Жизнь ненужного человека
Шрифт:
"Хороший человек!" - утвердительно подумал он о сыщике.
А тот вздохнул, спросил себе ещё рюмку коньяку, медленно выпил её, вдруг осунулся, похудел и опустил голову на стол.
Евсею хотелось говорить, в голове суматошно мелькали разные слова, но не укладывались в понятную и ясную речь. Наконец, после многих усилий, Евсей нашёл о чём спросить.
– Он тоже на службе у врагов наших?
– Кто?
– едва подняв голову, спросил сыщик.
– Писатель-то...
– У каких - врагов наших?
Евсей смутился, -
– Завтра к девяти будьте на месте, в двенадцать вас сменят!
– сказал ему Маклаков уже на улице, сунул руки и карманы пальто и исчез.
"Не простился!" - огорчённо думал Евсей, идя по пустынной улице.
Он чувствовал себя худо - со всех сторон его окружала тьма, было холодно, изо рта в грудь проникал клейкий и горький вкус пива, сердце билось неровно, а в голове кружились, точно тяжёлые хлопья осеннего снега, милые мысли.
"Вот - день отслужил я... Кабы я понравился кому-нибудь..."
X
Ночью Евсею приснилось, что его двоюродный брат Мишка сел ему на грудь, схватил за горло и душит... Он проснулся и услыхал в комнате Петра его сердитый, сухой голос:
– Мне наплевать на государство и на всю эту чепуху..
Засмеялась женщина, и прозвучал чей-то тонкий голос:
– Ш-ш! Не ори!..
– У меня нет времени разбирать, кто прав, кто виноват, - я не дурак. Я молод, мне надо жить. Он мне, подлец, лекции читает о самодержавии, - а я четыре часа лакеем метался около всякой сволочи, у меня ноги ноют, спина от поклонов болит. Коли тебе самодержавие дорого, так ты денег не жалей, а за грош гордость мою я самодержавию не уступлю, - подите вы к чёрту!
А через несколько часов Евсей сидел на тумбе против дома Перцева. Он долго ходил взад и вперёд по улице мимо этого дома, сосчитал в нём окна, измерил шагами его длину, изучил расплывшееся от старости серое лицо дома во всех подробностях и, наконец, устав, присел на тумбу. Но отдыхать ему пришлось недолго, - из двери вышел писатель в накинутом на плечи пальто, без галош, в шапке, сдвинутой набок, и пошёл через улицу прямо на него.
"В морду даст!" - подумал Евсей, глядя на суровое лицо и нахмуренные рыжие брови. Он попробовал встать, уйти - и не мог, окованный страхом.
– Вы чего тут сидите?
– раздался сердитый голос.
– Так...
– Ступайте прочь!..
– Я не могу...
– Вот письмо - идите, отдайте его тому, кто вас послал сюда.
Большие синие глаза приказывали, ослушаться их взгляда не было сил. Отвернув лицо в сторону, Евсей пробормотал:
– Н-не имею разрешения принимать от вас что-нибудь. И разговаривать тоже...
Писатель улыбнулся хмурой улыбкой и сунул
Климков пошёл, держа конверт в правой руке на высоте груди, как что-то убийственное, грозящее неведомым несчастием. Пальцы у него ныли, точно от холода, и в голове настойчиво стучала пугливая мысль:
"Что же будет со мной?.."
Но вдруг он увидел, что конверт не заклеен, это поразило его, он остановился, оглянулся, быстро вынул письмо и прочитал:
"Уберите прочь от меня этого болвана. Миронов".
Евсей облегчённо вздохнул.
– Надо отдать Маклакову. Обругает он меня...
Страх исчез, но было тяжело при мысли о том, что снова не удалось угодить сыщику, который так нравился.
Он застал Маклакова за обедом в компании с маленьким, косоглазым человеком, одетым в чёрное.
– Знакомьтесь! Климков, Красавин.
Евсей сунул руку в карман за письмом и смущённо сказал:
– Вышло так, что...
Маклаков протянул к нему руку.
– Расскажете после!..
Лицо у него было усталое, глаза потускнели, белые прямые волосы растрепались.
"Видно, напился вчера!" - подумал Евсей.
– Нет, Тимофей Васильевич, - холодно и внушительно заговорил косоглазый человек.
– Это вы напрасно. Во всяком деле имеется своя приятность, когда дело любишь...
Маклаков взглянул на него и залпом выпил большую рюмку водки.
– Они - люди, мы - люди, но - это ничего не значит.
Косой заметил, что Евсей смотрит на его разбегающиеся глаза, и надел очки в оправе из черепахи. Он двигался мягко и ловко, точно чёрная кошка, зубы у него были мелкие, острые, нос прямой и тонкий; когда он говорил, розовые уши шевелились. Кривые пальцы всё время быстро скатывали в шарики мякиш хлеба и раскладывали их по краю тарелки.
– Подручный?
– спросил он, кивнув головой на Евсея.
– Да...
Красавин кивнул головой и, пощипывая тонкий тёмный ус, плавно заговорил:
– Конечно, Тимофей Васильевич, судьбе жизни на хвост не наступишь, по закону господа бога, дети растут, старики умирают, только всё это нас не касается - мы получили своё назначение, - нам указали: ловите нарушающих порядок и закон, больше ничего! Дело трудное, умное, но если взять его на сравнение - вроде охоты...
Маклаков встал из-за стола, отошёл в угол и оттуда поманил Евсея к себе.
– Ну, что?
Евсей отдал ему конверт. Сыщик прочитал письмо, удивлённо взглянул в лицо Климкова, прочитал ещё раз и тихо спросил:
– Это откуда?
Евсей смущённо шёпотом ответил:
– Он сам дал. Вышел на улицу...
Ожидая ругательства или удара, он согнул шею, но услыхал тихий смех и осторожно поднял голову. Сыщик смотрел на конверт, широко улыбаясь, глаза у него весело блестели.
– Эх вы, чудак!
– сказал он.
– Уж вы молчите об этом!
– Можно поздравить с удачным дельцем?
– спросил Красавин.