Жизнь реальна только тогда, когда 'Я есть' (фрагмент)

Гурджиев Георгий Иванович

Через три или четыре месяца бессознательной жизни для меня

начался еще один год постоянного физического напряжения и необычных психологических изысканий и новшеств - а затем настал мой третий роковой год.

Это было в конце 1904 года в Закавказье, недалеко от Чиатурского тоннеля.

Говоря об этой третьей шальной пуле, я не могу здесь не воспользоваться случаем, к удовольствию одних и неудовольствию других моих сегодняшних знакомых, сказать теперь открыто об этой третьей пуле, что она была выпущена в меня, конечно, несознательно, каким-то "очаровашкой" из тех двух групп людей, которые, попав с одной стороны под влияние революционного психоза, а с другой во власть деспотических начальников, случайных выскочек, вместе заложили тогда, тоже, конечно, несознательно, краеугольный камень в основание действительно, по крайней мере сегодня, "великой России".

Тогда там проходили боевые действия между так называемой Русской Армией, в основном казаками, и так называемыми гурийцами.

Ввиду того факта, что определенные события моей жизни, начиная с этого третьего, почти фатального ранения, и до последнего времени, имели между собой, как я недавно заметил для себя, очень странную и в то же время очень определенную связь с точки зрения одного физического закона, я поэтому опишу некоторые из этих событий как можно подробнее.

Необходимо, прежде чем идти дальше, заметить здесь также, что вечером 6 ноября 1927 года, когда, хорошо выспавшись, я начал думать о сложившейся для меня ситуации, в моем сознании вспыхнула одна идея среди прочих, которая тогда показалась мне полностью абсурдной; но сейчас, неожиданно установив и за последние семь лет объяснив для себя различные факты, прежде неизвестные мне, я убедился без всякого сомнения, что она истинна.

Так вот, в период этой третьей пули со мной рядом был только один человек, и к тому же очень слабый. Как я узнал позже, он, думая, что ситуация и окружающие условия могли вызвать для меня очень нежелательные последствия, быстро нашел где-то осла и, положив меня, бывшего абсолютно без сознания, на него, погнал его спешно далеко в горы.

Там он положил меня в какую-то пещеру, а сам ушел искать помощи.

Он нашел какого-то "цирюльника-лекаря", необходимые бинты и вернулся с ними поздно вечером.

В пещере они никого не нашли и были очень удивлены, потому что ни я сам не мог уйти, ни кто-либо другой не мог войти туда, а относительно диких зверей им было очень хорошо известно, что в этом краю, кроме оленей, коз и овец, никаких животных не было.

Они заметили следы крови, но по ним нельзя было идти, потому что уже наступила ночь.

Только на следующее утро, когда начало светать, проведя всю ночь в беспокойстве и бесплодных поисках в лесу, они нашли меня между какими-то камнями, все еще живого и по всей видимости крепко спящего.

Цирюльник сразу отыскал какие-то корни, сделал из них мне временную перевязку, и дав инструкции моему слабому другу о том, что делать, немедленно куда-то удалился.

Поздно вечером он вернулся в сопровождении двух своих друзей, "хевсуров", с двухколесной повозкой, запряженной двумя мулами.

В этот вечер они отвезли меня еще дальше в горы и снова положили меня в пещеру, но на этот раз в большую, примыкавшую к другой огромной пещере, в которой, как позже выяснилось, сидели

и полулежали, возможно, размышляя о человеческой жизни прошлых и будущих эпох, несколько десятков мертвых хевсуров, "мумифицированных" разреженным воздухом этого возвышенного места.

В этой пещере, в которой они меня положили, в течение двух недель в присутствии вышеупомянутого слабого человека, цирюльника и одного молодого хевсура продолжалась во мне борьба между жизнью и смертью.

После этого мое здоровье стало улучшаться с такой скоростью, что спустя неделю мое сознание полностью возвратилось, и я уже мог двигаться с помощью кого-то и палки, и пару раз даже побывал на "тайной встрече" моих "бессмертных соседей".

К этому времени стало уже ясно в процессе гражданской войны, что верх, как говорится, взяла Русская Армия, и уже везде казаки выискивали и арестовывали всех "подозрительных" жителей, которые не были местными.

Поскольку я не был местным, а также знал способ мышления людей, подпавших под влияние "революционного психоза", я решил бежать из этих краев как можно скорее.

Учитывая создавшуюся обстановку в Закавказье в целом, и мои личные планы на будущее, я решил ехать в Закаспийскую область.

Продолжая испытывать невероятные физические страдания, я отправился в путь в компании вышеупомянутого слабого человека.

Я испытывал неимоверные страдания главным образом потому, что я должен был везде по пути сохранять вид, не вызывающий подозрений.

Вид, не вызывающий подозрений, был необходим, чтобы не стать жертвой этого "политического психоза".Дело в том, что в местах, где проходила железная дорога, лишь недавно был, так сказать, "достигнут высший градус" этого национального психоза, в данном случае между армянами и татарами, и некоторые особенные последствия этого человеческого бедствия все еще по инерции проявлялись.

Мое несчастье в данном случае состояло в том факте, что, имея "универсальную внешность", я выглядел для армян чистокровным татарином, а для татар чистокровным армянином.

Чтобы сделать этот длинный рассказ короче, я, всеми правдами и неправдами, в компании этого моего слабого друга и с помощью губной гармошки прибыл наконец в Закаспийскую область.

Эта губная гармошка, которую я обнаружил в кармане моего пальто, сослужила нам хорошую службу.

На этом оригинальном инструменте я тогда играл, могу признаться, неплохо - хотя я играл только две мелодии: "Сопки Маньчжурии" и вальс "Ожидание".

Прибыв в Закаспийскую область, мы решили на время пребывания остановиться в городе Ашхабаде.

Мы сняли две хорошие комнаты в частном доме с прелестным садом, и я мог наконец отдохнуть.

Однако на следующее утро мой единственный товарищ, уйдя в аптеку, чтобы достать для меня необходимые медикаменты, долго не возвращался.

Проходили часы, но он все не приходил... он не приходил.

Я начал беспокоиться главным образом потому, что знал, что он был здесь в первый раз и еще никого не знал.