Жизнь как матч
Шрифт:
Исполняются национальные гимны. Зрители, являющиеся истинными любителями спорта, восторженно аплодируют после исполнения «Марсельезы». Очень приятно. Но сейчас не до эмоций. Не говоря уже о романтике или шутках. Правда, сам Раймонд Копа, стоя на пороге нашей раздевалки, старается развлечь нас своими остротами. Он отдал свое имя торговой марке спортивных товаров. Он иронизирует: «Стоит ли спорить по пустякам о каких-то трех полосках в Мар-дель-Плате? Поднимать скандал из-за обуви? Лучше было дать обувкой пинка под зад Копа…».
Ну вот наконец начинается матч, который может дать пропуск в будущее.
19.15. Звучит свисток судьи швейцарца М. Дюбаха.
С первого же паса чувствую, что с нами
Незадолго до окончания первого тайма. Лука предпринимает атаку. Трезор блокирует ему путь. Он нападет на противника с привычной для него яростью и вот, ведя борьбу с ним, вдруг теряет равновесие, и мяч касается его руки. Я впиваюсь глазами в арбитра. Я всегда готов к самому худшему на чужих полях, особенно на чемпионате мира. Фу, пронесло! Дюбах разрешает продолжать игру. Он, конечно, заметил, что такая игра не противоречит правилам. Он не позволил иллюзии убедить себя в якобы совершенной ошибке. Он знает правила наизусть: не штрафуется мяч, который находит руку, а штрафуется рука, которая находит мяч… Элементарное правило судейства для начинающих. Но вот аргентинцы все вместе бегут к судье. Фигура судьи исчезает в куче бело-голубых футболок, там все горячо спорят, жестикулируют, волнуются. Подошли защитники, весь арьергард: Ольгин, Тарантини, Пассарелла… Судья так размахивает руками, словно пытается уйти от финта. Ну вот он все же отыскал лазейку в тесном круге игроков, которые осыпают его непереводимыми оскорблениями, и ему удается бежать. Тем временем трибуны закипают негодованием. Дюбах отрывается от группы. Он бежит. Направляется к линии штрафной площадки, словно пытаясь окончательно освободиться от своих преследователей. Просвистит ли он окончание первого тайма и тем самым успокоит разбушевавшиеся страсти? Он подбегает к боковому судье канадцу Уинземану. Что-то говорит ему, пытаясь своими жестами и свистком унять ярость аргентинских болельщиков.
У Уинземана не слишком уверенный вид. Вполне естественно, он находится в сорока метрах от столкновения. Он держит флажок у ноги, делает какие-то нерешительные жесты. Я ничего не могу понять: неужели все это правда? Ведь Дюбах не из тех, кого можно легко запугать. Не может же он обращаться к боковому судье только ради приличий? Увы, может! И вот судья с решительным видом показывает на точку пробивания пенальти, пасует перед «гласом народа» и осуждает нас на смертную казнь одним убийственным ударом, как это происходило когда-то в римском цирке.
Я совершенно подавлен.
Мы бежим к нему: Батеней, Лопес, Мишель, Лакомб, Сикс и я. Он нас отталкивает. На сей раз у него свирепый вид, он нервно жестикулирует. Он подносит руку к карману своей футболки, намереваясь взмахнуть желтой карточкой, грозящей предупреждением, или же красной, выдворяющей игрока с поля.
Я даже не смотрю на Пассареллу, который устанавливает мяч на роковой отметке, не гляжу и на нашего вратаря Бертрана-Демана, раздумывающего над тем, как отразить неотразимый мяч.
Пассарелла сильно бьет. Бертран-Деман лежит на земле.
Сконфуженные, мы отправляемся в раздевалку размеренными, тяжелыми шагами, словно боксеры, побывавшие в нокауте после подлого, незаметного для судьи удара. В раздевалке почти не слышно слов. Только иногда ругательства резонируют в бетонированном сооружении. Они, вероятно, должны донестись до слуха этого швейцарца, который нарушил привычный для его страны нейтралитет. Идальго, теоретическая отставка которого уже ни для кого не является секретом, ходит с увлажненными глазами. Анри Мишель, который испытывает свой последний шанс на чемпионате мира, пытается успокоить БертранаДемана и сжимает от гнева кулаки. Все мы в эту минуту горько переживаем этот
20.30. Четверть часа продолжается матч во втором тайме. Баттистон видит, как Лакомб открывается на правом фланге. Точный пас в глубину, за спины аргентинских защитников. Лакомб завладевает мячом. Небольшая «свечка», направленная за спину выбежавшего немного вперед из своих ворот вратаря Филлола. Мяч взмывает и, кажется, летит точно в середину пустых ворот. Но, увы! Он ударяется о верхнюю штангу. Игра возобновляется. Кто-то нас, видимо, проклял!
К счастью, Лакомб не ушел со своего места. Он завладевает мячом слева, подготавливает удар, но, секунду помешкав, замечает, что я нахожусь тут же слева, но в более выгодной позиции. Я продвигаюсь по левому флангу дальше, сильно бью по мячу. Весь стадион «Ривер Плейт» замирает. Через мгновение на стадионе буря восклицаний. Футбольный праздник продолжается, несмотря на всеобщее недовольство. Этого вполне достаточно, чтобы вселить в нас веру и придать нам праздничное настроение.
В такой игре проходит приблизительно полчаса. Команда Франции преподает урок. Здесь воинственно настроенный Рошто, который, кажется, просто прилип к мячу, сверхподвижный Лакомб, этот вдохновенный мастер точных передач, доминирующий на поле Трезор, уверенный в своей технической и физической подготовке, Батеней, вновь набирающий форму Лопес, полный решимости вести борьбу до конца, Анри Мишель, инициатор бесконечных рейдов в тыл противника, – все они срывают аплодисменты аргентинских болельщиков.
Болельщики демонстрируют нам свое уважение. Они все время повторяют ритмическую музыку серенады под звуки тамбуринов, скандируют лозунги, выражающие их восхищение: «Вот это – мужики!». Не будет преувеличением сказать, что болельщики переживают вместе с нами, когда, например, Бертран-Деман ударяется спиной о штангу или когда Дидье Сикс, более собранный в игре, чем обычно, демонстрирует весь технический репертуар на своем краю, но ухитряется смазать, казалось, уже верный мяч, который в случае успеха привел бы к нашему всеобщему воскресению.
Этот гипотетический гол, по крайней мере, в какой-то степени компенсировал бы гол, забитый нам за 20 минут до окончания игры, гол, который решил нашу судьбу, как и судьбу команды Аргентины, короче говоря, судьбу самого Кубка мира.
21.00. Матч заканчивается. Чемпионат мира для нас завершился…
Мы могли бы победить сборную Аргентины, которая три недели спустя превратит свою победу в триумф двадцати пяти миллионов аргентинцев. Мечта всей нации станет реальностью.
Но мы все же выполнили свой долг. Все потеряно, кроме чести. Мы потерпели поражение, но не опустили головы. Нельзя допустить, чтобы, находясь за двенадцать тысяч километров от нас, французы, которые провели бессонную ночь, ночь, ставшую для них ночным бдением, были ошарашены вновь откровениями какого-то очередного любителя сенсаций. Мы никого не предавали и хотим, чтобы об этом знали все.
Я просто горю желанием поскорее уехать из Аргентины, забыть о Буэнос-Айресе, вычеркнуть из памяти этот «Индусский клуб», навсегда предать забвению стадион «Ривер Плейт». Рана слишком кровоточит. И поскольку я не включен в состав на игру с Венгрией, то вместе с несколькими игроками улетаю в Рио… Там, вдалеке от наших обязательств, от бурь и закулисных баталий, мы наконец обретаем желанное спокойствие, безмятежность и свободу. Там пляж и волны океана, погружаясь в которые мы словно проходим через великое очищение. Однако настоящего покоя нет и здесь. Фотографы кружат вокруг нас, повсюду нас выслеживают. Но мы опасаемся, что на снимках можем оказаться слишком непринужденными и беззаботными и их неправильно интерпретируют на родине, в Париже.