Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
— Пошто же хуже?! — неожиданно для самого себя возразил Влас. — Никанор разве умнее или издашнее прочих? Да к тому же у него уход за скотиной на чужой глаз кинут был, наемными руками выхаживали ему добро-то...
— Вот, вот! — вспыхнул Василий. — Самое истинное ты говоришь!..
Влас снова замолчал. Как только телега выехала в поля, он ушел в крепкую задумчивость и не слушал того, что ему вперебой говорили Филька и Василий.
С утренних задумчивых и полусонных полей тянуло бодрящей свежестью. Косые лучи солнца выхватывали жаркими
От утренних задумчивых полей тихая настороженность Власа усилилась. Бродили в нем. как густо заведенный хмель, противоречивые мысли. Кто-то внутри его жарко спорил с ним. Кто-то выталкивал из прошлого того Власа, который озлобленно уходил несколько месяцев тому назад и не верил ни во что хорошее. И этот вчерашний Влас цеплялся за свои опрокинутые мысли и все еще не сдавался.
Но рядом были Филька и Василий. Кругом лежали возделанные коммуною поля. Позади оставалось все виденное, все услышанное, вся перемена к лучшему, которой не скроешь, от которой не отмахнешься. И новый, сегодняшний Влас одолевал вчерашнего.
Заметив, что Влас задумался, и Филька и Василий приумолкли.
— Да-а... — протянул после продолжительного молчания Влас: — Так-то, ребятки, орудуете! Ну, валяйте далее! Валяйте!..
Василий привскочил на телеге:
— Мы, Влас Егорыч, полным ходом! Вот поглядишь! Сам увидишь!.. Эх, Влас Егорыч! Оборачивайся живее! Да мы тебя... Да мы в правление тебя изберем! В управители!
— Ну, ну! — отмахнулся Влас, а внутри у него что-то дрогнуло.
Тогда Филька, распустив вожжи, обернулся и внушительно добавил:
— Верно, тятя... Я слыхал, дяденька товарищ Николай Петрович сказывал: мол, Влас Егорыч, ты-то, хорошим бы в правлении членом был... Верно.
— Ну, ну!.. — опять остановил их Влас, но невольной радостной усмешки согнать с лица не смог.
— И еще ты, бесприменно, — продолжал Василий, — бесприменно и без отказу к празднику к советскому будь! К годовщине этой самой... Станем мы моего Владимира Васильевича актябрить!.. И будешь ты у меня вроде кресного!
Попав на мягкий проселок, телега катила почти бесшумно. Солнце орудовало во всю силу. Вокруг все горело и переливалась ярчайшими красками. Приподнявшись на телеге, Филька гикнул и погнал лошадь.
— Эй! ты! Весельше!..
Влас, наконец, остался один возле железнодорожного пути. Давно уже уехали обратно в Суходольское Филька и Василий. Давно уже ждет он своего поезда. Остро и неумолимо жжет солнце. Томит духота. Томит одиночество.
И вот опять впереди город. Опять впереди работа. И опять дом. Суходольское и семья отодвинулись в сторону, заслоненные городом, работой и всем, что идет вместе с работой. Как несколько месяцев назад, снова станет он, Влас, для дома отрезанным ломтем. Так ли? Влас вслушивается в какие-то свои думы и трясет отрицательно головой: — Нет, не станет. Потому, что многое изменилось, многое перегорело в нем, многое для него стало яснее и ближе.
8
Так в журнальной публикации — сбой в нумерации подглавок.
Кричали паровозные гудки, жила своей жизнью станция. С лязгом проходили груженые и порожние составы, шипели паром паровозы, по путям двигались группы рабочих с лопатами и кайлами. Висели над станцией трудовые будни. И ощущая рабочую сутолоку вокруг себя, Влас перенесся мыслями на стройку. В нем ожил интерес ко всему, что он там оставил. Ему захотелось поскорее вернуться туда, узнать, как проходит работа, что нового случилось там в его отсутствие, поймали ли главных виновников вредительства. Он тепло и радостно вспомнил о Савельиче, об Андрее, об Абрамовиче, о всех, кто окружал его и кто, как он это теперь по-новому осознал, многому научил его.
Он вспомнил, что может вернуться в свой барак, к работе не только как равный, но и как один из лучших, и растерянно-радостная улыбка залила все его лицо. Отложив котомку в сторону, он взглянул на свою раненую руку и удовлетворенно, не замечая этого, вслух сказал:
— Зажила... Вот и хорошо!
Вот эти руки снова примутся за работу. Хорошо! Разве можно сравнивать с тем, как шел он в город несколько месяцев назад? Тогда он бежал куда глаза глядят, и ничто не ждало его в городе, кроме неизвестности. Тогда он оставлял за собою почти ненавистную деревню, где жизнь менялась, на его взгляд, к худшему, Тогда...
В волнении Влас поднялся и отошел от скамейки, на которой сидел.
А теперь!.. Он уходит ненадолго из деревни, где и ему найдется не последнее место, где в устройстве жизни по-новому и по-хорошему и ему предстоит приложить свои силы, где забудут его ошибку и не попрекнут уж больше его. И впереди, в городе, — товарищи, работа и уважение, которое он заслужил этой работой...
Вдали загрохотал поезд. Влас схватил свою котомку и пошел к платформе: он знал, что это подходит поезд, который увезет его в город.
В бараке, словно Влас и не уезжал никуда, все было по-старому: те же люди, те же стены. И тот же улыбчатый Савельич радостно окликнул:
— Отгостевал?! Хорошо дома-то?
Влас положил котомку на свой топчан, протянул руку старику и, весело усмехаясь, сказал:
— Хорошо! Очень хорошо, Поликарп Савельич!.. До холодов пророблю здесь, а потом домой...
— В колхоз?
— В колхоз! — твердо подтвердил Влас, и голос его звучал уверенно и бодро...