Жизнь Людовика XIV
Шрифт:
Кровь всякому, хотевшему ее купить, множество волонтеров, смотревших на Голландию как близкую добычу, приняли участие в войне. В качестве генералов выступали Конде, Тюренн, Люксембург и Вобан. 30 больших кораблей соединились с английским флотом, насчитывающим 100 парусных судов под командой брата короля герцога Йоркского. 50 000 000 ливров, которые сегодня составили бы 110 000 000, были израсходованы на приготовления к кампании. В смущении Генеральные штаты обращаются к Луи XIV, смиренно спрашивают, неужели все эти громадные вооружения делаются против них, не оскорбили ли они чем-нибудь его величество и если это несчастие имеет место, то какого вознаграждения
Голландцы ясно увидели угрозу нападения и стали готовиться к войне. Было набрано около 25 000; главнокомандующим избрали принца Орлеанского, подчинив ему немецкого генерала Вюрца и бежавшего из Франция кальвиниста маркиза Монтба.
Вильгельм Оранский — важная и мрачная личность — с момента своего возвышения простер руку к английской короне, но в это время он еще не обнаруживал ничего такого, почему дальновидные люди могли бы догадаться о том значении, которое он обретет в истории. В самом деле, Вильгельм, по праву рождения ставший главой голландской феодальной партии, был тогда молодым, двадцатидвухлетним человеком; физически слабый, задумчивый и хладнокровный, как его дед, он не участвовал ни в осадах, нн в сражениях, поэтому нельзя было сказать, храбрый ли он воин, искусный ли полководец. Знавшие его близко, а число их было невелико, говорили, что он деятелен, проницателен и честолюбив, храбр, настойчив и всегда готов бороться с несчастиями, почти презирает удовольствия и любовь, но, напротив, гениален в тех скрытных пронырствах, которые таинственными путями приводят к цели. Из этого очевидно, что Вильгельм составлял полную противоположность Луи XIV.
Король выступил в поход во главе своей гвардии и войска в 30 000 человек под командованием маршала Тюренна. Принц Конде двигался с такой же сильной армией; Люксембург и Шамильи командовали корпусами, которые в случае необходимости могли к ним присоединиться. Одновременно была начата осада Ренберга, Орсона, Везеля и Бнэрика; король лично осаждал Ренберг. Все четыре города были взяты в несколько часов, и первым донесением, отправленным в Париж, было известие о четырех одновременных победах. Ожидалось, что вся Голландия будет покорена таким же образом, как скоро король перейдет Рейн. Принц Ооанский собрался было обороняться у реки, но, поняв, что это невозможно, отступил в Голландию с тем, чтобы, собрав сколько можно войска, вернуться, однако Луи XIV двигался быстро и оказался на берегах Рейна, когда все думали, что он еще стоит перед стенами осаждаемых им городов.
Военный совет под председательством короля единодушно определил переход через Рейн; необходимо было пресечь всякое сообщение между Гаагой и Амстердамом и окончательно разделаться с принцем Оранским и генералом Вюрцем. Маркиз Монтба, удалившийся со своими четырьмя или пятью полками, говорил, что не может сражаться с армией, состоящей под личным командованием французского короля. В общем, из всего неприятельского войска переходу через Рейн мог препятствовать только фельдмаршал Вюрц с четырьмя полками кавалерии и двумя пехоты.
Поначалу собирались переходить через Рейн по мосту, устроенному на барках, но местные жители уведомили принца Конде, что по причине засухи вода спала и близ старой башни Толль-Гюй образовался брод. Конде пригласил охотников из числа офицеров исследовать этот брод. Первым вызвался граф де Гиш, который после кончины ее высочества искал смерти. По возвращении
Лагерь находился в шести лье от реки. Войска выступили ночью в 11 часов, и к 3 часам утра армия собралась у намеченного места. Несколько полков неприятеля намеревались помешать переходу через реку. Граф де Гиш бросился в реку первым, за ним последовал Ревельский кирасирский полк, затем — дворяне-ополченцы. Король собрался было последовать за ними во главе гвардии, но Конде упросил этого не делать, поскольку сам страдал от подагры и собирался переправиться на барке, но не имел бы на это права, если бы король пустился вплавь.
Король допустил ошибку, не исполнив намерения — если бы он перебрался через Рейн вплавь, что можно было сделать не подвергаясь особой опасности, то весь свет про славил бы сей переход, который, как говорит аббат Шуази, помрачил бы славу перехода Александра Македонского через Граник. Но король уступил Конде, а быть может, и чувству самосохранения, живущему в сердце самого храброго человека, и — по выражению Буало — «жалуясь на свое величие, привязывающее к берегу», остался ожидать барки.
Армия совершала переход успешно, только несколько кирасиров, унесенных течением, утонули вместе с лошадьми. Принц Конде в свою очередь взошел на барку, но в ту минуту как барка уже отчалила, послышался крик:
— Подождите меня, дядя! Подождите, не то, черт возьми, мне придется пуститься вплавь!
Конде увидел своего племянника, молодого герцога де Лонгвиля, скакавшего во весь опор к берегу. Герцог партизанствовал вокруг Исселя; прибыв в лагерь, он узнал, что король уехал и, не теряя ни минуты времени, только переменив лошадь, де Лонгвиль бросился вдогонку. Принц, видя лошадь племянника усталой, подумал, что у нее не достанет сил бороться с течением реки и приказал причалить к берегу. Забрав с собой де Лонгвиля и своего сына герцога Энгиенского, Конде приказал гребцам работать веслами как можно дружнее, чтобы поскорее выбраться на вражеский берег.
Несколько голландских кавалеристов выступили против французов, но, не сделав ни единого выстрела, отошли. Голландская пехота после минутного сопротивления положила оружие, прося пощады. Герцог де Лонгвиль, раздраженный ничтожным сопротивлением, лишавшим его возможности отличиться, полетел на голландские линии с криком: «Нет! Нет! Нет пощады этим канальям!» С этими словами он выстрелил из пистолета и убил офицера. Неприятель вновь схватился за оружие и дал залп по французским войскам, поразив человек 20. Герцог Лонгвиль, пораженный пулей в грудь, пал на месте. Так погиб на заре жизни злополучный герцог, судьба которого могла быть счастливой и славной.
В это же время голландец, капитан Оссамбрек, подскакал к принцу Конде, собиравшемуся по выходе из барки сесть на лошадь, и приставил к его груди пистолет. Конде схватился за дуло, раздался выстрел, и пуля раздробила принцу кость. Тогда французы, распаленные смертью де Лонгвиля и ранением Конде, устремились на голландцев и во всех пунктах обратили неприятеля в бегство.
Через два часа тело герцога де Лонгвиля переправили обратно через Рейн, привязав к лошади, причем солдаты отрезали ему мизинец на левой руке, чтобы снять бриллиантовый перстень. Смерть герцога произвела сильное впечатление в Париже, где все сожалели о нем, исключая, разумеется, д'Эффиа, догадывавшегося об ожидавшей его участи.