Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
Он пробормотал какие-то несвязные слова, но, конечно, ничего не мог сказать в свое оправдание. Лично меня это дело мало волновало, так как созидаемая лаборатория военного ведомства имела, главным образом, технический и испытательный характер, и ее задачи в то время не отвечали моим научным настроениям. Никакого чувства зависти к Забудскому или к кому-либо другому, кто должен был встать во главе подобной лаборатории, у меня совершенно не было, и, если я позволил сказать Забудскому свое мнение о его поступке по отношению ко мне, его долголетнему помощнику, то только для того, чтобы откровенно подчеркнуть его мелкую натуру и доставить себе удовольствие высказать ему прямо свое мнение, чего другие, из боязни за свою карьеру, боялись сделать. Впоследствии, перед самой войной, он предложил мне занять должность заведующего отделом органической химии в новой лаборатории, но я на-отрез отказался; подоб* ным же образом поступили и другие профессора химии Университетов, к кому он ни обращался, и в конце концов эту должность согласился взять инженер-технолог Лялин, мало имевший отношения к органической химии и специализировавшийся на изучении ферментативных процессов, — большею частью с практической целью. Должен тут же заметить, что новая лаборатория военного ведомства, открытая в самом начале войны, в декабре 1914 года,
•К *
Весной 1914 года перед окончанием лекций в Женском Педагогическом Институте, я был очень удивлен предложением, сделанным мне директором этого Института, проф. С. Ф. Платоновым, известным историком, впоследствии ставшим членом Академии Наук. С. Ф. Платонов преподавал историю Николаю 2-му, когда тот был наследником, и был очень уважаем великим князем Константином Константиновичем, который считался Президентом Педагогического Института. Николай 2-й очень помог своими средствами для покупки земли и постройки здания Института и потому последний находился под Высочайшим покровительством, «и, насколько помню, назывался «Императорским». По усиленной просьбе педагогического Совета, я еще в 1905 году согласился читать в нем лекции по органической химии, и эта работа доставляла мне большое удовлетворение, так как атмосфера в Институте, как в среде профессоров (они были большею частью профессорами Университета), так и в студенческой среде была очень хорошая и дружная. Надо воздать справедливость уменью и такту директору Института, С. Ф. Платонову, который сумел создать такое полезное высшее женское педагогическое учебное заведение, поставившее на должную высоту дело подготовки опытных педагогов не только с теоретической, но и с практической точки зрения.
С. Ф. Платонов сообщил мне, что он устал от работы в Институте, чувствует себя нездоровым и нервным и уже давно просит великого князя о разрешении подать в отставку и заменить его другим лицом. Теперь он, в виду нездоровья, уговорил великого князя разрешить ему покинуть пост директора, и когда они стали обсуждать, кто мог бы его заменить, то они пришли к единодушному заключению, что я являюсь наилучшим кандидатом на эту должность. Я был настолько удивлен этим предложением, что ничего не мог сначала возразить. Но потом стал приводить резоны, что химику, да еще не старому, надо проводить свое время в лаборатории, а не в канцелярии, и что административные должности вообще мне никогда не улыбались; я очень благодарил великого князя и Платонова за их доверие, но высказал свой отказ в довольно категорической форме. С. Ф. Платонов на мою реплику ответил, что не надо горячиться, время терпит, и что он еще вернется к этой теме. Спустя месяца два, после окончания экзаменов, С. Ф. Платонов пробовал снова затронуть этот вопрос, но я вежливо переменил тему разговора, не желая обижать уважаемого директора. Начавшаяся война, конечно, отложила в сторону поднятый вопрос, а революция совсем уничтожила это превосходное высшее учебное заведение.
Перед самым концом учебного года была назначена защита диссертации О. Г. Филиппова на получение звания штатного преподавателя химии в Академии. Диссертация касалась (как уже ранее было указано) строения углеводорода, впервые полученного Г. Густавсоном и названного им непра вильно «винил-триметилен». Я предложил эту тему Филиппову и все время руководил его работой, понукая его поскорее окончить эту работу, так как опасался, что кто-нибудь другой докажет строение этого углеводорода в виду большого интереса к его строению. В это самое время проф. Зелинский также работал над этой же проблемой и напечатал статью в немецких °“Berichte”, где доказывал, что углеводород имеет строение спироциклона. Когда Филиппов собрал достаточное количество материала, показывавшего, что исследуемый углеводород имеет четырехчленное кольцо, то я предлежил ему сделать деклад в Русском Физико-Химич1:ском Обществе. На этом заседании должен был делать доклад и Зелинский на ту же тему. Дебаты между Зелинским и Филипповым отличались большой страстностью; в конце концов проф. Зелинский ока-эался совершенно опровергнутым, и ошибочность его уже опубликованной работы была установлена.
Свою диссертацию в нашей Академии Филиппов защитил блестяще и Русское Физ.-Хим. Общество присудило ему малую премию имени Д. И. Менделеева. Работа была напечатана в немецком «Журнале практической химии», и была последней русской статьей, которая была принята этим немецким журналом перед войной 1914 года. К моему большому огорчению, Филиппов не продолжал далее работать в лаборатории Академии и вообще прекратил работу по чистой органической химии, а перешел на изучение порохов, так как получил место в Центральной лаборатории военного ведомства.
*
*
В 1913 году мне пришлось приступить к работам по организации 9-го Международного Конгресса по чистой и прикладной химии, который должен был собраться в мае 1915 года в Петербурге. Дело в том, что на предыдущем Международном Конгрессе по химии в Нью Иорке было решено, что следующий Конгресс состоится в Петербурге, причем председателем конгресса был выбран проф. Рижского Политехникума П. Вальден, а генеральным Секретарем — я. Академику Вальдену и мне в особенности предстояла громадная работа по организации Конгресса, на который должно было приехать до 2000 химиков. Мы образовали специальное бюро и пригласили в него, нам на помощь, академика Чернышева, геолога, который имел большой опыт по организации Международного съезда Геологов, состоявшегося за несколько лет перед тем. Почетным председателем конгресса мы решили пригласить товарища министра торговли и промышленности проф. Д. П. Коновалова и как заслуженного химика, и как отличного администратора. Далее мы решили испросить через министра торговли и промышленности Тимашева разрешение доложить Государю нашу просьбу, принять Конгресс под свое Высочайшее покровительство. Кроме того, некоторые великие князья и министры были приглашены в качестве почетных членов. Вице-председателем Конгресса был избран академик Курнаков, и так как Вальден жил в Риге и только изредка приезжал в Петербург, то Курнакову и мне пришлось вести всю деловую работу. Кроме того, надо было выхлопотать у министра финансов деньги для конгресса, а это стоило не мало труда. Небольшая часть денег для текущих расходов нам была отпущена от министерства торговли и промышленности, а главная сумма, в количестве 60 тыс. рублей, была заявлена министерству финансов, и она была отпущена нам из бюджетов 1914 года. В бюро конгресса были приглашены лица, знающие иностранные языки, а ближайшими моими помощниками согласились быть два химика: Д. Гарднер, преподаватель Технологического Института, и Антонов, химик Академии Наук и ассистент академика Вальдена. Оба они владели английским языком, что было очень важно, так как нам предстояло вести значительную английскую корреспонденцию.
С самого начала перед нами встал очень неприятный вопрос относительно возможности приезда на Конгресс ученых-евреев в особенности из Америки, так как евреям в’езд в Россию был воспрещен, и о каждом лице надо было возбуждать особенное ходатайство, с указанием срока пребывания. Разрешение этого деликатного вопроса было поручено мне; надо было найти известный модус, чтобы не обидеть ученых еврейского происхождения, желавших посетить Кронгресс. По счастливой случайности, я был хорошо знаком с одним видным чиновником Департамента Полиции, Волковым, от которого во многом зависело уладить этот вопрос. Я знал Волкова в течении нескольких лет, потому что принимал участие в экспертизе частных заводов, изготовляющих порох и взрывчатые вещества, и предпринимал вместе со мной путешествия на различные заводы для осмотра на месте заводских сооружений. Он относился ко мне с большим уважением, вс|егда присоединялся к моему мнению, и потому я решил обратиться к нему за советом, как выйти из этого щекотливого положения. Я воспользовался нашей поездкой на Юг России, на Штеровский динамитный завод, где мы должны были решить очень важный вопрос о постройке на тесной территории завода новой динамитной мастерской. Я объяснил Волкову, какое неудобное положение может создаться, если сотни химиков-евреев узнают, что без особого разрешения они не будут в состоянии в’ехать в Россию для участия в Конгрессе, — в то время, как их коллеги не-евреи будут в состоянии приезжать на Конгресс совершенно беспрепятственно. Сначала Волков дал мне вежливо понять, что нельзя нарушить Высочайшее повеление, но после долгих споров мне удалось убедить его, что на основании того же повеления вполне можно дать нужное разрешение лицам, желающим приехать на Конгресс. Были намечены основы такого разрешения: на русской границе пропускаются все лица, независимо от их расового происхождения, если только они пред’явят билет, свидетельствующий, что он есть член Международного Конгресса химиков; все такие билеты должны быть скреплены моей собственноручной подписью; при выезде из России эти билеты должны быть также представлены на русской границе. Волков согласился на это мое предложение, и по приезде в Петербург, прислал мне бумагу о согласии министра внутренних дел на такой порядок в’езда членов Конгресса в Россию.
В самом начале 1914 года нами были получены нужные кредиты, и работы по подготовке Конгресса пошли полным ходом. Ответственным секретарем был приглашен инженер Похитонов, только что приехавший из Соед. Штатов, где он пробыл 8 лет и хорошо владел английским языком. Нам было дано специальное помещение для распорядительного бюро Конгресса. Были разосланы многочисленные приглашения, установлена связь со всеми странами, где были образованы постоянные бюро по Международным Конгрессам, и, наконец, напечатана и разослана первая книжка на 4-х языках, которая содержала в себе состав распределительного бюро Конгресса и разделение Конгресса на секции с указанием их председателей и секретарей. Летом стали поступать первые членские взносы, и многочисленные запросы; Конгресс обещал быть очень большим, но, к сожалению, ему не суждено было собраться вследствие начавшейся войны.
Между другими я получил письмо от моего давнего друга Гомберга, который стал профессором Государственного Мичиганского Университета. Он выражал надежду, что ему удастся приехать на Конгресс. За эти годы он сделал удивительную работу, которая прославила его имя в химическом мире: он первый доказал существование в растворе свободного органического радикала. Я был очень рад узнать, что он не забыл русский язык и приедет на Конгресс, чтобы поделиться своими новыми исследованиями.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОДЫ ВОЙНЫ
1914—1917
ГЛАВА ПЕРВАЯ
РОССИЯ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
Надо быть очень талантливым писателем, чтобы нарисовать картину тех настроений, которые обнаружились в различных классах русского народа перед началом войны 1914 года.
В довоенной России, как известно, интеллигенция составляла лишь небольшую прослойку среди 160-миллионного народа, 75—80% которого приходилось на долю русских (включая сюда малороссов и белоруссов, как имеющих с великороссами одно и то же происхождение). Разница между культурным развитием интеллигенции и крестьянства, составлявшего главную массу населения России (до 80%), была очень велика, и потому все отношение страны к правительственной политике, — как внутренней, так и внешней, — определялось почти исключительно русской интеллигенцией, которая была настроена весьма оппозиционно. К оппозиции образованного класса общества примыкала также сравнительно небольшая часть рабочих, количество которых перед войной 1914 года было, правда, очень невелико: не более 3-х миллионов. Рабочие организации были настроены более революционно, чем интеллигенция, пред’являя к правительству еще большие требования в отношении дарования политических прав, как русскому народу, так и к национальным меньшинствам, населяющим громадную часть России. Оппозиционное настроение рабочих поддерживалось все время искусной пропагандой интеллигентных революционеров, среди которых было не мало лиц не русского происхождения, настроенных против правительства за ограничение их в некоторых из их гражданских прав.