Жизнь и смерть Маноэла дос Сантоса Гарринчи
Шрифт:
— Пошли вниз. Там решается твоя судьба, — позвал его Вава.
— Моя судьба решена, — в тон мелодии проговорил Гарринча. — Если я останусь в резерве, жалеть не стану. Об этом пожалеет Бразилия. — Он посмотрел в темное окно, за которым шелестели листья, и добавил: — Поверьте мне, люди…
Двадцать дней назад во Флоренции сборная Бразилии играла товарищеский матч с местной «Фиорентиной», вице-чемпионом Италии. За итальянскую команду выступал приобретенный накануне бразильский форвард, правый крайний нападения Жулио Ботельо. Его отчислили из сборной из-за перехода в иностранный клуб. Гарринча претендовал в национальной команде на место Жоэля, одного из лучших нападающих «Фламенго».
В середине второго тайма сборная Бразилии
Удивительное мастерство бразильского форварда потрясло стадион. Тысячи людей приветствовали его стоя. А ведь все они были поклонниками своей «Фиорентины».
На следующий день газеты восторженно писали, что итальянцы увидели высочайшее произведение футбольного искусства, «достойное кисти Леонардо да Винчи».
— Я видел, как мяч катился в сетку. Один из итальянцев стоял у ворот, схватившись за голову. Зрители аплодировали мне, понимая, что этот гол я сделал специально для них, — рассказывал в тот вечер Маноэл. Глаза его светились. Все поздравляли Гарринчу с прекрасной игрой. Лишь один человек остался недоволен Гарринчей. Это был Феола. На разборе игры он назвал его «неисправимым индивидуалистом», недисциплинированным игроком, которому он не может довериться в предстоящих матчах первенства мира. Такая суровая оценка обескуражила Гарринчу. Он даже подумал, что не стоит больше искушать судьбу и надо уехать домой. Но самовольно покинуть команду не мог и решил уйти в тень. «Амелия» едва утешала его.
Еще до поездки в Италию, перед тем как определить кандидатов на шведский чемпионат, Феола убедил тренерский совет, что Гарринча должен подвергнуться психологическому тесту. Тренер стремился узнать, умеет ли этот удивительный футболист владеть собой. Обследование состоялось в Милане, по пути в Швецию, где команда остановилась на отдых. Гарринча со смехом рассказывал друзьям:
— Они попытались заставить меня волноваться. Устроили настоящий экзамен, думая, что я не смогу выполнить их задание, и тогда в основном составе окончательно закрепится Жоэль.
Сначала доктор попросил меня нарисовать куклу. Я решил немного покуражиться над ним и нарисовал куклу с непомерно большой головой. Доктор Гослинг чуть не упал со стула, когда увидел мой рисунок. Он стал утверждать, что не бывает таких людей. Я его спокойно выслушал, а затем спросил: «Разве доктор не знает дурачка Куарентинья? Не зря на стадионе его зовут Головища. Значит, такие люди бывают?» Я не боялся их приговора, потому что мое пребывание в сборной зависело не от психологического теста, а от игры. Они считают, что я не умею вникать в тактические схемы, предлагаемые тренером. Я против мертвых схем на чертеже. Любая схема оживает на поле, как только я завладеваю мячом.
Предпочтение отдали Жоэлю. Он выступал в Милане против «Интера» и был заявлен на первые две игры чемпионата. Гарринча не скрывал огорчения, но терпеливо ждал своего часа.
…Около двенадцати ночи накануне игры со сборной СССР к Гарринче пришли Нилтон Сантос и Диди.
— Торто [6] , — сказал Нилтон, — готовься, завтра ты должен обыграть европейцев, чего бы это ни стоило.
Маноэл засветился радостью. Он выключил проигрыватель, обнял по очереди друзей и уверенно сказал:
6
Торто — кривоногий (порт.)
— Вы-то знаете, что не подведу. Это будет красивый футбол. А теперь спокойной ночи, хочу спать.
О том, как сыграл Гарринча в матче против советской команды, написана не одна тысяча строк. Он удивил даже бразильцев, которые раньше никогда не видели, чтобы Гарринча играл с таким вдохновением. Быстрота, непредсказуемость действий, замысловатая обводка, пластичный, стремительный бег с мячом выделяли этого игрока среди всех, кто выступал в том матче. А его разумные, мягкие передачи партнерам!
На «Уллеви» находилось около двухсот бразильцев. Удивление, восторг, гордость — вот что они испытывали, любуясь игрой своего соотечественника-мулата.
Бразильская команда повела в счете, когда гол с подачи Диди забил Вава. Центральных нападающих снабжал передачами мяча Гарринча. Сразу после начального свистка судьи он бросился плести кружева своих неожиданных фланговых атак. Серией финтов он освобождался от опекунов, вытягивал на себя центрального защитника и отдавал мяч в центр. Диди и Вава постоянно угрожали воротам советской команды. Спасало мастерство Яшина. Вратарь, как и Гарринча, творил чудеса. Разница была в том, что бразилец, импровизируя, постоянно ставил перед защитой неразрешимые загадки, а Яшин эти загадки разгадывал. Однако все разгадать не удалось и ему. В середине второго тайма Вава с подачи Гарринчи забил второй, победный, гол.
После завершения чемпионата, когда в финале бразильцы со счетом 5:2 обыграли шведов, Гарринчу официально назвали лучшим правым крайним нападающим мира. Феола первым поздравил его.
Король Густав Адольф на стадионе торжественно вручил Беллини Кубок Жюля Риме — золотую статуэтку богини Нике, поздравил каждого бразильского футболиста с победой. Не было на чемпионате команды сильнее бразильской, не было игрока ярче Гарринчи!
Тренеры, руководители бразильской сборной не скрывали слез радости. Как дети плакали Беллини и Пеле. А Гарринча смеялся, подтрунивая над расчувствовавшимися товарищами, хотя понимал: это простительно мужчинам, завоевавшим с боя труднейшую победу.
Совершая круг почета по футбольному полю, игроки поочередно несли Золотую богиню. Гарринча нежно прижимал ее к груди, как младенца.
Во время официальных речей Гарринча шепнул стоявшему рядом Диди:
— Какой странный чемпионат: мы ни разу не проиграли. Хотя мы и не могли проиграть.
Диди внимательно посмотрел на товарища, лишний раз оценив твердость его футбольного характера.
На прощальном вечере, устроенном руководством ФИФА, Гарринча оказался в центре внимания, он был душой общества. Галантно ухаживал за шведками, говорил им комплименты, учил танцевать самбу, играть на тамбурине, повторять хором припевы танцевальных бразильских песен. Друзья недоумевали, как ему удается объясняться с ними. По-шведски он знал два-три слова, и уж наверняка шведские женщины не понимали португальского.