Жизнь примечательных людей. Книга первая
Шрифт:
Здесь он быстро выучил русский (у него вообще были невероятные способности к языкам), женился на русской (Варвара Николаевна Елагина, прошу любить и жаловать). Прослышав о войне с Хивинским ханством, втихаря пробрался в закрытый для иностранцев Туркестан, нанимает лошадей, пересекает пустыню Кызылкум, и появляется под стенами Хивы как раз накануне капитуляции. Офицеры смотрели на него как на приведение – по этому маршруту и большими караванами-то ходить опасались, туркмены были ба-а-альшие мастера грабежа.
Потом он вышивал в Испании, на Третьей карлистской войне, потом искал во льдах Северо-Западный проход с экспедицией Янга и чуть не погиб на той паровой яхте «Пандора». Впрочем, «чуть не погиб» – это рефрен его жизни.
А потом… Потом было главное дело его жизни. Именно он, по сути, спровоцировал русско-турецкую войну 1877-78 годов. Именно его статьи о зверствах турок в Болгарии в 1876
Естественно, прошел всю русско-турецкую войну, первым сообщил об окончательном поражении турок, был одним из немногих журналистов, кого великий и ужасный Игнатьев пустил на подписание Сан-Стефанского мирного договора. Сидючи в Стамбуле, уже собирал вещи чтобы ехать в Берлин, на конгресс, но заразился брюшным тифом и через несколько дней умер. Сгорел как свечка.
Ему было 33 года.
В болгарском городе Елена ему поставили памятник.
Ниже вашему вниманию предлагается половинка его статьи «Андрей Александрович. Иван Иванов» (длинную вы все равно читать не будете, а тут и коротко, и по делу). Это из репортажей времен Хивинского похода.
Почитайте, не пожалеете. Во-первых, оцените как написано (полтора столетия назад!), а во-вторых… Маг-Гахан не только был одним из немногих иностранцев, который нас не боялся и не пугал нами своего читателя, но и, кажется, понял нас едва ли не лучше, чем мы сами себя понимаем. Как раз тот редкий случай, когда со стороны оказалось виднее.
_____________________
… Иван Иванов состоит рядовым в полку Андрея Александровича.
Родился Иван Иванов крепостным Андрея Алексанровича и ничем не походит на этого молодого барича. Но чтобы верно оценить нрав Ивана Иванова необходимо иметь некоторое понятие и об отце его, Иване Михайлове. Иван Михайлов крестьянин, и целые поколения его предков были крепостными предков Андрея Александровича. В жизнь свою не видал он ничего кроме тяжелой работы и самой плохой пищи. До освобождения крестьян приходилось ему работать четыре дня из семи на барина, на своих харчах, поставляя своих лошадей и орудия; на содержание же себя с семейством предоставлялось ему работать в остальные три дня.
Если принять во внимание что целых шесть месяцев в году в России и работать невозможно, благодаря климату, то понятное дело что жизнь на долю Ивана выпала не красная. Проработав, бывало, целый день на помещика, он еще половину ночи работает на себя и всю жизнь свою проводит на пустых щах с похлебкой да на черном хлебе. Жилище его состоит из одной избы в которой теснятся все члены семьи – старые старики и малые ребята. Женатые сыновья его с женами и детьми живут с ним же, в той же избе, в той же комнате. Нельзя и ожидать чтобы при подобных обстоятельствах Иван Михайлов мог отличаться особенною утонченностью нравов, образованием и просвещенным образом мыслей. Он, напротив того, отличается именно отсутствием всех этих качеств. Неразвит и суеверен он до крайности; но найдутся в нем и хорошие черты. По природе он не жесток и не безчеловечен, нет в нем никаких унизительных пороков. Слабая сторона у Ивана Михайлова та же что и у Наполеона I. Это фатализм. Действует он однако на Ивана Михайлова совершенно другим образом, не только не наделяя его безумною отвагой и решимостью на всякий риск, а напротив того, развивая в нем какую-то безнадежность. У Ивана Михайлова нет восторженной веры в свою звезду. Он даже и не знает что у него есть звезда, а если и знает, то считает ее злополучною и обманчивою звездой, на которую не только нельзя полагаться, а скорее приходится ее избегать и проклинать.
Изба ли его загорится – Господня на то воля, и он оставляет ее догорать до тла. Грех противиться Божьему суду. Заболеет он – лечиться не станет по той же причина. Самому ли ему придется сплоховать, присвоить себе чужое добро или деньги – опять-таки не его в том вина, и он твердо стоит на том что его лукавый попутал, а сам он в деле том неповинен.
По правде говоря, в Иване Михайлове не существует никакой свободной инициативы. Целые века нравственного угнетения теготевшее над его предками и над ним самим довели его до этого фатализма. К чему противиться неизбежному? К чему бороться против неодолимого? И потому весь образ мыслей Ивана и все его чувства подернуты каким-то мрачным колоритом, проникнуты горечью и унынием.
Рассказы его все имеют трагическое окончание, самого его осаждает и угнетает сказочный мир вампиров, привидений и чертей, от лукавства и кровожадности которых нет спасения. Слова его песен проникнуты тою же безнадежностью, все напевы в минорных тонах и отзываются безысходною грустью.
Все эти характерные черты найдутся и в Иване Иванове, с прибавлением еще нескольких особенностей. Оторванный в ранней молодости от семьи и друзей для того чтобы провести пятнадцать, двадцать лет на службе, он оставляет далеко за собой все обыкновенные людские надежды и желания. Целые двадцать лет приходится ему наполнить одною рутиной лагерной жизни. Нет у него в перспективе ни своего очага, ни семьи, ни детей.
Большую часть друзей молодости ему никогда уже не видать. Он хорошо знает что задолго до того как ему вернуться на родину, его отец с матерью помрут, желанную выдадут замуж, братья с сестрами состарятся, да и самого его все успеют позабыть. Судьба разом перевернула всю его жизнь, сделала его другим существом. Быть-может вначале не раз приходилось ему всплакнуть над своею горькою долей: бедная изба его, конечно, была не очень удобна и привлекательна, но все-таки там он был под родным кровом, и никогда, быть-может, туда не возвратится. Но прошли годы, и великая государственная машина отлила и его в общую форму, подвела под общий уровень. И вот с тех пор зажил он живым автоматом, покорный воле недосягаемой для критики его простого разума; слепо покорился он своей участи, не пытаясь сопротивляться. Да и не в его природе бороться против неотвратимого. На то была Божья воля, бесполезно и грешно на нее роптать, и махнул Иван Иванов на прошлое рукой, стараясь примениться к настоящему.
Наконец вечное возбуждение и оживление солдатской жизни заставляет его забывать о родных покинутых на дальней родине. Хоть и мало у него надежд впереди, да за то и терять ему больше нечего, не предвидится больше горя, и вот он делается самым веселым малым, безшабашною головой.
Главный источник увеселения Ивана состоит в песнях. Поет он с утра до ночи. На ходу не замолкает он в течение целых часов. В репертуаре его найдутся песни в целые сотни стихов, и поет он их с начала до конца с полным довольством этою утехой. Среди пустыни – в Иркибае, Хала-Ате, Алты – Кудуке, когда и воды ему выдавалось по кружке в день, и тогда бы могли его видеть стоящим в полукруге пятнадцати, двадцати товарищей и поющим что есть мочи и надо заметить что в пении этом видит он для себя занятие далеко не маловажное, которое можно бы выполнять спустя рукава. Потому, когда поет наш Иван, то всегда стоит на ногах, а товарищи собираются вокруг него и подтягивают ему хором чуть ли не при конце каждого стиха. В веселье его чувствуется даже какое-то преувеличение. Неприличие некоторых его песен доходит до такой несообразности что утрачивает самый свой характер неприличия, переходя в какую-то смешную нелепость.
Вера Ивана Иванова в честность и способность своих офицеров поистине похвальна и назидательна. Он твердо убежден в их непогрешимости и вполне уверен что что бы они ни делали, лучше того не придумать, удачнее того не исполнить. Потому он никогда и не бунтует. Другие солдаты стали бы роптать на то что им не выдается молока к кофе или мяса хоть раз на день. Иван же и не снизойдет до того чтобы жаловаться на такие пустяки. Если не выдается ему мяса, то уж конечно оттого что его нет. Если выданное мясо уже начало портиться, то понятное дело виновата в том жара, против которой ничего не поделаешь. Сапоги ли его оказываются никуда не годными и ноги Иван отморозит – виноват в том мороз. Сухари его подточат черви – виноваты в том черви. Ему и в голову не приходит никого осуждать и упрекать. Если по какой оплошности или ошибке попадет он под огонь, где товарищи его падают вокруг сотнями и полку его грозит верное истребление – опять-таки Божья на то воля и нечего больше делать как ей покориться. Ему никогда и на мысль не приходить бегством исправить ошибку начальников. Словом, Иван Иванов держится того убеждения что все ведет к лучшему и охотно принимает вещи в том виде в каком оне ему представляются. Он вполне удовольствуется жизнью при одном черном хлебе и чае, и никогда не подумает жаловаться.