Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917
Шрифт:
Какое бы правительство не существовало, во всякой стране всегда найдется не малое количество людей, которые будут критиковать его действия. Это вполне здоровое явление, и подобная оппозиция, основанная на фактах, приносит стране большую пользу. В России со времени издания манифеста 17-го октября 1905 года было положено начало обсуждению всех законодательных актов в Госуд. Думе и Госуд. Совете. Своим манифестом царь лишил себя права единолично издавать какие-либо законы для Империи без одобрения их указанными представительными учреждениями. Этот великий акт в истории Российского Государства должен был бы привести к культурному развитию нашей страны, если бы обе стороны, как правительство, так и народные представители, честно, разумно, и постепенно стали проводить законы, необходимые для обновленной России. Но история показывает, что люди, призванные решать судьбу нашей родины, как в рядах правительства, так и в Думе и Совете, не поняли или не мотели понять, как надо вести государственный корабль, чтобы достигнуть обетованной земли. И правители, и народные представители с самого начала их совместной деятельности только и делали, что обманывали друг друга, и при решении важнейших государственных вопросов считались более всего со своими самолюбиями и партийной дисциплиной, чем с пользой
Как человеку, стоявшему всегда вне политики, мне не под силу сделать критический обзор всем происходившим тогда событиям, чтобы привести доказательства, которые подтвердили бы все сказанное мною выше; но я не могу не отметить здесь одного наиболее важного факта, который, по моему крайнему разумению, был одной из главнейших причин разрушения тех бытовых устоев, на которых воспитался русский народ в течении целого ряда веков. К этому заключению я пришел еще до начала войны, но события военного времени, совершавшиеся в исключительных условиях, когда единение царя и народа должно было бы быть наиболее тесным и базироваться на полном доверии, еще более подтвердили мне правильность моих печальных выводов.
Русская пословица говорит, что «рыба портится с головы». Ее вполне можно приложить к истории разложения русского общества. Каждый русский человек сознавал, что царское слово — свято и что царь не может его нарушить. На этом веровании зиждилось все уважение к личности царя. Так думал и крестьянин, и всякий образованный человек. С молодых лет нас учили, что каждый гражданин должен держать данное им слово, а царское слово — ненарушимо. Царь должен стоять вне партий и не проявлять антипатии ни к одной из народностей, населяющих Империю. К сожалению, можно привести много фактов, из которых будет ясно, что Николай 2-ой, и по слабости своего характера, и по наветам других людей, — а в особенности царицы, — нарушал свое слово. Сколько раз В. Н. Коковцев, будучи премьер-министром, указывал царю, что тот или иной предполагаемый им указ будет являться нарушением его царского слова. Точно также его отрицательное отношение к народному представительству, прием и особое покровительство черносотенных организаций, вроде «Союза русского народа», «Михаила Архангела» и т. п., советовавших ему упразднить Госуд. Думу и стать самодержцем; постоянное знакомство с идеями позорного журнала «Гражданин» князя Мещерского, — все это шло в разрез с дарованным им манифестом 17 октября и не могло не внушать недоверия к его царскому слову. Ни для кого не было секретом, что царь неприязненно относился к евреям, что также порождало недовольство среди интеллигенции. Все эти факты внушали каждому мыслящему человеку, что царь не понимал своего высокого положения и не представлял себе, каким царем он должен быть при дарованном им строе для Новой России.
Мне приходится описывать эти необдуманные деяния царя, которые в их совокупности привели к гибели, как династии, так и всей России, но тем не менее я вовсе не хочу умолчать о том, что царь был преисполнен самых хороших намерений и имел в своей натуре честные начала. Он, несомненно, любил русский народ, хотел сделать с своей стороны все, чтобы он был счастлив; он не хотел войны с Германией и по телефону приказал Сухомлинову и Янушкевичу отменить мобилизацию, и не его вина, что они не послушались его приказания. Мне лично несколько раз приходилось говорить с царем и до войны, и в особенности во время войны, когда я бывал в Ставке; его простота и удивительно мягкое и ласковое обхождение в сильной степени подкупали в его пользу. Но надо признаться, что по своему складу своего характера он совешенно не подходил быть правителем такой громадной страны, какой была Россия. Мне пришлось на эту тему беседовать с В. Н. Коковцевым, который, в качестве министра финансов и председателя Совета Министров в течении 10 лет, мог хорошо изучить натуру царя. Он вполне подтвердил мое убеждение, что Николай II не мог быть царем, даже если бы у него была другая жена. Личное благородство и честность натуры царя наиболее всего выявились во время революции. В самом начале беспорядков в Петербурге, он поспешил к своей семье, несмотря на громадную опасность, которая угрожала ему от революционно настроенных рабочих и солдат. Царь мог отправиться в армию, в гвардейские части, которые в то время сохранили полный порядок и могли взять его под свою защиту. Вообще все поведение Николая II во время революции поражает своей безупречностью и достойно не только уважения, но и преклонения, — в особенности, если его сравнить с поведением императора Вильгельма. Если я и позволил себе критиковать поступки царя, то с точки зрения выяснения причины начавшегося разложения в стране, которое, несомненно, подготовляло революцию, была бы война 1914 года или нет.
С другой стороны, оппозиционные настроения в стране в еще большей степени вызывало поведение царицы Александры Федоровны, — несомненно имевшей большое влияние на своего супруга, которое особенно увеличилось после того, как царевич Алексей заболел неизлечимой болезнью, гемофилией. В виду безграничной любви к сыну, наследнику русского престола, в мистическом характере Государыни развилось особое религиозное настроение, даже не совсем вяжущееся с учением христианской церкви. В мировоззрении царицы, жизнь людей направляется исключительно Божьим Промыслом, и человек может достичь утешения только обращением к Богу, для которого, как она веровала, нет ничего невозможного. Слепо веря в милосердие Божее и в его могущество, большую часть своей жизни она проводила в молитвах, прося Бога совершить чудо над ее неизлечимым сыном, который был для нее безценным кумиром, — быть может, еще более дорогим, чем ее муж. Своего мужа она полюбила после первой же встречи, когда он был еще наследником престола, и сохранила эту любовь до последних дней своей жизни. При таком особенном религиозном состоянии всего ее существа, редко встречающемся в наше время среди интеллигентного общества, делается совершенно понятным, что она не приступала ни к одному делу и не принимала ни одного решения без обращения к Богу, который должен был ее вразумить и наставить на истинный путь. Всякий раз, когда до ее слуха доходила весть о каком либо событии, где проявлялось Божье милосердие, ее мистическая натура властно заставляла ее прибегать к усердной молитве и искать помощи у Бога.
Это настроение и привело к знакомству со «старцем» Распутиным, о котором ей было сообщено, что он умеет умолять Господа и что многие, к нему обращавшиеся, получили утешение в своих скорбях и болезнях. Удачное выступление хитрого мужика Тобольской губернии, пользовавшегося на родине плохой репутацией, во время припадков болезни у наследника скоро оказало влаяние на все существо Государыни, и она стала слепо верить этому проходимцу, который сумел понять ее мистическую натуру. Распространяться о деяниях Распутина нет никакой надобности, так как это сделано другими; я позволю себе привести здесь только один факт, который несомненно свидетельствует о влиянии, который он имел на Государыню. Священник Владимирского Собора в Петербурге, К. Богоявленский (как видно будет далее, я за него ходатайствовал о помиловании, так как он был присужден к расстрелу большевистской властью) рассказал мне однажды, года за 2-3 до войны, что он познакомился с Распутиным у своего знакомого священника, у которого он был в гостях на крестиных. После хорошей трапезы и возлияния, Распутин стал хвастаться, что он, когда хочет, может ехать к царице Александре и, когда хочет, может ей звонить по телефону. «Она у меня в руках; делает все, что хочу; вот с папашкой (так он называл Николая II) не всегда легко сладить, министры его сбивают». Когда в компании стали сомневаться, что он говорит правду, то Распутин подошел к телефону и приказал соединить его с Царскосельским Дворцом, а потом вызвал Государыню и сказал буквально следующее: «Ну, что, Александра, как ты чувствуешь? — Все ли благополучно? Молись, молись, все будет хорошо».
Любя Государыню и боготворя сына и будучи сам очень религиозным человеком, царь ничего не имел против молитв старца и общения с ним его супруги. После того как самые преданнейшие люди ему доносили о безнравственном поведении Распутина, он не мог не сознавать, что этот подозрительный святой может ронять престиж царской семьи. Но, как
безвольный человек, он не мог ослушаться своей супруги, боясь к тому же своими действиями повредить здоровью сына, и потому не мог предпринять шагов к удалению Распутина из Петербурга. Один раз Государь сказал одному из лиц, который указывал ему на необходимость удаления Распутина: «Лучше один Распутин, чем тысяча истерик». Мистицизм его супруги заразил также и его, и он считал, что удаление «старца» повлечет гибель сына. Когда безобразия Распутина в Петербурге, в кабаре «Вилла Роде», дошли до предела, то) товарищ министра внутренних дел, шеф жандармов ген.-ад’ютант Джунковский, сослуживец Государя по Преображенскому полку и его любимец, выехал в Ливадию и в часовой беседе рассказал царю о безнравственном поведении Распутина и о необходимости его удалить из Петербурга, то Государь сказал, что он об этом подумает. А когда Джунковский возвратился в Петербург, то прочитал указ о своей отставке...
Можно сказать, что чем сильнее общественное мнение, Государственная Дума и достойнейшие министры (Столыпин, Коковцев) возмущались поведением Распутина, тем большим становилось влияние последнего на царицу. Убежденная в том, что царь есть помазанник Божий, она внушала своему супругу, что он имеет право творить свою волю и поступать, как он хочет, не считаясь ни с кем, ибо его направляет сам Бог. Свою волю Бог выявляет через молитвы таких исключительных старцев, каким является Распутин. Вмешательство в семейную жизнь царя и в его решения по управлению государством со стороны других лиц недопустимо и ведет только ко вреду государства и народа, который предан царю и готов беспрекословно исполнять его волю. Министры, которые не были согласны с таким мировозрением императрицы, попадали в немилость и заменялись такими, которые были готовы быть слепыми исполнителями воли царя. Немилость к Столыпину, большому государственному человеку, который спас династию и установил порядок в России, заложив фундамент для ее дальнейшего развития; удаление от власти честнейшего и бла-
городного В. Н. Коковцева и ряда других дельных министров, все это диктовалось исключительно настояниями Александры Федоровны, которая старалась внушить царю, что подобные господа «заслоняют личность царя», и стараются показать народу, что они, а не царь, Помазанник Божий, производят все эти реформы. Горе России было в том, что такая истерическая натура, зараженная религиозным мистицизмом и не знающая жизни народа, захотела вместе с царем не царствовать только, но и управлять страной при помощи методов, которые недопустимы при современных условиях жизни государства. Превосходная мать и безупречная жена, любившая в жизни только своего мужа, глубоко религиозная, она должна была бы стоять вдали от государственных дел, и все свои помыслы и молитвы направить на заботы о своей семье, — в особенности о сыне. Пусть святые подвижники, старцы и юродивые были бы в ее окружении; пусть она через их молитвы просила бы Господа о здоровьи ее больного сына, ее «кумира». Никто в России не стал бы осуждать царицу за такой образ мыслей, если, конечно, указанные молитвенники касались бы только духовных вопросов и если бы они отличались поведением, достойным их звания и положения. Но так как указанные условия были не соблюдены, то и совершилось то моральное разложение, как во всей царской фамилии, так и в высших кругах общества, которое привело к революции и гибели монархии.
Свое вмешательство в вопросы государственного управления она оправдывала, главным образом, той мыслью, которую ей внушил Распутин, — что народ русский любит и обожает царя и царицу и готов для них на все жертвы и подвиги, министры же и все окружающие царя суть наемные чиновники, которые думают только о своей пользе, а не о благе народа. Царица считала, что Распутин, как крестьянин, близко знает все нужды русского народа и, что считаясь с его указаниями царь должен подобрать себе на помощь людей, которые могут показать народу, как царь заботится о нем. Александра Федоровна верила в несокрушимость и неизменяемость русского самодержавия, которое оставалось незыблимым в продолжении трех столетий царствования Романовых, и полагала, что идея самодержавия вошла в плоть и кровь русского народа. Она думала, что, несмотря на акт 17 октября 1905 года, воля царя все равно осталась неограниченной, и все должны исполнять его веления, хотя бы они противоречили основным законам Империи. Все, кто перечил Государюи доказывал, что его желания не могут быть исполнены, в виду их расхождения с законами, по мнению царицы, подлежали немедленному удалению.