Жизнь, как морской прилив
Шрифт:
Или в убогой шахте, придавленный землей?
Эмили остановилась, широко открыв рот и рассмеявшись:
— Ой, уже много лет я не слышала эту песню.
— Продолжайте. Закончите ее. — Лэрри наклонился вперед в своем кресле и, кивая ей, похлопал в ладоши. — Продолжайте... допойте ее.
Глаза девушки были большими, яркими и блестящими; она слегка опустила плечи и засмеялась. Потом снова начала петь:
О, мальчик мой, о, мальчик мой, разбил ты сердце мне.
Еще
Ты был последышем моим, когда я позабыла,
Что все ж могу рожать. И вот, прожив пятнадцать лет,
Оставил мать страдать. А сам остался там, остался там,
Откуда нет пути.
Когда Эмили кончила петь, она опустила голову частично от смущения, а частично от удовольствия. Потому что все начали аплодировать. Потом она дернула головой, поскольку Лэрри откинулся в кресле и засмеялся, но так, что ей не захотелось к нему присоединиться, он смеялся не так, как смеется счастливый или пьяный человек; Эмили не могла определить, что это был за смех. Потом он напугал ее и их всех, когда неожиданно вскочил с кресла и резко рванулся к столу, где наполнил рюмки настолько быстро, что ликер выплескивался через края. Держа по рюмке в руке, откинув голову, Лэрри оглядел комнату и, как если бы обращался к большому обществу, собравшемуся вокруг него, он покачался на каблуках и воскликнул:
— Вы когда-нибудь слышали в этой комнате что-нибудь звучавшее более естественно... а, полковник, а? У вас были свои интересы в шахтах Бюлаха, ведь правда? А миссис Рон сказала, что вы владели этими шахтами. Но вы когда-нибудь слушали «Плач матери», чей любимый сын погиб там, под обвалом, в ваших собственных владениях, полковник, да еще в исполнении молоденькой девушки, мудрой молоденькой девушки?
Берч замолчал, обошел кушетку, передал одну из рюмок Люси, а потом поклонился Эмили и провозгласил:
— За мудрую молодую девушку!
Выражение на лице Эмили было слегка встревоженным в продолжение его речи. Но сейчас она хмыкнула и, взяв рюмку из его руки, пробормотала:
— Я не должна, вы знаете, я не должна пить, мне уже достаточно. Я немного не в своей тарелке. Мне кажется, что я пьяна.
— Разве вам не нравится этот ликер?
— О да, нравится, он приятный и сладкий. — Он снова рассмеялся, а когда направился к столу, повторил: — Приятный и сладкий. Ох, полковник, я чувствую, как вы переворачиваетесь в могиле. Остатки вашего лучшего ликера названы «приятными и сладкими». Но вот что я вам скажу, полковник. Никогда раньше его не пили с таким удовольствием... Что? Вы бы лучше вылили его в раковину? Да, да, старая свинья, я знаю, что ты бы так и сделал.
Глядя на мистера Берча через плечо, Эмили уловила смысл части того, что он говорил, и рассмеялась про себя, подумав, что хозяин, должно быть, не любил полковника, раз говорит такие вещи.
Но теперь она снова обратила внимание на Кона, потому что тот начал наигрывать джигу. Притопывая ногой под юбкой, она посмотрела на Люси. Потом они одновременно поставили свои бокалы, вскочили на ноги и, повернувшись лицом друг к другу и приподняв юбки, начали танцевать под мелодию «Дьявол среди портных», а Лэрри стоял около
Больше не думая о том, что нужно знать свое место, Эмили протянула руку, ухватила Лэрри и, без особого сопротивления с его стороны, вытащила его на ковер перед очагом и повернула к себе лицом. Он вступил в танец с оживлением, вполне соответствовавшим ее собственному, но со знанием движений, которое превосходило ее и Люси.
Когда они наконец остановились, чтобы отдышаться, Люси прислонилась к нему, и они все шумно дышали, а потом Эмили освободилась от руки, державшей ее, бросилась на кушетку, вытянула перед собой ноги и откинула голову на бархатную спинку.
— Никогда в жизни я так не веселилась, как сегодня... Ох! Это было великолепно. Правда, Люси?
Люси начала кашлять, а Эмили упрекнула ее:
— Пожалуйста, не начинай снова, ведь ты не кашляла всю ночь; ты просто запыхалась, вот и все.
Затем все вдруг застыли, услышав звук громкого, звенящего падения; он доносился издалека, но достаточно четко.
В следующее мгновение Лэрри рванулся к двери, слегка покачиваясь, и все остальные, последовавшие за ним, тоже не очень крепко держались на ногах.
В центре холла он остановился и посмотрел наверх, а потом огляделся. В свете лампы было видно, что здесь все в порядке, ни одна картина не свалилась, а ряд разнокалиберных оловянных кувшинов на отделанном медью дубовом комоде стоял ровно, как всегда.
Лэрри снова посмотрел наверх, а потом направился в кухню.
Эмили оставила зажженную лампу в центре кухонного стола, стоявшего посередине. Фитиль почти весь прогорел, и лампа начала мигать. Но в комнате все равно было достаточно светло, чтобы увидеть хаос, царивший перед стойкой с дельфийским фаянсом. Верхняя полка упала, и все тарелки вместе с ней; падая, они задели еще и те, которые стояли в верхней части буфета, с которой соприкасалась полка.
Осторожно двигаясь среди осколков, Лэрри посмотрел наверх, где до этого висела полка, и ругнулся:
— Черт побери, как же это могло произойти?!
— Сорвалась... Лэрри. Должно быть... сорвалась, Лэрри. — Кон указывал на крючки, державшие полку. Это были подвижные крючки, размещенные так, чтобы между полками можно было менять расстояние.
Лэрри поднял руку и потрогал крючки. Они держались крепко. Полка могла упасть только по одной причине: если ее слегка подтолкнуть с одного конца. Раздумывая, он медленно откинул голову и посмотрел на отверстие в стене, сбоку от стойки, через которое когда-то проходила трубка для переговоров. Когда комната над кухней была спальней полковника, он велел провести туда трубку. Он выбрал для себя эту комнату из-за бокового окна, в которое открывался вид на холмы.
Когда Лэрри впервые появился в доме, переговорной трубкой еще пользовались, но однажды, к концу второго года их совместной жизни, Рона, в порыве гнева, вырвала трубку из отверстия только потому, что Берч не ответил ей, когда она обратилась. Рона знала, что Лэрри был на кухне, сбежала вниз и устроила скандал. Трубку больше не поставили на место. Теперь он чувствовал, что понял причину этого. Приложив ухо к отверстию в полу, она могла слышать несдерживаемые разговоры лучше, чем через переговорную трубку, которая не была встроена в стену, а просто крепилась к крючку на уровне рта, а потом пропускалась через отверстие в полу.