«Жизнь, которая вправду была»
Шрифт:
Я помню, как мы, сидя в землянке, мечтали: «Вот кончится война, и мы всё сделаем, чтобы было так же, как было до войны». Как мы были наивны!.. Этого же очень мало – сделать так, как было. Надо делать так, как не бывало еще никогда: Разве та же Невская Дубровка такая же, как была до войны? Нет. Я спрашивал старожилов о ее довоенном прошлом, рассматривал старые фотографии. Во всем поселке стояло два-три каменных дома, а об асфальте и речь не шла.
В сегодняшней Невской Дубровке лишь немногое напоминает о войне: стоящая
Еще несколько лет назад на берегу Невы стояли скорбными памятниками войне черные, словно обугленные, деревья. Называлось это место «железная роща». Дело в том, что когда попытались эти деревья спилить, сделать это оказалось невозможным: стволы деревьев были так нашпигованы железом, что никакая пила, никакой топор не могли их взять. Так и стала называться эта роща железной. Лишь недавно ее убрали – выкорчевывали тракторами, а образовавшиеся ямы заровняли бульдозерами. А мне, по правде говоря, даже немного жалко этих деревьев-богатырей, встретивших огненный шквал войны грудью и все-таки выстоявших.
…Потом я снова побывал в Невской Дубровке, приехав туда с группой ветеранов 330 полка на встречу с работниками комбината и жителями поселка. Сначала состоялась торжественная пионерская линейка, на которой наша группа ветеранов была принята в почетные пионеры. А потом в большом зрительном зале Дворца культуры начался вечер. Ветераны делились воспоминаниями о героических днях «пятачка», а работники комбината рассказывали нам о своих трудовых достижениях. И надо было видеть, с каким волнением говорили и те, кто отстаивал эту землю, и те, кто живет и работает на этой завоеванной кровью земле!..
Удивительные все-таки встречи бывают в жизни! Когда после окончания вечера мы сидели в кабинете директора Дворца культуры, туда вошла невысокая пожилая женщина и сказала, что в те годы на этой земле погибла ее сестра. Не успела она договорить, как Екатерина Николаевна Константинова, или по-фронтовому – медсестра Катюша, которая вынесла из огня десятки раненых, бросилась к ней и сразу перешла на «ты»: «Ты спрашиваешь про Чижика?». Случилось, казалось бы, невероятное: через двадцать лет Катюша узнала в этой пожилой женщине родную сестру своей боевой подруги, которую и дома и на фронте называли Чижиком: Екатерина Николаевна помнила, по рассказам Чижика, что сестры с детства были очень похожими…
На этом вечере встречи и возникла идея создать в Невской Дубровке при Дворце культуры «Комнату боевой и трудовой славы». И о вечере этом, и о замысле создать музей я рассказал по Ленинградскому радио, и вот посыпались во Дворец культуры письма, десятки писем. Участники боев, их родственники и боевые товарищи очень близко к сердцу приняли идею создания музея. Они присылали воспоминания, фотографии военных лет и другие реликвии. Сейчас эти письма лежат передо мной…
Говорят письма
Я читаю и перечитываю эти письма, и кажутся мне они клеммами незримых проводов, стоящих под напряжением проводов, протянувшихся сквозь десятилетие к нам с дымных и грохочущих невских берегов.
Вот как определяет «пятачок» Александр Сергеевич Костромин, бывший комиссар батальона:
«Был я на самом “пятачке”. Так мы его назвали потому, что монета в пять копеек закрывала на топографической карте ту местность, которую мы отбили у фашистов в 1941 году».
Боец А. Балков ищет фронтового друга:
«Я с “пятачка” наблюдал, как переправляется смельчак днем через Неву. Ну, думаю – верная смерть!.. Но нет, смотрю – переправился!
Это Миша Батов, оказывается, был. Видит он у меня винтовку и говорит: “Идем снимать вражескую кукушку. Я с Невы заметил, откуда она бьет”. “Что ж, пойдем”, – отвечаю. Прошли мы так шагов десять. Вдруг Батов упал вверх лицом. Он был от меня в трех шагах, не дальше. Я подполз к нему, вижу – ранен Миша осколком в лопатку. Стал оттаскивать его к берегу. На его и мое счастье прямо попал к землянке медиков, где и оказали ему первую помощь. В четыре часа утра положили мы шесть человек сильно раненых, и я со своим связным благополучно их переправили. Может быть, Миша Батов жив?.. Миша, откликнись!»
Федор Иванович Волгин, бывший морской пехотинец, в дальнейшем командир взвода, а теперь шофер, вспоминает:
«Как мы форсировали реку Неву осенью на лодках, а потом зимой по льду, на бумаге и не опишешь! Все траншеи были завалены убитыми… Вспоминать даже страшно, прямо сказать. Приветствую вас, дорогие друзья и товарищи, жители героической Невской Дубровки, и желаю вам успехов в жизни и труде».
Художник-оформитель, бывший боец Б. И. Красотин пишет так:
«Восемь раз я был в боях на “пятачке” в составе роты, которая обороняла “пятачок” в сентябре 1942 года. В 1943 году там же мы шли на прорыв блокады. Но 14 января я был тяжело ранен. У меня нет обеих ног и всех пальцев на руках. Но письмо это я пишу сам! По профессии я художник-оформитель. Есть у меня небольшая картина о прорыве блокады и наступлении через Неву…»
Бывший боец, а ныне пенсионер М. М. Соминский рассказывает о снабжении “пятачка”:
«Я был выделен командиром полка в «коробейники» для обслуживания бойцов переднего края по линии Военторга. Впервые побывал на “пятачке” зимой 1942 года. С вечера прибыл на переправу с салазками, нагруженными махоркой, писчей бумагой и другими мелочами. Переправа была только ночью. Получив маскхалат, я со своими салазками шел позади саней с продуктами, а сани эти тащили бойцы. Дошли до середины. Вдруг фашисты осветили ракетами переправу и начался обстрел. Мы прижались ко льду. Были жертвы. Бойцы-“пятачковцы”, встречая меня, шутили: “Наш «старик» никогда не подведет!”. Горжусь, что медалью “За боевые заслуги” я был награжден именно за эти рейды на “пятачок”».