Жизнь ненужного человека
Шрифт:
– Нет...
– Надо достать и сшить тебе костюм, нельзя долго ходить в одном... Ты должен всех замечать, тебя никто...
Он снова забормотал, считая карты, а Евсей, бесшумно наливая чай, старался овладеть странными впечатлениями дня и не мог, чувствуя себя больным. Его знобило, руки дрожали, хотелось лечь в угол, закрыть глаза и лежать так долго, неподвижно. В голове бессвязно повторялись чужие слова.
"В чём же ты виноват?" - тонко спрашивал Филипп Филиппович.
Кто-то сильно ударил в дверь из коридора. Пётр поднял голову.
–
За дверью сердито ответили:
– Ну, отпирай!
Когда Евсей открыл дверь, перед ним, покачиваясь на длинных ногах, вытянулся высокий человек с чёрными усами. Концы их опустились к подбородку и, должно быть, волосы были жёсткие, каждый торчал отдельно. Он снял шапку, обнажив лысый череп, бросил её на постель и крепко вытер ладонями лицо.
– Шапка - мокрая, а ты её бросаешь на постель мне!
– заметил Пётр.
– А чёрт с ней, твоей постелью!
– гнусаво сказал гость.
– Евсей, повесь пальто...
Гость сел на стул, вытянул длинные ноги и, закурив папиросу, спросил:
– Это что такое, - Евсей?
– Мой двоюродный брат.
– Мы все братья, когда без платья. Водка есть?
Пётр приказал Климкову спросить бутылку водки и закуску. Евсей сделал это и сел к столу так, чтобы гость не видел из-за самовара его лица.
– Как дела, шулер?
– спросил он, кивая головой на карты.
Пётр вдруг привстал со стула и оживлённо заговорил:
– Я нашёл секрет, нашёл!
– Нашёл?
– спросил гость и, покачав головой, медленно протянул: Ду-урак!
Пётр схватил записную книжку и горячим шёпотом продолжал, тыкая пальцем:
– Подожди, Саша!.. У меня уже шестнадцатое совпадение, понимаешь? А я сделал всего тысячу двести четырнадцать сдач. Теперь карты повторяются всё чаще. Нужно сделать две тысячи семьсот четыре сдачи, - понимаешь: пятьдесят два, умноженное на пятьдесят два. Потом все сдачи переделать тринадцать раз - по числу карт в каждой масти - тридцать пять тысяч сто пятьдесят два раза. И повторить эти сдачи четыре раза - по числу мастей - сто сорок тысяч шестьсот восемь раз.
– Э-э, дурак!
– протянул гнусаво гость, качая головой, и его губы искривились.
– Почему, Саша, почему, объясни?
– негромко вскричал Пётр.
– Ведь я тогда буду знать все сдачи, какие возможны в игре, - подумай! Взгляну на свои карты, - приблизил книжку к лицу и начал быстро читать, - туз пик, семёрка бубен, десятка треф - значит, у партнёров: у одного - король червей, пятёрка и девятка бубен, у другого - туз, семёрка червей, дама треф, третий имеет даму бубен, двойку червей и десятку треф!
Руки у него тряслись, на висках блестел пот, лицо стало добрым и ласковым. Климков, наблюдая из-за самовара, видел большие, тусклые глаза Саши с красными жилками на белках, крупный, точно распухший нос и на жёлтой коже лба сеть прыщей, раскинутых венчиком от виска к виску. От него шёл резкий, неприятный запах. Пётр, прижав книжку к груди и махая рукой в воздухе, с восторгом шептал:
– Ведь я тогда без промаха буду играть. Сотни тысяч, миллионы улыбнутся мне! И нет в этом шулерства! Я - знаю! Знаю, и - больше ничего! Всё законно!..
Он так крепко ударил себя в грудь кулаком, что закашлялся, а потом, опустившись на стул, стал тихо смеяться.
– Почему не дают водки?
– угрюмо спросил Саша, бросая на пол окурок папиросы.
– Евсей, иди, скажи...
– торопливо начал Петр, но уже в дверь постучали.
– Ты опять пьёшь?
– спросил Пётр, улыбаясь.
Саша протянул руку к бутылке.
– Нет, ещё не пью, а вот сейчас - начну пить.
– Ведь это вредно при твоей болезни...
– Водка и здоровым вредна, - водка и фантазии. Ты, например, скоро будешь идиотом...
– Не буду, не беспокойся...
– Я математику знаю, я вижу, что ты болван.
– У каждого своя математика!
– недовольно ответил Пётр.
– Молчи!
– сказал Саша, медленно высосал рюмку, понюхал кусок хлеба и налил другую.
– Сегодня я, - начал он, опустив голову и упираясь согнутыми руками в колени, - ещё раз говорил с генералом. Предлагаю ему - дайте средства, я подыщу людей, открою литературный клуб и выловлю вам самых лучших мерзавцев, - всех. Надул щёки, выпучил свой животище и заявил, скотина, мне, дескать, лучше известно, что и как надо делать. Ему всё известно! А что его любовница перед фон-Рутценом голая танцевала, этого он не знает, и что дочь устроила себе выкидыш - тоже не знает...
Он снова высосал водку и ещё налил.
– Всё сволочь, и жить - нельзя. Моисей велел зарезать двадцать три тысячи сифилитиков. Тогда народу было немного, заметь! Если бы у меня была власть - я бы уничтожил миллионы...
– Себя первого?
– спросил Петр, улыбаясь.
Саша, не отвечая, гнусил, точно в бреду:
– Всех этих либералов, генералов, революционеров, распутных баб. Большой костёр, и - жечь! Напоить землю кровью, удобрить её пеплом, и будут урожаи. Сытые мужики выберут себе сытое начальство... Человек - животное и нуждается в тучных пастбищах, плодородных полях. Города - уничтожить... И всё лишнее, - всё, что мешает мне жить просто, как живут козлы, петухи, всё - к дьяволу!
Его липкие, зловонно пахучие слова точно присасывались к сердцу Евсея и оклеивали его - слушать их было тяжело и опасно.
"Вдруг позовут и спросят - что он говорил?.. Может быть, он нарочно говорит для меня, - а потом - меня схватят..."
Он вздрогнул, задвигался на стуле и тихо спросил Петра:
– Можно мне уйти?
– Куда?
– Спать...
– Иди...
– Ступай ко всем чертям!
– проводил Евсея Саша.
IX
Не зажигая огня в своей комнате, Климков бесшумно разделся, нащупал в темноте постель, лёг и плотно закутался в сырую, холодную простыню. Ему хотелось не видеть ничего, не слышать, хотелось сжаться в маленький, незаметный комок. В памяти звучали гнусавые слова Саши. Евсею казалось, что он слышит его запах, видит красный венец на жёлтой коже лба. И в самом деле, откуда-то сбоку, сквозь стену, до него доходили раздражённые крики: