Жизнь как жизнь
Шрифт:
– Ну, хорошо. Раз уж вы пришли, берите билет, – вдруг сжалилась экзаменатор. – Члены комиссии уже разошлись, но я приму у вас экзамен.
Варя глазами пробежала вопросы билета и поняла, что, как и предполагала, физики, включая первый закон Ньютона, она не знает, о чём честно сказала преподавателю. Та удивлённо посмотрела на Варю:
– Не может быть, чтобы «ничего». Сидите и вспоминайте.
Наверное, с перепугу Варя действительно кое-что вспомнила.
– Ну, вот. А вы говорите «ничего», – улыбнулась женщина, разглядывая экзаменационный лист Вари с рядом округлых жирных пятёрок. –
Варька сознательно «крутила динамо», понимая, что Витёк, как говорят в народе – «профессиональный ходок», поэтому ему было абсолютно всё равно, когда и с кем. Главное, чтобы была особа женского пола. Кроме того, Варьке он казался старым, поэтому она упорно делала вид, что не понимает намёков измученного желаниями парня. Все его попытки обольстить Варьку и «разжечь огонь желаний» оставались безуспешными. Она, как уж, выворачивалась из каждой пикантной ситуации. В конце концов, Витьку надоело обхаживать молоденькую «дурочку», и он решил переключиться на кого-нибудь постарше и попонятливей. Варька совершенно не огорчилась, а Сорока облегчённо вздохнула.
Как-то вечером в старую школу «на огонёк» забрели двое местных мальчишек. Тимоха и Колька учились в десятом классе. Каждое утро вся деревенская ребятня гурьбой ходила пешком на главную усадьбу, в трёх километрах от деревни, где была их новая школа. Занятия у старшеклассников начинались позже, потому что в сентябре в колхозе была самая горячая пора. К десятому классу почти все сельские мальчишки могли управляться с колхозной техникой. Вот с ними-то и подружились Сорока с Варькой. Тимоха работал механизатором.
По утрам округа сотрясалась от рёва комбайна «Нива», который Тимоха подгонял почти к самому зданию старой школы, и подруги на «личном транспорте» отправлялись на работу. Картина была классная, достойная кисти мастера советской живописи! Сорока и Варька, вцепившись в трясущиеся железные поручни, ехали стоя на площадке огромного комбайна, а в кабине важно восседал молодой комбайнёр. Сорока, всматриваясь вдаль, театрально приставляла ладонь козырьком ко лбу: «Вперёд, комсомольское племя!!!»
Тимоха часто со смехом рассказывал им байки из деревенской жизни. Особенно он любил истории про своего отца Ивана Тимофеевича. Как взрослеющий деревенский мужик, Тимоха позволял себе слегка высокомерно подтрунивать над его слабостями. То, что Иван Тимофеевич пил, секретом не было. Пило почти всё мужское население деревни, а ругались все деревенские, начиная с малолетства. Диалог бабки с внуком выглядел примерно так:
– Ты, Петька, балбес, опять штаны порвал, – не повышая голоса спокойно говорила бабка. На что Петька отвечал:
– А ты, старая, чего орёшь? Мамка на огород послала, а там, блин, крапива. Я прыгнул, штаны, зараза, и порвались.
Причём слова проговаривались скороговоркой, и вся речь сминалась в какой-то непонятный ком. Это был обычный деревенский разговор. Они не ругались. Просто ругательные слова были словами – связками в прямой речи. В разговоре их даже не замечали, и разнообразием они не отличались. Также разговаривали и Тимоха с Колькой. Правда, перед городскими девчатами, парни старались сдерживаться. И, если вылетало «непотребное» слово, они прикрывали рот рукой и, ёрничая, говорили:
– Извиняюсь. Мы люди деревенские.
Одной из историй, над которой до сих пор потешалась вся деревня, была история о том, как Иван Тимофеевич пошёл осенью на рыбалку. Рыбалка у деревенских была не только развлечением, но и способом пополнения семейного бюджета. Рыбу ловили сетями и заготавливали впрок – солили, вялили и коптили. По деревенским меркам Иван Тимофеевич был отличным семьянином с золотыми руками. Более ухоженного хозяйства и дома – «полной чаши» – ни у кого в колхозе не было. Механик от Бога, он по звуку мог определить неполадку в любой технике, поэтому в уборочную страду был нарасхват.
Когда, наконец, Иван Тимофеевич собрался ставить сети, по воде уже шла ледяная шуга, но река еще не встала. Обычно сети бросали недалеко от берега. Летом это было делом нехитрым. Осенью же приходилось надевать резиновые сапоги до бедра. Иван Тимофеевич, изрядно «нагрузившись» по поводу предстоящего мероприятия, собрался на реку. Идти в огромных сапогах до реки по заледеневшим кочкам было тяжело. Перекинув сеть через плечо, решил надеть сапоги прямо на берегу. Жена, Евдокия Ивановна, попросила Тимоху проводить отца и помочь ему побыстрее управиться. Но Иван Тимофеевич решительным жестом отодвинул сына от двери и, пошатываясь, вышел из дома. Жена махнула рукой, взяла ведро и пошла в сарай задать скотине корм. Тимоха, очень довольный тем, что не пришлось тащиться по холоду на реку, да ещё стоять на ветру в ледяной воде, уселся доделывать уроки.
Прошло несколько часов. За суетой Евдокия Ивановна забыла о муже. Опомнилась, когда уже стемнело.
– Тим, отец не приходил?
– Да, наверное, на сеновале спит, – отмахнулся Тимоха.
– Ты сходи, посмотри, – настаивала мать.
Тимоха нехотя оделся. Не было его долго. Вернулся озадаченный.
– Папани нигде нет, – уныло протянул он.
– Ты у Милки – то смотрел? – Она знала, что иногда, чтобы пьяным не заходить в дом и не слышать попрёков жены, муж уходил спать в сарай. Подняться на сеновал он не мог, ноги не слушались, а охапка свежего сена всегда лежала рядом с коровой.
– Смотрел, – снова заныл Тимоха.
– О, Господи, утоп, – запричитала Евдокия Ивановна. – Пьяный ведь. Подымай, сынок, людей. Искать пойдём. Пусть багры и фонари берут, – распоряжалась Евдокия Ивановна, натягивая резиновые сапоги и укутываясь в тёплый платок.
Тимоха тоже забеспокоился. Рысью, на ходу напяливая телогрейку, побежал созывать соседей и родственников. Через полчаса у дома Ивана Тимофеевича собралась толпа с фонарями и факелами. Под предводительством Евдокии Ивановны все направились к реке. До реки было метров триста. Шли молча, сосредоточенно. Собака Мушка бежала рядом с Тимохой. Если в деревне что-нибудь случалась, Мушку брали обязательно. Мушка была небольшая чёрная, с белой отметиной на лбу, брехучая собачонка. Зато она очень хорошо ходила по следу. Никто не учил Мушку этой науке. Видно чутьё «на след» у неё было природное.