Жизнь или смерть
Шрифт:
– Привет, – сказала девочка. – Это Паффин, а меня зовут Нора. У меня есть брат Джей-Пи, а еще Тимми и тетя Гери, а как насчет тебя?
– Ты имеешь в виду, есть ли у меня тетя?
– Нет, как тебя зовут?
– Римо. Римо Уильямс, – ответил Римо, он же Римо Пелам, Римо Барри, Римо Бедник и много еще как. Но теперь он снова стал Римо Уильямс. Это было его настоящее имя, и ему было приятно, как оно звучит. – Римо Уильямс, – повторил он. – Хочешь, я покажу тебе такое, что мало кто умеет на всей нашей огромной земле?
– Возможно, – произнесла Нора.
– Я могу забраться вверх по подвесной
– Ерунда. Это каждый может. Любой может подняться на гору.
– Нет. Я имею в виду пройти по проволоке, над сиденьями, – прямо по той стальной нити, что протянута между опорами.
– Не может быть. Этого не может никто.
– А вот я могу. Смотри!
И Римо подбежал к подвесному креслу, подпрыгнув, ухватился за него одной рукой, затем, не прерывая движения, подтянулся и встал на проволоку.
Нора засмеялась и захлопала в ладоши, а Римо побежал вверх, едва касаясь ногами металла, разодетого ярким весенним солнцем.
Это не было тренировкой, по крайней мере, в представлении Чиуна, поскольку Римо не задействовал рассудок, концентрируя все ресурсы своего организма. Он просто рисовался перед маленькой девочкой и все бежал и бежал вверх – над небольшой ложбиной, находящейся в сорока пяти метрах под ним, перепрыгивая через крепления сидений, – к самой вершине горы.
Добежав туда, он остановился, оглядывая недавно еще исчерченные лыжнями зеленеющие склоны под собой и соседние горы, зелеными громадами уходящие в синие небеса. Он мог бы купить здесь дом, если бы захотел. Или целую гору. Или даже целый остров где-нибудь, и всю оставшиеся жизнь есть упавшие с пальмы кокосы.
Он был свободен, как свободен мало кто из людей. Чем бы там ни был вызван сигнал тревоги, пусть это волнует Смита, но только не его. Возможно, это будет стоить Смитти жизни. Ну и что? Он знал, на что шел. Сам согласился на это. Вот в чем разница: Римо не был добровольцем. Может, он теперь вернется в Ньюарк, куда ему была дорога заказана с тех самых пор, как его втянули на борт этого корабля дураков КЮРЕ. И он сможет увидеть, на что стал похож его родной город. Господи, сколько лет прошло!
Он вновь подумал о Смите и тут же постарался выкинуть эту мысль из головы. Смит сознательно выбрал себе эту работу, а Римо нет, вот и все. Он больше не станет об этом думать.
Он неотступно думал о том, что не станет больше об этом думать, всю дорогу назад – спускаясь по проволоке вниз и проходя мимо радостно хлопающей в ладоши девочки, не обращая на нее уже ни малейшего внимания.
Оказавшись в своем охотничьем домике, он принялся ждать, нетерпеливо болтая ногой, когда кончится сериал «Пока Земля вертится», который потом плавно перешел в «Доктора Лоренса Уолтерса, психиатра» и череду прочих дневных теледрам, где никогда ничего не происходит, а актеры только обсуждают, что произошло. Римо уже давно определил любовь Чиуна к «мыльным операм» как первый сигнал приближения старости, на что тот неизменно отвечал, что при всем своем невежестве и идиотизме Америка дала жизнь единственному величайшему виду искусства, каковым являются «мыльные оперы», и что если бы Римо был корейцем, он умел бы ценить прекрасное, но поскольку Римо вообще ничего не в состоянии оценить, даже наиболее выдающуюся
Итак, Римо весь кипел от нетерпения, а доктор Карингтон Блейк занудно объяснял Уилле Дугластон, что у ее сына Бертрама, возможно, возникнут проблемы с Квалюд. Насколько помнил Римо, за последние несколько лет у Бертрама были сначала проблемы с марихуаной, затем с героином, затем с кокаином, а раз уж появилась Квалюд, значит, теперь будут проблемы и с нею.
Во время одной из рекламных пауз Чиун отметил:
– А вот и неблагодарный сын.
Римо промолчал. На то, что он хотел сказать, перерыва на рекламу было явно недостаточно.
Когда закончился последний фильм и Чиун отвернулся от экрана, Римо наконец взорвался.
– Папочка, меня совершенно не волнует, что произойдет со Смитом и всей организацией! Меня это абсолютно не волнует! Совсем! – заорал Римо. – И знаешь что?
Чиун продолжал хранить молчание.
– Знаешь что, папочка? – продолжал Римо свою гневную тираду. – Знаешь что?
Чиун кивнул.
– Я счастлив! – завопил Римо. – Счастлив, счастлив, счастлив!
– Я рад, что ты счастлив, Римо. Ибо если таков ты в счастье, увидеть тебя в плохом настроении будет для меня настоящим бедствием.
– Теперь я свободен.
– Что-то случилось? – поинтересовался Чиун.
– Точно. Организация разваливается, – объяснил Римо. Он знал, что Чиун имеет весьма смутное представление о том, что за организация КЮРЕ, поскольку раз она выполняла основное требование Чиуна к работодателю, то есть исправно ему платила, то его совершенно не интересовало, чем именно она занимается. Он называл ее «император», поскольку в Доме Синанджу существовала традиция служить императорам.
– Значит, мы найдем другого императора и станем служить ему, – невозмутимо заметил Чиун. – Теперь ты оценишь мою мудрость. Если верой и правдой служишь одному императору, то без труда найдешь работу у другого.
– Но я больше не желаю ни на кого работать!
Уста Чиуна извергли целый набор корейских слов. Римо знал, что они не являются законченными предложениями, а всего лишь довольно мягкими ругательствами, из которых он понял такие, как «белый человек», «голубиное дерьмо», а также выражение, которое на английский можно перевести приблизительно как «тухлые желудки диких свиней». Речь эта содержала также традиционные сетования относительно метания бисера перед свиньями и неспособности даже Мастера Синанджу превратить рисовую шелуху в дорогое угощение.
– А как же с твоей подготовкой? – спросил наконец Чиун. – Как быть с ней? С долгими годами постижения мудрости, прикоснуться к которой до тебя не было позволено ни одному белому человеку? Ты об этом подумал? Должен признаться, ты неплохо начал. Да, я могу твердо об этом сказать. Неплохо. Тебе удалось достичь достаточного мастерства… для начинающего.
– Спасибо, папочка, – поблагодарил Римо. – Но ты никогда по-настоящему не понимал, для чего я это делаю.
– Нет, понимал. Но не одобрял. Ты говоришь о патриотизме, любви к родине. Но кто раскрыл перед тобой секреты Синанджу – Америка или все-таки Мастер Синанджу?