидеть за обедом в постельных хоромах».
Как видим, досужие вымыслы о том, что Василий III занемог после падения с лошади на охоте, не имеют никаких оснований. Он действительно на следующий день выезжал на охоту, поскольку почувствовал себя лучше – видимо, частично нейтрализовать яд помогла Русская баня, воздействием которой нередко спасались от отравлений, но охотиться не мог и быстро вернулся в своё село Колпь, где окончательно слёг.
Немедленно были вызваны из Москвы дядя Великой Княгини Михаил Глинский и лекари. Лекарями же в то время были иноземцы… «Вскоре прибыли по вызову лекари Николай Люев и Феофил. Лечение было общепринятым в то время: прикладывали к больному месту «пшеничную муку с пресным мёдом и печёным луком». Это продолжалось две недели. Наконец, Василий Иоаннович решил вернуться в Волок, но уже ехать верхом не мог, и его на руках несли до города боярские дети.
В Волоке Ламском Василий Иоаннович понял, что дни его сочтены, однако, не желая преждевременно тревожить митрополита, бояр, супругу и её братьев, приказал доставить к нему тайно из Москвы духовные грамоты отца и деда. Тогда же по его приказу была сожжена духовная, составленная до второго брака. О том, какую наметить расстановку сил в управлении Державой в случае своей смерти, он решил посоветоваться с дьяками Шигоной и Путятиным. Нужно было решить, кого из бояр пригласить в думу и кому «приказати свой Государев приказ».
Состояние здоровья было таково, что некоторое время Василий Иоаннович не мог двинуться с места, чтобы ехать в Москву. В Волок Ламский он вызвал почитаемого им старца Михаила Сукина и очень близкого и нелицемерно преданного боярина Михаила Юрьевича Захарьина (Кошкина). Именно им он решил поведать о своём желании постричься.
Тем не менее, необходимо было возвращаться в Москву, и «приговорил Князь Великий с бояры ехати ему с Волока в Осифов монастырь к Пречистой молиться». Монастырь был в 18 верстах от Волока. Это небольшое расстояние удалось преодолеть с огромным трудом. Князья Шкурлятев и Палецкий ехали с Великим Князем в каптане, а затем буквально под руки ввели его, опиравшегося на костыли в церковь.
Александр Нечволодов указал, что дьякон, читая ектенью за Василия, «не мог удержаться от слёз, а все присутствующие – Великая Княгиня, бояре и иноки с горьким плачем и рыданиями молились об исцелении больного».
Переночевав в монастыре, Великий Князь продолжил в Москву путь, который оказался полным опасностей и испытаний. Он хотел въехать в город ночью, чтобы не тревожить никого своим видом и сколь ещё можно скрывать болезнь, а потому остановился 21 ноября в селе Воробьёве, где собирался дождаться темноты. Лёд ещё не окреп. Решили навести мост через Москву-реку в районе Новодевичьего монастыря. Но едва каптан с Великим Князем въехал на мост, как тот стал разваливаться. Боярские дети успели обрезать гужи у лошадей и подхватить Великого Князя на руки. «И оттуда же Князь Великий возвратился и покручинился на городских прикащиков, а опалы на них не положил. И поиде Князь Великий в славный град Москву в ворота в Боровитцкие». Переправился же паромом, который действовал у Дорогомиловской заставы.
Летописец повествует: «И внесоша его в постельные хоромы, и тако изволением Божиим, аще и крепце болезнуя, но обаче адамантьская (алмазная) его Царёва душа, крепчайшее благодарение и прилежныя молитвы иже к Богу непрестанно бяху в устех его». Пришла пора подумать о том «како строиться Царству после него». Василий Иоаннович призвал для того князя Василия Васильевич Шуйского, боярина Михаила Юрьевича Захарьина, боярина Михаила Семёновича Воронцова, казначея Петра Ивановича Головина, дворецкого Шигону. После совета он усадил дьяков Путятина Меньшова и Фёдора Мишурина писать новую духовную грамоту. В состав думы он включил по этой грамоте ещё и князя Ивана Васильевича Шуйского, боярина Михаила Васильевича Тучкова и князя Михаила Львовича Глинского.
Не мог он предположить, что далеко не все из лиц, облечённых его доверием, оправдают это доверие, не мог предположить, какие свары начнутся между теми, кто жаждал власти, какие беды ждут страну и какие тяжелые судьбы будут у тех, кто сохранит верность клятве, данной Великому Князю в последние часы земной жизни.
Существует мнение, что принять схимну Василию Иоанновичу помешали. Однако, Александр Нечволодов, основываясь на детальном изучении летописных сводов и документов эпохи, доказал, что козни врагов не достигли цели. Ещё в Волоке Ламском Иоанн Васильевич говорил старцу Михаилу Сукину: «Смотрите не положите меня в белом платье, хотя и выздоровлю – нужды нет – мысль моя и сердечное желание обращены к иночеству».
В книге «Сказания о Русской Земле» говорится: «Через несколько дней Великий Князь тайно приобщился и соборовался маслом, а за неделю перед Николиным днём «явственно освещался маслом». На другой день, в Воскресенье, он приказал принести себе Святые Дары. Когда дали знать, что их несут, Государь встал, опираясь на Михаила Юрьевича Захарьина, и сел в кресло. Когда же его начали причащать, то он встал совсем на ноги, благоговейно принял, проливая слёзы, Святые Дары, и, вкусив просфору, лёг опять в постель». Затем он призвал к себе братьев своих Андрея и Юрия, митрополита и бояр, которым заявил: «Приказываю своего сына, Великого Князя Иоанна – Богу, Пречистой Богородице, Святым Чудотворцам, и тебе отцу своему Даниилу, митрополиту всея Руси; даю ему своё Государство, которым меня благословил отец мой; а вы бы, мои братья, князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своём слове, на чём мне крест целовали, о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стояли сообща, чтобы рука Православных христиан была высока над басурманством и латинством; а вы бы, бояре, и боярские дети, и княжата, стояли сообща с моим сыном и с моею братиею против недругов и служили бы моему сыну, как мне служили прямо».
Затем он отпустил братьев своих и митрополита, а боярам повелел задержаться, чтобы сказать им ещё несколько слов. Было заметно окружающим, как болела душа Государя за Россию, видно, одолевали предчувствия, что не быть миру среди сильных после ухода его из жизни, что каждый захочет сделаться наиглавнейшим в осиротевшем Государстве. И Великий Князь говорил боярам: «Знаете и сами, что Государство наше ведётся от Великого Князя Владимира Киевского, мы вам Государи прирождённые, а вы наши извечные бояре, так постойте, братья, крепко, чтобы сын мой учинился на Государстве – Государём, чтобы была в Земле правда, а в вас розни никакой не было; приказываю вам Михаила Львовича Глинского; человек он к нам приезжий; но вы не говорите, что он приезжий, держите его за здешнего уроженца, потому что он мне прямой слуга, будьте все сообща, дело земское и сына моего дело берегите и делайте заодно; а ты бы князь Михайло Глинский, за сына моего Иоанна и за жену мою, и за сына моего князя Юрия, кровь свою пролил и тело своё на раздробление дал».
В день своей кончины 3 декабря 1533 года Василий Иоаннович явил пример удивительного мужества и добродетели. Он думал не о себе – он думал о Государстве, которое вынужден оставлять на сына, коему исполнилось лишь три года и три с небольшим месяца. Он старался не упустить никаких мелочей и даже распорядился о том, как править без него Великой Княгине, «как к ней боярам ходить с докладом, и обо всём им приказал, как без него Царству строиться».
Братьям своим, Андрею и Юрию, он сказал: «Вижу сам, что скоро должен буду умереть, хочу послать за сыном Иоанном, благословить его крестом Петра Чудотворца, да хочу послать за женою, наказать ей, как ей быть после меня». Он отдавал распоряжения спокойно, словно не уходил в мир иной, а отъезжал куда-то на время по делам своим. В связи с этим нельзя не вспомнить примеры того, как уходили из жизни знаменитые безбожники… Для сравнения… Это ведь тоже ярчайшее доказательство преимуществ Самодержавия и Самодержцев – всеобъемлющего преимущества. Известно, что знаменитый воинствующий безбожник Вольтер, запятнавший себя преступлениями не только против собственного народа, поняв, что часы его сочтены, неистовствовал, визжал как поросёнок, и довёл ухаживавшую за ним медсестру до полуобморочного состояния. Она заявила, что ни за какие богатства Европы не согласится больше видеть, как умирает безбожник. В.И.Ленин, обрушивший на Православную Церковь всю свою ненависть, перед кончиной просил пригласить священника, а когда ему в том отказали, стал каяться за свои богоборческие грехи перед стульями, столом и прочими предметами мебели. Подобных примеров множество. То ли в подобных безбожниках просыпалась вера в бытие Божие, то ли их просто пугала смерть своею неизвестностью. Вольтер, призывавший обезглавливать монархов и бросать на гильотину аристократов, сам не хотел уходить в мир иной, цепляясь за свою преступную жизнь. Безбожникам свойственно отсутствие мужества…