Жизнь против смерти
Шрифт:
— Ленинград тоже держится, и Москва, а как им приходилось туго!
— Ну да, — отвечала на это Барборка. — Шуму было много, а получился пшик. В магазине одна пани, у которой родственник служил в чехословацкой армии, сказала мне, что русские нарочно заманили немца до самой Волги, а потом как погонят в шею..!
— На ОПС [68] меня не поймать, — строго заметил Митя. — Нарочно русские немца туда, конечно, не заманивали. Это болтовня. Но дело непременно кончится либо котлом, либо клещами.
68
ОПС —
Митя, подражая дяде Станиславу, сравнивал и обсуждал новости и внимательно следил, чтобы не проговориться бабушке, что он слушает «Кромержиж». В конце осени ему стоило больших усилий удержать язык за зубами — новости просто жгли его. Но Митя умел молчать и не о таких вещах. Если бы только бабушка знала!
Однажды (в опустевших витринах уже начинали выставлять жалких Микулашей военного времени и облезлых чертенят) Митя ворвался к Нелле, как дикий. Она так и села с перепугу. После истории с Еленой она то и дело пугалась.
— Бабушка, — кричал Митя, — бабушка, какой подарок! Прочитай вот это.
И он в восторге швырнул на стол газету.
Митя называл плохие новости «пилюлями», а хорошие — «подарками».
В «Народном страже» стояло:
«Из Главной ставки фюрера:
Наша доблестная армия, окруженная в Сталинграде, оказывает упорное сопротивление контратаками на отдельных участках».
Как! Ведь еще вчера, судя по газетам, гитлеровцы геройски наступали. Три месяца назад нам не давали покоя громкоговорители, оравшие на пражских улицах, что Сталинград готов пасть в любую минуту! Точно удары дубинки по голове. И вот! Пожалуйста! Из наступающих захватчики вдруг превратились в окруженных!
«Может быть, мы все-таки кое-как переживем этот первый сочельник без Еленки», — подумала Нелла. Как бы радовалась Еленка! Вот был бы для нее подарок на елку! В этом году в сочельник в семье Гамзы за стол сядет еще на два человека меньше. Прабабушка скончалась осенью. Она никогда не упоминала имени Еленки, но в последнюю ночь перед смертью громко разговаривала с ней.
— Руженка, — сказал в полдень накануне Нового года доктор Хойзлер своей молодой жене, — я не хотел бы портить тебе настроение… но ты, вероятно, уже слышала эту печальную новость?
— Не достал икры? Как это на тебя похоже!
— Наш молодой друг Курт пал под Сталинградом.
Ро вынимала из шкафа с серебром чашки для бульона и приборы к новогоднему ужину. Горничную у нее взяли по тотальной мобилизации, и теперь пани Ро была вынуждена делать все сама. Когда она заехала к матери и попросила ее вести хозяйство, та отказалась. Ноги ее не будет в доме Хойзлеров.
— Жаль его, — заметила Ро, звякая вилочками и ножами, — он был парень хоть куда. А что фон Хемпке? Придет?
— Придет. От него-то я и узнал.
Ро взяла кусок замши и принялась начищать новогоднее серебро.
— Так как же с икрой, Густав? — спросила она неумолимо.
Второго февраля артистка
— Пани Тихая! Пани Тихая! — высунул он голову ей вслед. — Сегодня мы не играем. Запрещено. Только что из министерства сообщили. Театр закрыт.
Обернувшись, Власта окаменела, как соляной столп. Привратник с удовольствием наблюдал за ее изумлением.
— Траур по Сталинграду. Сталинград в руках русских, — подняв брови и наморщив лоб, произнес он грудным басом. Даже гестапо не могло бы придраться к такому серьезному и достойному выражению скорби. Но народу со швейковскими традициями все понятно.
Какой восторг! Сердце у Тихой забилось. Она наклонилась к привратнику.
— Пан Знаменачек, — произнесла она растроганным голосом влюбленной девушки, — вы как-то тут жаловались, что не можете достать ни капельки сливовицы. Я вам принесу!
И Власта вылетела из театра, точно ее сдунул февральский ветер.
— Придет весна, придет красна, — приговаривала она весело, как ребенок — считалку, мчась почти вприпрыжку. Февральский дождь брызгал ей в лицо, ноги в безобразных, неуклюжих белых валенках (она радовалась, что достала хоть такие) утопали в грязи запущенной Праги. Затемненный город был неприветлив, но разве захочется сейчас домой! Как всегда, чтобы привести мысли в порядок, Власте было необходимо движение. Она мчалась против ветра, подставляя ему грудь, набирая в легкие свежий влажный воздух, и жаждала поделиться новостью с друзьями. Жаль, что поблизости нет никого из надежных коллег! Не могла же она останавливать на улице незнакомых людей! Но ей очень хотелось сделать это.
Какая-то воинская часть перешла мост и свернула на набережную. Солдаты больше не пели «Wir fahren gegen England» [69] . Они топали молча, позвякивая в темноте оружием.
— Глядите, они идут побеждать на всех фронтах — «за Европу», — заметил во мраке чей-то насмешливый голос.
Власта не переносила вермахта и поэтому свернула в боковую улицу. За углом она налетела со всего размаху на прохожего, который шел навстречу. Он зажег электрический фонарик. Это оказался Станислав Гамза.
69
«Мы идем против Англии» (нем.).
— Станя, я тебя не убила?
— Ну что ты! В данном случае — нет, — засмеялся молодой Гамза, когда-то пытавшийся покончить с собой из-за актрисы. — Но что произошло, Власта, — по-ребячьи приоткрыл он рот, — что ты здесь делаешь? Ты бежишь из театра? А я только что собрался посмотреть на тебя.
— Тебе не повезло, — сказала Власта со своей обычной резкостью. — Прикрыли нашу лавочку.
Она была маленького роста, и ей пришлось встать на цыпочки, чтобы без церемоний обнять Станю за шею и шепнуть ему: