Жизнь - капля в море
Шрифт:
В то время много спорили о том, каким должен быть основной режим управления на заключительном этапе спуска - ручным или автоматическим? Как правильно поступить - доверить управление от начала до конца автоматической системе и управлять посадкой вручную только в случае, если автоматика будет вести себя ненормально, или, наоборот, возложить управление посадкой на пилота и возвращать его автоматической системе лишь в том случае, если пилот справляться с ним не будет? Военные и представители авиационной промышленности настаивали на том, чтобы основное управление было ручным. Они ему больше доверяли. Специалисты нашего предприятия, напротив, считали более надежным автоматическое управление - оно не связано ни с физическим, ни с психологическим состоянием экипажа. Кроме того, при наличии автоматического управления в качестве основного можно было осуществить первый полет без экипажа и проверить работоспособность комплекса, не рискуя жизнью людей. Поскольку главная ответственность за полет лежала на нашем предприятии, предложенная нами концепция была принята. Но это не означало, что режим ручного управления
Для отработки системы управления спуском создавались сложнейшие лабораторные стенды, на которых с помощью вычислительных комплексов полностью моделировались полет корабля и работа системы управления. Тысячи раз пришлось специалистам имитировать спуск, прежде чем они убедились, что автоматическая система готова к полету.
Для отработки ручного управления, кроме моделирования на стендах, нужны были реальные полеты. Их осуществляли в подмосковном городе Жуковский силами Научно-исследовательского испытательного института. На специальном самолете, представлявшем собой полноразмерный макет космического корабля, поочередно выполняли полеты четыре опытных летчика-испытателя. Макет с пилотами в кабине поднимался в воздух на самолете-носителе, затем отделялся от него и самостоятельно производил посадку на аэродром. Летчики либо управляли посадкой, либо контролировали работу автоматической системы, готовые в любую секунду взять управление на себя. Макет сопровождали истребители, с борта которых производилась киносъемка всего происходящего. Потом специалисты промышленности вместе с летчиками просматривали кинодокументы и анализировали результаты. По авиационной классификации каждый полет относился к высшей категории сложности. К счастью, все они завершились для пилотов благополучно.
Ко времени проведения самолетных испытаний уже была составлена программа первых пилотируемых полетов корабля «Буран» в космос. Предполагалось, что все летчики, проводившие испытания, станут участниками полетов. С таким расчетом их и отбирали. Они готовились к космическим стартам, мечтали о них, но, к сожалению, их мечтам сбыться было не суждено.
На «Буране» впервые задачи управления движением и управления бортовыми системами предполагалось решить в едином вычислительном комплексе. Такая схема давала выигрыш в весе бортового оборудования, но вместе с тем порождала множество сложных проблем. Прежде всего, надо было создать такой вычислительный комплекс и элементную базу для него, разработать программное обеспечение. Этим занималась организация, руководимая Николаем Алексеевичем Пилюгиным. И почти одновременно требовалось спроектировать логику управления бортовыми системами, причем такую, чтобы даже при возникновении неисправностей обеспечивалось наиболее благоприятное выполнение полета. Задача фантастически сложная. Неисправность может возникнуть в любом приборе или агрегате. Тех и других на корабле тысячи. Значит, надо учесть вероятность возникновения тысяч возможных ситуаций. А если неисправности появятся в двух или нескольких системах? Тогда количество вариантов увеличивается до астрономических чисел и заранее проанализировать их становится невозможно. Как быть в этих случаях? Как сделать так, чтобы даже при нескольких неисправностях полет был безопасным? Пришлось искать ответы на все эти вопросы.
По-новому решалась и задача получения электроэнергии. Солнечные батареи для многоразового корабля не годились из-за больших размеров - при доставке на орбиту они бы заняли весь грузовой отсек. Поэтому решили использовать химический кислородно-водородный электрогенератор. А это совершенно новая установка. Для теплозащитного покрытия корабля потребовался принципиально новый, легкий и прочный материал, способный многократно выдерживать высокие температуры. Куда ни посмотри - всюду проблемы, одна сложнее другой.
Работы по всем направлениям шли одновременно: создавались корабль и ракета, строились стартовые сооружения и посадочный комплекс, под Москвой готовился к работе новый Центр управления полетами. Трудности постепенно преодолевались, и вместе с этим крепла уверенность в том, что полет состоится. Настало время, когда на Совете главных конструкторов начали обсуждать планы работ, связанные с подготовкой первого полета. Напряжение заметно нарастало. Пожалуй, последний раз такое волнение испытывали перед полетом Гагарина. Все более и более строгой становилась организация. Заранее составлялись поименные списки всех, кому предстояло непосредственно готовить и осуществлять пуск, делались поминутные графики и детальные инструкции для каждого. Проводились многократные тренировки...
И вот наступает день старта - день, когда будет подведен итог титаническому труду многих тысяч людей; когда ответ на вопрос о том, ошиблись они в чем-нибудь или нет, даст созданная ими техника. Обученные расчеты хладнокровно выполняют одну подготовительную операцию за другой, остальные следят за происходящим по докладам и информации, поступающей на мониторы. Время безжалостно бежит к отметке «Пуск». Есть! В репортаже взволнованно произносится знакомое слово «Зажигание», и гигантский комплекс медленно трогается вверх. Захватывает дух. Проходят секунды. Комплекс устойчиво удаляется от места старта, разворачивается и скрывается за горизонтом. Через девять долгих минут звучит доклад о том, что корабль выведен на орбиту. Телеметрия сообщает, что он функционирует нормально. Еще несколько минут специалисты наблюдают за его работой на экранах мониторов, и вот он уже исчезает из поля зрения наземных станций слежения.
Те, кто готовил этот блистательный полет, поздравляют друг друга. Они уверены в том, что теперь начнется новая эра освоения космического пространства. Они пока не знают, что их ждет большое разочарование - скоро все работы в этом направлении прекратятся, и многое из того, что они создали, погибнет.
О том, когда в России вновь начнут заниматься многоразовыми системами, сейчас не знает никто. Безумно жалко.
Крутой поворот
В 1985 году в моей жизни произошли большие изменения. Случилось это совершенно неожиданно. Только что завершились наземные испытания станции «Мир», и мы начали подготовку к управлению ее полетом. В один из этих дней меня пригласили в Министерство высшего образования и совершенно неожиданно предложили занять должность ректора МВТУ имени Н.Э.Баумана - того самого вуза, в котором я когда-то учился, а последние несколько лет заведовал кафедрой. Работавший тогда ректором Г.А.Николаев был уже в преклонном возрасте и собирался оставить пост. Мне сказали, что в последние годы вуз стал излишне консервативным и хотелось бы вдохнуть в него новую жизнь.
Предложение меня озадачило. Если бы мне его сделали лет десять назад, я бы не задумываясь отказался. Но теперь ситуация изменилась. Перспектив для новых разработок стало меньше, и я уже не ощущал прежней определенности. Работа в большом вузе могла оказаться более содержательной. Я попросил несколько дней на раздумья и с этим ушел.
Главное, над чем я размышлял, - это может ли быть предложенная работа для меня более интересной, чем та, которой я занимаюсь. Работаешь с увлечением, когда создается что-то новое; когда есть сложная задача, которую очень хочется решить; когда в голове много планов и ты стараешься успеть как можно больше. Рутинное сопровождение консервативного учебного процесса меня не привлекало. С другой стороны, организация учебного процесса современного развивающегося вуза, в котором подготовка специалистов велась бы в неразрывной связи с передовыми исследованиями и инженерными разработками, могла бы стать вполне достойным делом. Я видел такие вузы за рубежом. Современно оснащенные, поддерживающие тесные связи с промышленными предприятиями, они решали научные и прикладные задачи на самом высоком техническом уровне. У нас похожих учебных заведений не было.
Первое, что пришло в голову, - попробовать создать отечественный вуз, в котором было бы, по возможности, применено все лучшее, что накоплено мировой практикой. Очевидно, что сделать это непросто. Потребуются огромные усилия. Проблем будет множество. Во-первых, внутри вуза. Я знал о многих случаях, когда пришедшие в вуз со стороны пытались изменить установившиеся там порядки и терпели фиаско. Во-вторых, вне стен вуза. Для создания хорошей материальной базы потребуются большие финансовые вложения. Без постановления правительства задачу не решить. Но сама идея мне казалась бесспорной. Я предполагал, что ее должны поддержать и в вузе, и в правительстве. Ведь только ориентируясь на передовой мировой уровень, можно подготовить высококлассных специалистов, а значит, не отстать от прогресса. К тому времени я уже имел опыт участия в подготовке правительственных решений и знал, что если предложение изложить в ясной привлекательной форме, да еще упомянуть о престиже страны, то шансы на успех есть. Но я все же колебался, стоит ли за все это браться. Слишком много аргументов против. Когда советовался с людьми, которые знали меня и были в курсе того, как организована жизнь в вузах, то слышал примерно одно и то же: «Идея правильная, но реализовать ее ты не сможешь. Все вузы очень консервативны, и у тебя не хватит сил на такие радикальные изменения». К сожалению, я эти предостережения недооценил. Не мог представить себе, насколько мощное сопротивление меня ожидало. Мне казалось, что если идея правильная, то она должна увлечь и победить чувство привычки.
На мое решение большое влияние оказала беседа с Георгием Аркадьевичем Арбатовым, который в то время руководил Институтом США и Канады. У нас были дружеские отношения, и я мог разговаривать с ним абсолютно откровенно. Арбатов - человек очень образованный, с большим жизненным опытом, много раз читал лекции в американских вузах, поэтому его совет был для меня особо ценным.
К моему удивлению, проблемы высшей школы Георгий Аркадьевич знал гораздо глубже, чем я предполагал. Тема беседы его увлекла. Он стал доставать из шкафа книги о высшей школе США и с сожалением рассказывать мне о том, как быстро растет разрыв в образовании между нами и американцами и какие губительные последствия это может иметь. Он воздержался от прямого совета, но заверил, что если я соглашусь, то он готов помочь в том, чтобы мое предложение о перестройке вуза попало на стол Горбачева - в то время фактического главы государства.