Жизнь после смерти. Возвращенцы

Волохина Наталья

Потом один на один рассказывал:

– Я усе жене та и дочке отписал, внучек домой привез. А то ж дом большой, та и пустой. Веришь, мама, первый раз в жизни девчушек по голове погладил – слеза пошла. А хорошо на душе стало, тёпло.

И уже громко, уверенно, командным голосом продолжил:

– Я тут под домом магазин затеял. Та-а-ак. Еще повоюю. Я ж атаман походный.

– Ты же инвалид, маразматик, – пошутила я.

– Хто инвалид, я инвалид?! Не дождётесь. Я еще, може, сына рожу! – загремел он.

И тихонько добавил:

– Щё ручки – ножки ему нацелую, за всю нецеловальную жизнь свою, нацелую. Ото ж.

Книгоноша

Алексей,

хоть и технарь, читал запоем с самой школы. В Перестройку, когда завод его выбросил, спасло умение добывать книги. Старые московские книгочеи связали с нужными людьми, и стал инженер книгоношей. Возил из столицы под заказ драгоценные книги, о которых раньше только слышали и мечтали, неслыханные эзотерические и расхожее чтиво. Сложился круг заказчиков, «сарафанное радио» его вырастило. С развала на земле да на столе перебрался под крышу, в уголок, потом в комнатку, вскоре занимал целый этаж в престижном, проходном месте. Уже не справлялся один, приятеля в помощники взял. Наладилось, закрутилось, вроде, само по себе.

Вздохнул свободно, наелся, отъелся, все попробовал – «адидасы», цепи, барсетки, машины, путешествия, бани, девки, жене цацки. На все потратился, а деньги все есть и еще прибывают. Книжный голод тоже в любой момент утолить можно. Что делать, чего хотеть, куда бежать? В неё, горькую. Поначалу, конечно, для форса, пил «Наполеон» да «Сангрию», а потом «Смирнов» и даже «Рояль» в ход пошел.

Уснул однажды с сигаретой (классика жанра) и костюмчик спортивный, «паленый» – синтетический, сплавился, к телу прирос. Ожоги несовместимые с жизнью. Тут денежки и пригодились – на ожоговый центр. Денежки тут, Алексей там – в коме.

– Пролетел я через трубу, – рассказывал он мне, – серую, полупрозрачную, и очутился в доме каком-то, вроде барака. Подходят ко мне два парня, один белобрысый, другой чернявый. «Пойдем, – говорят, – мы тебя проводим». Пошли. По обеим сторонам коридора сплошь двери. И чувствую я, что за ними кто-то есть, хоть и не слышно ничего. Cтрашно, жуть. Откуда-то я знаю, что в комнатах люди мучаются, невыносимо страдают. И все никак не кончается ни коридор, ни ужас этот. Спрашиваю провожатых:

– Мне куда?

А брюнет отвечает:

– Куда хочешь, в любую дверь заходи.

Кто ж захочет в такую дверь? Я молчу, они молчат, и все идем да идем. Чую, не могу больше – что тут страшно, что там, решил, будь что будет, толкнул одну дверь и вошел. Оказалось, вышел, а парни там остались. И барак исчез. А передо мной девица явилась, цыганистая такая, красотка жгучая.

– Пойдем, – предлагает, – я тебя угощу.

Смотрю, вроде, рыночек – столы под навесами. Откуда взялись, только что пусто было? А на столах сладостей разных немеряно. Я таких и не видал никогда. Пить хочу, не могу, а кругом только сладкое и никаких тебе напитков. Деваха же так нахваливает, что хоть и жажда, а взял бы да попробовал. Только чую, нельзя ни под каким видом брать, не знаю почему, но нельзя, и всё.

Дошли до конца ряда она спрашивает:

– Точно ничего не хочешь?

– Нет.

Красотка и пропала, а я снова через тоннель полетел. В нем понял, что значит, космическая скорость.

Очнулся, лежу в ванне – кровать водяная в ожоговом. Стена передо мной белая. Вдруг прямо из неё, как в кино, не поверишь, два мужика выходят, блондинистые, как тот парень из барака. Но он одетый был, а на этих только рубахи белые до колен. Подошли ко мне с двух сторон, встали и молчат. Потом один протягивает стакан:

– Пить хочешь?

– Очень хочу. Только взять не могу, руки не двигаются.

Он поднес стакан мне ко рту, я и присосался, будто с рождения не пил. А вода вкусная, холодная. Я пью, она всё не кончается, словно стакан бездонный. Он отнял стакан и у второго спрашивает:

– Хватит что ли?

Тот отвечает:

– Еще чуть-чуть.

Ну, я снова, как из титьки.

– Теперь хватит, – второй говорит.

Стакан и пропал. А они в стенку ушли. Я плаваю, соображаю, не свихнулся ли часом. Но губы-то мокрые и желудок полный, да и весь я полный, будто кровь новую налили. Тут медсестра зашла, я окончательно убедился, что не брежу и не сплю. Сестричка, как увидала, что я очнулся, за врачами побежала. Врач толкует, мол, в рубашке родился, а кожа нарастет. Но я понимаю, что шкуру не зря с меня спустили, было за что. И на «экскурсию» не просто так водили. Только я испытание выдержал: дверь нужную выбрал, ни на какие соблазны не покусился. Обожрался и так уже по самое не хочу, ясно дураку стало, что вкуснее чистой воды – жизни – ничего не бывает.

– Зачем же ты вернулся? Что делать теперь станешь?

– Я точно знаю, что – проводником буду.

– Куда, кого водить станешь?

– Таких же, как сам, потеряшек, чтоб не через трубу, чтобы здесь нашлись.

Алексей – защитник, оберегал пацанов наркоманов в центре реабилитации, как самого себя. Верили они ему, старались, чтобы он им поверил, вывел. Некоторые прошли. Даже если бы один, уже много.

Елена Прекрасная

И будто мало им смерть попрать, они еще служение и место выбирают не из легких.

Калининград странный город, словно специально созданный для чудес. Жизнь в нем течет сонно, вяло, кажется, даже снег падает, как в замедленном кадре. Сглаженные, вечно бледные от малого сумеречного света лица, неспешная речь, умеренные движения – все вымогает взрыва, протеста. Там даже речке невмоготу – течет от моря. В нём я встретила Елену – ясновидящую. Ясно видящую происходящее, прошлое, будущее и людей, буквально, насквозь.

До смерти Лена работала не то швеёй, не то продавцом, она и сама плохо помнила. Жизнь серая, промозглая, скучная – работа, дом – зарастила тем же бледно-зеленым мхом, что на хмурых городских деревьях, девичьи мечты и надежды. В конце концов, придавила, словно толщей ледяной свинцовой балтийской воды, болезнью. Желчный пузырь не выдержал тяжести Лениных обид, разочарований, разорвался, случился перитонит, и она умерла.

– Белая труба, слепящий свет и скорость, скорость бешеная, а мимо мелькают знакомые лица, и я среди них, знаешь, как в книжках – «жизнь пронеслась передо мной в одно мгновение». Оказалось, правда. Никогда не верила, что так на самом деле может быть.

Полет кончился, а свет остался, но не такой яркий, как в трубе, и тепло, хорошо, будто домой вернулась. Благодать, как в детстве, когда наревешься, а тебя пожалела мама и баюкает. Ну, как еще передать? Любовь кругом и во мне, все любовь. Я узнала это чувство, по нему тосковала, особенно после смерти родителей. Тут хотела и хочу быть всегда. Вокруг никого, а чувствую, есть кто-то, живой он – свет. И только я решила, что здесь мое место, будто шепнули: «Пора». Куда, зачем? Я здесь буду! А мне опять: «Пора возвращаться!». Я так в жизни не пугалась: «Не хочу! Не надо! Я здесь, здесь останусь! Господи! Я здесь хочу, с тобой!». Дошло до меня, что с Богом я тут. А он мне в третий раз: «Пора». И снова труба, полет.