Жизнь Пушкина
Шрифт:
Добрейший Василий Андреевич, конечно, поверил клятвам Геккерена, растроган был его горем и поехал к Пушкину, чтобы как-нибудь успокоить его и предотвратить дуэль. 6 ноября, когда у Пушкина сидел Жуковский, явился и Геккерен. Сентиментальному Жуковскому и хитрому Геккерену удалось уговорить Пушкина отсрочить дуэль еще на две недели. Загряжская и Геккерен придумали сообща некий план для спасения жизни Дантеса и для благополучия Натали. Дело в том, что двойная любовная игра, которую вел Дантес, зашла, кажется, довольно далеко — по крайней мере в его отношениях с влюбленной в него Екатериной Николаевной. Надо было жениться. Эта матримониальная необходимость была уже известна нескольким лицам. Слухи о возможной свадьбе дошли даже до Москвы не позднее второй половины октября, значит, недели за две до получения Пушкиным пасквиля. Это
Прежде чем решиться на этот шаг, Геккерен при посредничестве Жуковского всячески старался спасти Дантеса от опасного поединка. В эти дни Жуковский и лично уговаривал Пушкина, и писал ему жалкие письма, но все эти убеждения не трогали поэта. Дело осложнялось еще тем, что Пушкин выразил Жуковскому свое ироническое подозрение в желании Дантеса уклониться от поединка. Надо было спасать достоинство молодого кавалергарда. С этою целью Жуковский объясняет Пушкину в письме сложившиеся обстоятельства: «В день моего приезда, в то время, когда я у тебя встретил Геккерена, сын был в карауле и возвратился домой на другой день в час. За какую-то ошибку он должен был дежурить три дня не в очередь. Вчера он в последний раз был в карауле и нынче в час пополудни будет свободен. Эти обстоятельства изъясняют, почему он лично не мог участвовать в том, что делал его бедный отец, силясь отбиться от несчастия, которого одно ожидание сводит его с ума…»
Когда Геккерен решил, что нет другого выхода из создавшегося положения, он посвятил в свой план Жуковского. Ему он дал разъяснения совсем не те, какие он давал позднее в письмах к Бенкендорфу, Нессельроде и нидерландским министрам. По рассказу князя П. А. Вяземского, «Геккерен уверял Жуковского, что Пушкин ошибается, что сын его влюблен не в жену его, а в свояченицу, что уже давно сын его умоляет своего отца согласиться на их брак, но что тот, находя брак этот неподходящим, не соглашался, но теперь, видя, что дальнейшее упорство с его стороны привело к заблуждению, грозящему печальными последствиями, он, наконец, дал свое согласие».
Жуковский не усомнился в правдивости этого рассказа. Геккерен предупреждал Жуковского, что честь Дантеса не может быть запятнана никак. Жорж не трус. Он готов выйти на поединок. Но дело друзей предотвратить несчастие, потому что друзьям он, Геккерен, открывает тайну. Пусть Пушкин не воображает, что Дантес хочет уклониться от дуэли, но если ее не допустить, это будет для всех счастьем. Дантес женится на любимой девушке. Честь Натальи Николаевны не будет затронута. И наконец, Пушкин не будет рисковать своей головой, выходя на поединок, в сущности ничем не мотивированный.
Когда Жуковский, нарушив слово, данное Геккерену, который, конечно, именно этого и хотел, рассказал Пушкину о возможном браке Дантеса с Екатериной Николаевной в надежде, что сообщение успокоит поэта, случилось нечто им не предвиденное. Пушкин пришел в бешенство. Он увидел в этом проекте явное желание уклониться от поединка. Пушкин в рассеянности не замечал вовсе романа своей свояченицы с Дантесом, но зато он помнил признания самой Натальи Николаевны, которая, между прочим, по свойственной ей глупости, могла преувеличивать страсть своего обожателя, хвастаясь своими чарами. Эти ее «чары» не давали ей покоя даже под старость, когда она нарожала немало детей[1197] и состояла в браке с П. П. Ланским. Пушкин не поверил в подготовлявшийся брак Дантеса. Он думал, что разговоры о браке нужны Геккеренам только для того, чтобы выиграть время. А ему, Пушкину, хотелось поскорее покончить с Дантесом, чтобы начать борьбу с более опасными и вооруженными врагами.
13 или 14 ноября произошло, однако, свидание Пушкина с Геккереном в квартире Е. И. Загряжской. Геккерен официально заявил
16 ноября на обеде у Карамзиных В. А. Соллогуб сидел рядом с Пушкиным. Во время общего веселого разговора поэт вдруг нагнулся к своему соседу и сказал скороговоркой: «Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснении не соглашайтесь…»
Потом он продолжал шутить и разговаривать как ни в чем не бывало.
«Я остолбенел, но возражать не осмелился, — пишет Соллогуб в своих «Воспоминаниях». — В тоне Пушкина была решительность, не допускавшая возражений».
Вечером Соллогуб был на рауте у графа Фикельмона[1198]. Любопытно, что все дамы были в трауре по случаю смерти Карла X. Одна Екатерина Николаевна Гончарова отличалась от всех своим белым платьем. За нею ухаживал Дантес. Пушкин приехал поздно и без жены. Соллогуб уверяет, что Пушкин подошел к Екатерине Николаевне и запретил ей разговаривать с Дантесом. Позднее Соллогубу передавали, что будто бы Пушкин сказал что-то резкое и грубое самому Дантесу. У Соллогуба и Дантеса тоже был разговор. Кавалергард уверял Соллогуба, что не понимает, чего от него хочет Пушкин. Дантес согласится, конечно, на поединок, но сам вовсе не желает ни ссор, ни скандала.
На другой день была метель. Дул страшный ветер. Соллогуб поехал к Пушкину, который повторил свои требования. От него молодой человек поехал к д'Аршиаку.
Тот уверял Соллогуба, что «всю ночь не спал», придумывая выход из создавшегося положения. Д'Аршиак показал экземпляр «диплома», первое письмо Пушкина, записку Геккерена с просьбой отложить поединок, второе письмо поэта, в котором он берет свой вызов назад на основании слухов, что господин Дантес женится на его свояченице.
«Я стоял пораженный, как будто свалился с неба, пишет Соллогуб, — об этой свадьбе я ничего не слыхал, ничего не ведал и только тут понял причину вчерашнего белого платья, причину двухнедельной отсрочки, причину ухаживания Дантеса. Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел. Мера терпения преисполнилась. При получении глупого диплома от безымянного негодяя Пушкин обратился к Дантесу, потому что последний, танцуя часто с Н. Н., был поводом к мерзкой шутке…» Соллогуб не догадывался или делал вид, что не догадывался об истинном смысле пасквиля. «Самый день вызова, — пишет он, — неопровержимо доказывает, что другой причины не было. Кто знал Пушкина, тот понимает, что не только в случае кровной обиды, но что даже при первом подозрении он не стал бы дожидаться подметных писем. Одному Богу известно, что он в это время выстрадал, воображая себя осмеянным и поруганным в большом свете, преследовавшем его мелкими беспрерывными оскорблениями. Он в лице Дантеса искал или смерти, или расправы с целым светским обществом…»
Если Соллогуб не решился прямо указать на поведение царя как на повод для затеянного скандала, зато он с совершенной точностью, как современник и очевидец событий, дал понять, что дело было не в Дантесе, а в том «светском обществе», которое вело войну против поэта. Авторы «диплома» цинично издевались над Пушкиным, намекая на недосягаемость его оскорбителя. Они так увлеклись этой своей интригой, что невольно задели и личность самого царя. Вот почему, добившись нужной им развязки, они все-таки не совсем достигли своей цели. Эта их неудача выяснилась позднее, после смерти поэта. Они одержали пиррову победу[1199]. Историческая необходимость на этот раз оказалась против них.