Жизнь – одна. Любовь – одна
Шрифт:
Кончается отпуск. Кончается даль.
Худеет опять на стене календарь.
Обычное дело. И, как ни крути,
Кончаются в мире любые пути.
За ниточку времени как ни держись,
Кончается все… Не кончается жизнь.
Молитва
Господи, спаси и сохрани…
Окажи нам божескую милость.
Пусть
Чтобы радость безмятежно длилась.
И хотя бессмертной жизни нет,
Я хотел бы вечно быть с тобою,
Не считая промелькнувших лет,
Озаренных счастьем и любовью.
Помню я наш первый вербный день,
День весны, день солнца и надежды.
Когда сверх других и неотложных дел
Нам Природа подарила нежность.
А еще немало светлых дней,
Полных веры в будущие годы,
Озаренных красотой твоей…
И душой, доверчивой и гордой.
Потому не тороплю я дни,
Что мудры и милы нам обоим.
Господи, спаси и сохрани
Жизнь, рожденную любовью.
Тарханы
Святая земля – Тарханы.
Все легендарно в ней –
Закаты – в лучах багряных.
Восходы – в тени ветвей.
И я суеверно верю,
Что Лермонтов видит нас,
Когда открывает двери
Лермонтовский Парнас.
К Тарханам мы все причастны
Верой, любовью, душой.
Давайте встречаться чаще
На этой земле Святой.
«У вас бывает так?..»
У вас бывает так?
Едва расставшись с женщиной любимой,
Вы в одиночество впадаете тотчас.
И ваша боль горька и нестерпима,
Как будто минул год, как разлучили вас.
И вы готовы вслед бежать за нею,
Чтоб вновь ее услышать…
И потом
Всем нетерпеньем, всей тоской своею
Молить ее вернуться в грустный дом.
Хотя вы столько лет живете вместе.
И этот дом – приют ваш и уют.
Но, как поется в позабытой песне,
Разлуки нам покоя не дают.
И вы берете телефон послушный
И говорите ей – «Я так тебя люблю!»
Простите, что раскрыл вам душу,
Простите милосердно боль мою.
«Классики вновь на ТВ в меньшинстве…»
Классики вновь на ТВ в меньшинстве.
Малоизвестные лбы на экране.
Как будет дальше – я знаю заранее.
Знаю, кого предпочтут на ТВ.
Чья-то фамилия слишком проста.
Чья-то не к месту крестьянская морда.
И, словно «хаммеры» мимо мента,
Мимо несутся редакторы гордо.
Ну,
Снова лежу на диване, как зритель.
Я понимаю, чего вы боитесь
И неприязненно смотрите вслед.
«Ни дня без строчки…»
«Ни дня без строчки…» –
Сказал прозаик.
«Ни строчки боле», —
Вздохнул поэт, —
Пусть отдыхает в коллегах
Зависть,
Кому Господь не открыл секрет,
Как овладеть волшебством великим,
Чтоб «жечь глаголом
Сердца людей…»
Не потому ли пылятся книги
Тех, кто все спутал в судьбе своей.
Я никого не хочу обидеть.
Но были Пушкин, Есенин, Блок.
Им было бы неприятно видеть,
Как мир от наглости изнемог.
Когда уже не талант решает,
Не Бог, не гены и не судьба,
Кого приветит на стих Державин,
А кто не в силах постичь слова.
И потому лже-поэтов много,
И много музыки никакой…
Листаю с радостью книгу Блока.
И диск Мартынова под рукой.
Анне
Я признаюсь тебе в восхищении,
Как я признался когда-то в любви.
Вновь зажигаются звезды вечерние
И посылают нам тайны свои.
Правда, одну разгадал я нечаянно…
В ней мне послышался Божий завет.
Снова целую кольцо обручальное,
То, что ты носишь уже двадцать лет.
Я признаюсь тебе в восхищении,
И улыбаешься радостно ты.
Ведь без тебя бы я жил в отречении
Счастья, надежды и красоты.
«Если бы сердце могло говорить…»
Если бы сердце могло говорить,
Оно бы спросило неверного друга:
Откуда в тебе эта лживая прыть,
Похожая на безнадежность недуга?
Когда все то, что ты говоришь, —
Похоже на завядшую ветку.
И тихая фраза, как тихая мышь,
Крадется за выгодой незаметно.
«Май за окном или снег декабря…»
Май за окном или снег декабря,
Мир полон света, надежд и открытий.
Каждое утро смотрю на тебя
Так, словно я тебя вечность не видел.
Вновь поражаюсь твоей красоте,
Детской улыбке, очам твоим вешним.
И остаюсь верен той высоте,
Где в мое сердце сошла твоя нежность.
Чем повстречает нас будущий день,
Светлым признаньем над дружеским даром?..
Иль суетой неоконченных дел,