Жизнь по частям
Шрифт:
— Я так понимаю, об ужине ты уже и думать забыл? Или все-таки оценишь, над чем я полдня колдовала на кухне? И, кстати, — по лицу Юлиоль пробежала легкая тень. — С запусками Мишалки в космос… не надо так высоко. А лучше — вообще не надо. Давай побережемся, хорошо?
Джосандр с досады прикусил губу — как же это он умудрился забыть! Наверное, все потому, что он так обрадовался дочке… И, виновато взглянув на жену, кивнул. А та уже улыбалась.
— На какой из вопросов ты сейчас ответил «да», хотела бы я знать? На первый, второй или третий? А может, на все
— Папа, а знаешь, что мама приготовила? — Дочке явно наскучила роль безмолвного свидетеля, и она юлой завертелась на руках отца, стараясь поймать в поле зрения обоих родителей. — Ни за что не угадаешь! Спорим?
— Если твой папа на работе хоть раз дотянулся до коммуникатора, то ты уже проспорила, Мишалка. Я посылала сообщение. Ты его прочитал?
— Сообщение? — Джосандр порылся в памяти. — Что-то не припоминаю.
— А ты проверь. Вдруг поможет? — Юлиоль улыбнулась.
Журналист, аккуратно спустив дочь на дорожку, дотронулся до коммуникатора, пролистал журнал.
— И в самом деле. Вот оно.
— Можно, я догадаюсь? — Жена посмотрела на Джосандра, и он увидел в ее глазах искорки смеха на фоне затаенной грусти. — Ты нас снова задвинул в архив, до лучших времен?
— Не в архив, а…
— Любимый, ну какая разница? Не цепляйся к словам, журналист. Ты ведь знаешь, о чем я.
Джосандр вздохнул, опустил голову.
— Раньше ты нас хотя бы замечал, если мы тебе звонили. Не узнавал, правда, — на работе ты не помнил о нас, семья была лишней базой, — до слуха мужчины донесся короткий смешок, — но отвечал на звонки. А когда купил блоки восприятия… — Юлиоль замолчала на миг, а затем, отвернувшись от мужа, еле слышно прошептала: — Впрочем, не знаю даже, что хуже: когда ты нас в упор не замечаешь, даже столкнувшись нос к носу, или когда видишь и спрашиваешь: «Извините, мы знакомы?»
Джосандр смотрел в пол. Сейчас он чувствовал себя последним негодяем. Он знал: ему нет прощения за пренебрежение семьей. Но журналист знал и другое: завтра утром он сядет в «Летуна», сменит базы памяти, перенастроит блоки восприятия действительности и будет совершенно искренне считать, что все идет как надо.
Юлиоль, как всегда, нарушила неловкую тишину первой. Обняв мужа сбоку, она нежно подула ему в ухо, а затем прошептала:
— Только не вздумай считать, что я решила устроить тебе премьеру: первый супружеский скандал за семнадцать лет семейной жизни. Не дождешься. Любимый, ты — это ты, и я знала, за кого выхожу замуж.
Джосандр, воспрянув духом, повернулся к жене. Та улыбнулась — такой знакомой, такой родной улыбкой, с которой когда-то началось их знакомство. Поймав ее однажды на лету, он, студент факультета журналистики, встал столбом, а затем развернулся и отправился вслед за обладательницей этого чуда, впервые в жизни пропустив лекцию. Как оказалось, Юлиоль улыбалась вовсе не ему, а миру, который подарил ей прекрасный дождливый день, наполненный тихой нежностью, но знакомству это не помешало.
Тогда у него еще не было баз памяти. Они только-только появились — и стоили безумных денег. Студенту, пусть даже и очень перспективному, уже успевшему устроиться на работу, такая роскошь была не по карману.
— Просто без тебя — всегда не то. Вот я иногда и пищу вслух. Скучно мне. Видишь, какая я капризуля. — Юлиоль прижалась к мужу, подмигнула ему, стремясь закончить разговор на шутливой ноте.
— Но ведь пока меня нет, ты можешь… — начал было он и остановился, с запозданием сообразив, что, кажется, вот-вот ляпнет что-то неподходящее. Попытался придумать иное окончание, не смог и обреченно договорил до конца: — Ну… с подругами пообщаться.
Жена от неожиданности поперхнулась, потом как-то странно хихикнула.
— Ты все шутишь, да? — Поймав виноватый взгляд мужа, покачала головой: — Нет, не шутишь. Просто не понимаешь. А ведь у самого для друзей и для нас — разные базы памяти. Как и у других. Даже компьютеры знают, что должно быть только так. Одно другим не заменишь.
На миг поддавшись эмоциям, Юлиоль заговорила громче, чем обычно, но тут же опомнилась.
— Ты — это ты, любимый. И никакая подруга тут не поможет. А если б могла — значит, это не любовь. Друзья… — жена усмехнулась. — Знаешь, база памяти — все, что от них осталось. Подключить, повспоминать… Мы, видишь ли, не совпадаем. Я все время звоню не вовремя — тогда, когда меня не помнят. Надоело каждый раз объяснять, кто я такая и кем прихожусь моей подруге. Вот и…
Юлиоль пожала плечами, повернулась лицом к саду.
Джосандр, оглушенный свалившимися на него откровениями, стоял столбом. Мимо него проскользнула детская фигурка. Мишалка, весь разговор простоявшая чуть поодаль, обняла маму руками за талию, прижалась щекой к спине.
— Мама, мамочка! Все хорошо. Я тебя люблю, мамочка. И папа тоже! Мы всегда-всегда будем вместе! Правда-правда!
Глядя на дочь, Джосандр шагнул вперед, положил голову на плечо Юлиоль.
— Прости, — вдруг прошептала она. — Я такая…
— Ты прости, — прошептал он в ответ. — Знаешь, ты права.
— Права? В чем?
— Ну… как-то сложно все стало. Базы эти, блоки… Надо что-то делать… О! Придумал! — Джосандр щелкнул пальцами. — Я напишу статью!
Юлиоль тихо засмеялась, тряхнула головой, обернулась через плечо, и Джосандр увидел на ее лице комично-начальственное выражение.
— Я, как глава семьи, знаю, что надо делать для общего блага. Надо идти ужинать. Ну-ка, шагом марш в дом!
— Ур-ра! — завопила Мишалка и, надув щеки, промаршировала мимо родителей.
Остаток вечера прошел потрясающе. В гостиной то и дело раздавались взрывы дружного смеха, одна игра сменяла другую, а под конец был устроен бой на подушках.
Когда же наконец Джосандр с Юлиоль уложили внезапно заснувшую — стоило на миг отвернуться! — дочь в кровать и сами оказались в спальне, он подошел к окну, раскинул руки в стороны и, став вдруг совершенно серьезным, сказал:
— Знаешь, любимая, — это был лучший наш вечер за все последние годы.
Жена подошла поближе, положила руки на его талию: