Жизнь на Самоа
Шрифт:
Говорят, что скудные кудри Мэйбена совсем побелели за время войны. Охотно верю. Если когда-либо человеку представлялся случай сыграть благородную, красивую роль, так это Мэйбену. К сожалению, у него не хватило для этого ни смелости, ни ума. Матаафу чрезвычайно насмешило, что земельная комиссия, не взирая на войну, как ни в чем не бывало продолжала свои ежедневные занятия. Представив себе эту картину, Матаафа закинул назад голову и громко расхохотался.
Мистер Хаггард, который заночевал у нас, перенес сегодня утром что-то вроде солнечного удара. Перед завтраком он сидел с книжкой на веранде на самом солнцепеке с непокрытой головой. Мне показалось, что это было почти похоже на легкий инсульт.
Все утро мы с Леуэло сажали бобы. Я работала на огороде, как часто это делаю, без шляпы, и полуденное солнце било прямо мне в голову. Если у
Note199
июля
Мы с Бэллой навестили миссис Блэклок, весьма милую молодую самоанку; потом миссис Фрингс, хорошенькую молодую женщину, у которой очень красивые глаза и вечно пьяный муж. Затем мы нанесли визит миссис Дженни, еще одной самоанке – жене белого, который немного помешан; после того очаровательной самоанке миссис Шлютер и ее мужу – симпатичному толстяку-немцу. Оттуда отправились домой, где у ворот столкнулись с миссис Кларк, а на веранде застали за чаем двух офицеров с нового корабля. Я устала от миссис Кларк, от ее пустопорожней и бесконечной болтовни. Говоря по правде, я не в ладах со всей миссией. Офицеры вполне симпатичны, но, как мне кажется, были слегка напуганы нашим поведением. Один из них случайно упомянул, что вождей, содержащихся на борту немецкого корабля, заставляют выполнять лакейскую работу. Бэлла издала возмущенное восклицание, и вид у нее был такой, точно она собирается ударить рассказчика веером или хлыстиком – не помню, что она держала в руке в этот момент. Вскоре второй офицер выразил сожаление, что Матаафа так упорно отказывался от вице-королевства.
– Кто вам сказал, что он отказался? – спросил Льюис.
– Мистер Кьюсэк-Смит, – последовал ответ.
– Какая наглая ложь! – крикнул Льюис, вскакивая на ноги в страшной ярости.
Они, должно быть, решили, что Ваилима – некое подобие «Грозового перевала». note 200
Ллойд побывал в Апии, отвез немного кавы и табака Матаафе и на борту услыхал, что всех вождей собираются немедленно отправить в ссылку. Вожди просили узнать куда. Ему удалось выяснить и сообщить им, что, поскольку у английского корабля не хватает угля, «Шпербер» повезет их на Токелау. Ллойд поспешил назад за кавой и табаком для Фаамоины (Бедного Белого Человека), но, уже садясь в лодку, он увидел, как пароход задымил прочь. Он поспешил с этой новостью домой и захватил нас как раз в момент, когда мы собрались в путь навестить Матаафу. Я была очень расстроена из-за того, что мне не дали поехать раньше. Считалось, что это «неудобно», якобы леди не может проявить симпатию к своим опальным друзьям, пока капитан не нанесет визита первым. Что за исчадие ада эта британская матрона! И почему именно ее из всех людей на свете я должна взять себе за образец? Чувствуешь себя каким-то несчастным паралитиком. Боюсь, что я все-таки не выдержу. Я всегда презирала Мэри Шелли note 202 , но вот и сама ни на волос не лучше. Я сама себя презираю, вот в чем правда.
Note200
«Грозовой перевал» («Wuthering Heights», 1847) – единственный роман английской поэтессы Эмили Бронте (1818 – 1848), сестры известной писательницы Шарлотты Бронте. Действие романа происходит в мрачной местности, в уединенной провинциальной усадьбе, обитатели которой находятся в сложных взаимоотношениях, живут в гнетущей атмосфере ужасов и кошмаров.
Note201
июля
Note202
Речь идет о жене старшего сына английского поэта Перси Шелли. В 1884 – 1887 гг. Стивенсоны жили в Борнемуте по соседству с этой аристократической четой.
На днях Ллойд и Пелема отправились с визитом к отцам-миссионерам, и те угощали их кавой в помещении собора. Миссис Блэклок провела у нас вторую половину дня и осталась обедать. Пелема вернулся домой сильно усталым и с тех пор не в духе.
Утром Ллойд рассказал мне, что в Фалилатие прошел слух, будто его и Пелему убили в лодке вместе с Йендэлом, а заодно еще старого вождя Тангалоа, и вся деревня горевала и оплакивала их.
Note203
июля
Сина поссорилась, чтобы не сказать подралась, с Талоло и ушла к его матери. Она швыряла в Талоло камнями и попала, а он ударил ее по лицу. Семья предлагает, чтобы она оставалась у свекрови до рождения ребенка. Затем она должна будет удалиться, а ребенка, я полагаю, они оставят у себя.
Хаггарду, говорят, лучше. Дошла тала, что пленники, все еще находящиеся в Мулинуу, должны заплатить тридцать тысяч долларов (шесть тысяч фунтов), чего они, конечно, не могут сделать. Но наверное, это неправда. Завтра или послезавтра соберется большой фоно. Лаупепа не поднимался на борт военного корабля, пока там был Матаафа. Думаю, что ему не разрешили, а то два высоких вождя при встрече могли бы разрыдаться на груди друг у друга и заключить мир. Что и говорить, ситуация была бы действительно комичная, но в полном соответствии с самоанским характером и традициями.
Этой записью на внутренней стороне задней обложки кончается дневник Фэнни. Может быть, он продолжался в другой тетради, но я склонен думать, что нет. Длинные пропуски, появившиеся к концу дневника, как будто указывают на то, что ведение его было тяжелой обузой для Фэнни в свете многих других обязанностей.
В августе 1893 г в Ваилиму пришла болезнь, и почти все принимали хинин. Только Фэнни чувствовала себя хорошо. Льюис писал Колвину.
В общем Фэнни кажется самый – если не единственный – мощный представитель нашего семейства; на протяжении нескольких дней она была «украшением стада». Бэлла запросила хинина, Ллойд и Грэм оба слегли «от живот», как выражается наш чернокожий слуга. Что касается меня, то я вынужден отложить занятия лаун-теннисом, поскольку (как этого следовало ожидать) у меня было сильное, хотя на редкость короткое, кровотечение. И я также сижу на хинине.
Вновь и вновь я брался за перо, чтобы написать Вам, и уже но одно начатое письмо отправилось в мусорную корзинку (я теперь обзавелся ею – во второй раз в жизни – и посему чувствую себя большим человеком). Но, несомненно, требуется решимость, чтобы прервать столь долгое молчание. Здоровье мое существенно восстановилось, и теперь я живу здесь как патриарх, в шестистах футах над морем, на склоне горы высотой в полторы тысячи футов. Позади сплошной стеной тянется лес, взбираясь все выше по главному хребту острова, достигающему трех-четырех тысяч футов. Там уже нет ни единого дома, ни единого обитателя, не считая нескольких чернокожих беглецов с плантаций, одичавших свиней и коров, диких голубей, летучих мышей и множества птиц – разноцветных, черных и белых. Этот лес – очень странное, мрачное, таинственное и труднопроходимое место.
Note204
Письмо известному английскому писателю Джорджу Мередиту (1828 – 1909).
Я возглавляю семью, состоящую из пяти белых и двенадцати самоанцев. Для всех я – вождь и отец. Приходит мой повар и просит отпуск, чтобы жениться, но то же самое делает его мать, красивая старая женщина знатного происхождения, хотя она никогда не жила у нас. Не сомневайтесь, я удовлетворил их просьбы. Жизнь здесь полна интереса, если бы ее не осложнял этот старый враг – Вавилонская башня note 205 . Притом у меня сколько угодно времени для литературной работы.
Note205
Имеется в виду библейская легенда о попытке жителей Древнего Вавилона построить башню высотой до небес. За эту честолюбивую попытку бог покарал строителей, смешав их язык так, что они перестали понимать друг друга.
Дом у нас грандиозный; в нем есть зал длиной в пятьдесят футов, откуда ведет наверх широкая лестница из красного дерева. Тут мы обедаем со всей пышностью; я обычно в штанах и фуфайке, а единственное одеяние слуг – род юбочки да еще цветы и листья. Волосы их часто припудрены известкой. Неожиданно попавший сюда европеец решил бы, что это сон. По воскресным вечерам у нас бывают молитвы. На острове меня презирают за то, что я не устраиваю их чаще, но на большее я не способен. Тут уж дух и плоть мои противятся. Странно глядеть на длинный ряд припавших к полу темнокожих людей, освещенных стоящими подле них редкими фонарями и расположившихся вдоль стены большого сумрачного зала, в конце которого стоит дубовый шкаф, а на нем господствующая надо всем группа Родена (на самоанский вкус она является верхом вольности), – глядеть и слушать, как разворачивается длинный, бессвязный самоанский гимн (господи помилуй, что за стиль! Но я сегодня отдыхаю от работы и вовсе не собирался давать литературное описание)…