Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***
Шрифт:
— В предместье Сен-Жермен,— сказала она (это был как раз квартал, где мы жили).— Я даже была у нее позавчера, только не помню названия улицы; она просила меня, пока нет моих господ, разузнать, где вы остановились, не приходил ли кто от вас и при случае передать для вас эти два луидора, которые она мне оставила.
Я взяла деньги.
— Постарайтесь,— сказала я ей,— повидать ее завтра; только хорошенько запомните, где она живет, а я пришлю кого-нибудь за ответом через два-три дня.
Она обещала, и мы уехали.
Возвращаясь домой, мы заметили через два дома от нас большую толпу людей. Из всех окон высовывались головы, обыватели громко обсуждали какое-то происшествие или несчастный случай; мы стали спрашивать, в чем дело.
В это время к дому подошла,
— Что тут произошло, сударыня? — спросили мы, когда она подошла.
— Через минуту я вам все расскажу, сударыни,— отвечала она,— мне надо прежде всего закончить вот с ним.
Они зашли в дом.
Через несколько минут хозяйка постучалась к нам.
— Я только что стала свидетельницей необыкновенного происшествия, перевернувшего всю мою душу,— сказала она.— Человек, которого вы видели со мной,— хозяин харчевни недалеко отсюда. Дней десять тому назад у него поселилась довольно прилично одетая особа; судя по разговору и манерам, эта дама не из простых. Я только что разговаривала с ней и не могу прийти в себя от удивления. Вообразите себе, сударыни, что на третий день после приезда она захворала горячкой; хозяин ее не знает, до сего дня не получает никаких денег, несмотря на то что она обещала расплатиться на другой же день. Вы понимаете, что ее болезнь потребовала больших расходов, издержки опять-таки легли на плечи хозяина, он за все платил. Но ведь он человек небогатый. Сегодня дама чувствует себя немного лучше; между тем лекарь, который отворил ей кровь, и аптекарь, поставлявший лекарства, желают получить деньги за свои услуги. Пришли к ней — ей уплатить нечем; они к хозяину харчевни — мол, звал к больной, так плати. А он еще за прежнее не получил и не хочет нести новые расходы.
Тут приезжает его постоянный клиент, торговец из провинции. Все комнаты заняты, только комнату этой дамы хозяин считает свободной, поскольку она ему не платит. Он является к ней и просит ее куда-нибудь переехать и освободить помещение, коль скоро имеется возможность сдать его хорошему постояльцу: тот должен занять комнату, как только закончит свои деда в городе. И еще хозяин сказал: «Вы мне много задолжали, но я не требую с вас денег, оставьте в залог что-нибудь из платья, но не лишайте меня заработка». В ответ эта дама, которая немного поправилась, но все еще слишком слаба для переездов, стала просить, чтобы он не беспокоился: она все уплатит сполна и даже намерена отблагодарить его за все заботы через неделю, не больше; она отправит его с письмом к лицу, от которого он получит хорошее вознаграждение, надо только немножко потерпеть. А в залог она ничего не может ему оставить, кроме белья и платья, которые ему все равно не пригодятся, а ей, безусловно, необходимы, и наконец, если бы он знал, кто она, он понял бы, что она его не обманет.
Я передаю вам то, что она при мне говорила хозяину, но он все же заставил ее выйти из комнаты и запереть сундук, который оставлял себе в залог, так что спор происходил уже в общей зале, и хозяин с дочкой кричали на нее, но она отказывалась уйти. Они подняли такой шум, что сбежался народ, многие даже вошли в эту комнату. Я возвращалась от одной приятельницы, поблизости отсюда дом, где устроен, трактир, принадлежит мне, я сдаю трактирщику это помещение, ну и остановилась узнать, из-за чего шум. Хозяин увидел меня, попросил войти и все рассказал. А женщина только плакала и твердила то, что вы уже знаете; вид у нее был сконфуженный и совсем убитый; она все время утирала слезы и вздыхала, а лицо у нее такое бледное, даже сказать вам не могу. Она отвела меня в сторону и стала умолять, чтобы я повлияла на трактирщика, если имею какую-нибудь власть над ним; она просила отсрочки всего на несколько дней и дала мне слово, что уплатит ему все; ее голос и весь вид внушили мне жалость и даже уважение. Разговор шел всего-то о десяти экю; да пусть они пропадут, я от этого не обеднею, а господь мне воздаст, с ним в убытке не останешься. Я и сказала, что уплачу за нее. Она поднялась обратно в свою комнату, ей вернули сундучок, а я привела трактирщика к себе, чтобы расплатиться с ним. Вот, сударыни, слово в слово все, что я там слышала; разжалобила меня дамочка, будь что будет, но я бы вовек не знала покоя если бы я не отдала эти десять экю.
Нас с госпожой Дарсир эта история взволновала. Мы жалели бедную женщину, которая в такую тяжелую минуту больше плакала, чем спорила; мы очень хвалили хозяйку за ее поступок, и обе хотели внести и нашу лепту в доброе дело.
— Трактирщик получил плату за постой,— сказали мы ей,— он теперь подождет; но это еще не все: у бедной женщины, по-видимому, нет денег, она только что перенесла тяжелую болезнь, ей еще целую неделю надо жить у этого человека, и навряд ли он будет считаться с ее состоянием и заботиться, чтобы она скорее поправилась. Будьте же так добры, сударыня, передайте ей от нас эту небольшую сумму (мы вручили ей девять или десять экю).
— С величайшей радостью, я немедленно отнесу ей деньги,— сказала наша хозяйка и вышла.
Возвратясь, она рассказала, что застала больную в постели, та очень утомилась от всех треволнений, у нее снова поднялся жар, а что касается десяти экю, она покраснела, принимая их, и заклинала нас считать, что берет их в долг; благодарность ее только возрастет, если мы на это согласимся, она скоро получит деньги и обязательно покроет свой долг.
Ее любезный ответ очень нам понравился и укрепил наше уважение к ней. Эта благородная гордость говорила о душе незаурядной, и нам приятно было сознавать, что мы не напрасно пришли ей на помощь. Не помню, почему мы сами не пошли ее навестить, хотя были очень расположены к ней. Я даже подумала, не предложить ли госпоже Дарсир сделать этот визит, а она потом призналась, что и у нее было такое же точно желание.
Я особенно жалела эту незнакомку, потому что все вспоминала свою матушку; конечно, выпавшие на ее долю неприятности не шли ни в какое сравнение с бедой, в какую попала эта несчастная дама, но маркизе трудно мириться с теми обстоятельствами, которые для простых людей вполне приемлемы и переносимы. Дальше этого моя фантазия не шла, но и в подобном положении нельзя не пожалеть немолодую женщину и не посочувствовать ее горю.
Однако я никак не могла разыскать маркизу и пришла к решению подождать еще с неделю и опять заехать к маркизу-сыну: к тому времени он уже должен был вернуться из деревни; у него я непременно узнаю о местопребывании моей матери, да и она не преминет зайти к нему по его возвращении.
Через два-три дня после того, как мы послали деньги незнакомке, мы с госпожой Дарсир отправились часов в одиннадцать к обедне (был праздничный день); на обратном пути домой я увидела неподалеку от нашей кареты какую-то женщину и тотчас признала в ней горничную маркиза де Вири, с которой мы разговаривали на улице Людовика Святого. Как вы помните, я обещала ей прислать кого-нибудь, чтобы узнать адрес госпожи Дарнейль, она не могла вспомнить его при первой встрече с нами; я точно исполнила свое обещание, но посланному ответили, что горничной нет дома. По своей оплошности я забыла послать к ней вторично, хотя вовсе не отказалась от этой мысли. Поэтому я очень обрадовалась, увидя ее, и поделилась своей радостью с госпожой Дарсир, которая также узнала горничную.
Женщина эта увидев нас издали, тоже как будто узнала нас и задержалась на пороге трактира, куда видимо, собиралась войти.
Поравнявшись с нею, мы остановили карету, и женщина тотчас же поклонилась нам.
— Я очень рада, что встретила вас! — сказала я.— Вероятно, вы идете к госпоже Дарнейль или были у нее? Теперь вы нам скажете, где она живет.
— Если вы будете так добры и подождете немного,— ответила она,— я забегу только шепнуть словечко одной даме, которая остановилась в этом трактире, а затем смогу ответить на ваш вопрос, мадемуазель; извольте подождать одну минуточку.