Жизнь как жизнь
Шрифт:
Речь Светки была такой же степенной, как и походка. Варьку она называла жёстко и по-взрослому, особенно в серьёзных случаях – Варвара. Когда они шли рядом, Светка на каблуках была почти на голову выше подруги. Но что-то было у девчонок общее, что и скрепляло их дружбу.
Сегодня очередь исповедаться была у Светы. Они сидели в пустой институтской аудитории, и Варька с грустью слушала историю о ночных приключениях подруги. Света монотонно бубнила, вперившись глазами (без косметики!) в пустой стол. Глаза были грустные, обведённые синеватым ореолом усталости.
– Ну вот. После ресторана я собралась
– Чего ж ты молчала? – прервала Варя грустное повествование.
– Да ну тебя. Тебя бы на мое место, – огрызнулась Светка. – Он начал уговаривать поехать к нему послушать музыку и выпить хорошего коньяку. Начал целовать руки.
«До чего же банально, – думала Варя. – Все это уже было в приснопамятной деревне Могильцы». Ей было очень жаль непутёвую Светку.
– Ну, дальше.
– Дальше мы приехали к нему. Хорошая квартира. Он сказал, что живёт один. Сели за столик. Я и так уже плохо соображала, а тут коньяк. Хватило одной рюмки. Развезло окончательно.
На глазах Светы появились слёзы и быстро закапали на пустой стол. Она достала платок, и, уткнувшись в него и тихо всхлипывая, на несколько минут замерла. Варя терпеливо ждала, пока та успокоится.
– Я пыталась сопротивляться, но он просто заломил мне руки. Его не смутило даже то, что у меня были «эти дела». Ну, в общем, я уже не девица. Не думала, что это будет именно так и именно со мной, – закончила она свою грустную повесть.
Варька не нашла ничего лучше, как задать совершенно идиотский вопрос:
– Ты хоть что-то почувствовала?
Она спросила так, потому что своего опыта в этих вопросах ещё не имела. Ленкино лицо сразу потемнело и как будто съёжилось.
– Знаешь, было очень больно и просто омерзительно вдруг почувствовать на своём теле что-то чужое, – выдавила она. – У меня ощущение, что меня вываляли в грязи. Я всё утро отмывалась.
Подруги были всегда очень откровенны друг с другом и никогда ни с кем не делились своими общими тайнами. В душе Варя немного завидовала фантастическому успеху Светки у мужчин. Но это не была злая зависть. Каждому своё. И сейчас у неё не было ни тени злорадства, а лишь острое сочувствие и понимание. И, тем не менее, Варя укоризненно произнесла: «Дофлиртовалась. Говорила, допрыгаешься». Это было сказано без злобы и упрёка, скорее от собственного бессилия, невозможности помочь ей, или что-либо исправить. Светка не обиделась, а только прошелестела: «Ты права».
Это совершенно сломило Варьку, и она начала утешать свою незадачливую подругу и уговаривать забыть всё, как страшный противный сон. На носу весенняя сессия. Нужно сосредоточиться. Пора писать шпаргалки. Но Ленка сидела бледная, поникшая, с болезненной синевой вокруг глаз и совершенно потерянная. Сессию она завалила. На осень остались два «хвоста». Варя благополучно переползла на четвертый курс.
В конце лета 1980 года Варя, в очередной раз, поехала к Тине. Познакомились они в лаборатории опытного завода, где Варя начинала свою трудовую деятельность. Варя попала с ней в одну смену. Тина, из московских обрусевших армян, работала там давно, была беременна и ожидала второго ребёнка. Лет на восемь старше Вари, она как-то незаметно прилепилась к молоденькой девчонке. В свободное время Тина подсаживалась к новенькой и расспрашивала её о жизни, учёбе, родителях. Сама делилась своими заботами и отличалась резкостью суждений в вопросах внешней политики. Перед декретом Тина пригласила Варю в гости, а потом предложила заходить при любой возможности. С этого дня Варя стала частой гостьей в их семье.
Муж Тины, Карен, был музыкант. Он играл на флейте в симфоническом оркестре кинематографии под управлением Хачатуряна. Оркестр часто ездил на гастроли. Тина оставалась одна. Иногда к ней приходила мама, но этого было недостаточно. Варя вносила свежую струю в их семейную жизнь. Её лёгкий жизнерадостный характер нравился Тине. Тина и сама была хохотушкой и довольно ехидной особой. Кроме того, Варя помогала управляться с двумя шумными малышками.
Семья Тины жила в крохотной квартирке на первом этаже многоэтажки. Варя позвонила. Дверь никто не открыл. Она знала, что когда дети спят, Тина выключала телефон и отключала звонок входной двери. Окна выходили на противоположную сторону от подъезда. Нужно было обойти дом и тихонько постучать веточкой в стекло. Варя обошла дом и остановилась – высокий темноволосый парень, подтягиваясь на руках, пытался заглянуть в окна знакомой квартиры. Варя догадалась, что это был младший брат Тины – Марат. Она подошла сзади и негромко сказала:
– Наверное, их нет дома. Может быть гуляют или дети спят.
Парень от неожиданности сорвался с подоконника и неловко спрыгнул на землю. Оценивающе осмотрев её с ног до головы с улыбкой произнёс:
– Ну, что ж, подождём на скамейке?
Это был и вопрос, и предложение, и утверждение сразу. Они сели на скамейку пустой детской площадки. Парень достал «Мальборо», закурил и предложил Варе. Та взяла сигарету, долго мяла в руках, потом прикурила от протянутой зажигалки.
– Ты что, куришь?
Вопрос был глупый. Варя постеснялась признаться, что курит давно и по – серьёзному.
– Нет, балуюсь, – ответила она, поглядывая на закрытые окна Тининой квартиры.
– Давай знакомиться. Меня зовут Марат, – потом добавил, – а ты, наверное, Варя.
Варя согласно кивнула головой:
– А я вас знаю. Мне Тина с Кареном о вас говорили.
Варя знала о Марате лишь то, что он недавно вернулся из армии и, что он большой бабник. Она знала ещё кое-какие подробности, но это уже были мелочи.
– Слушай, давай на – «ты», мы так давно знакомы заочно.
Варя не возражала. Парень явно ей нравился. В лучах предзакатного солнца коричневым бархатом отливали волнистые густые волосы. Огромные восточные глаза с длинными, как у девчонки, ресницами, внимательно смотрели на Варю. Даже большой крючковатый нос не портил его внешность.
Из раскрытого окна раздался голос Тины:
– Долго вы ещё будете там сидеть? У меня уже чай готов!
– Ну, наконец, а то я проголодался. – Марат поднялся, подал руку Варе, и они направилась к подъезду.