Жизнь реальна только тогда, когда 'Я есть' (фрагмент)

Гурджиев Георгий Иванович

Я решил это делать для того, чтобы перед окончательной отсылкой их в печать пересмотреть их еще раз, но на этот раз в связи с впечатлениями, которые различные фрагменты производили на людей различных типов и уровней умственного развития.

И имея в виду эту цель, я начал с тех пор приглашать в мою городскую квартиру разных людей, моих знакомых с соответствующей индивидуальностью, послушать главу, предназначенную для исправления, которая читалась вслух кем-то в их присутствии.

В то время моим основным местопребыванием - как для всей моей семьи, так и для меня самого - было Фонтенбло, но из-за моих частых поездок в Париж я был вынужден иметь квартиру и там.

Во время этих публичных чтений в присутствии слушателей многих различных типов, одновременно наблюдая аудиторию и слушая свое писание, теперь готовое к публикации, я в первый раз очень определенно установил для себя и ясно, без всякого сомнения, понял следующее:

Форма изложения моих мыслей в этих писаниях могла бы быть понята исключительно теми читателями, кто, тем или иным путем, были уже знакомы с особенной формой моего мышления.

Но любой другой читатель, ради которого, говоря прямо, я изводил себя все это время почти непрерывно день и ночь, не понял бы почти ничего.

В процессе этого публичного чтения, кстати, мне стало ясно в первый раз, какой, в частности, должна быть форма, в которой нужно писать, чтобы это было приемлемо для понимания любого читателя.

Итак, когда я все это для себя выяснил, только тогда встал передо мной, во всем своем блеске и величии, вопрос моего здоровья.

Поверх всего прочего, тогда протекали в моем сознании следующие мысли:

Если все это, что было написано за три или четыре года почти непрерывного труда днем и ночью, нужно было бы переписать с самого начала в другой форме, более приемлемой для понимания каждого читателя, то потребовался бы, по крайней мере, такой же отрезок времени... Но время необходимо для написания второй и третьей серии; и время также будет необходимо для введения в практическую жизнь сути моих писаний... Но где взять столько времени?

Если бы мое время зависело исключительно от меня самого, я бы мог, конечно, переписать все это заново.

Более того, с самого начала этого нового писания я бы приобрел уверенность в счастливом конце, потому что теперь, зная как писать, я вполне мог надеяться, что по крайней мере после моей смерти основные цели моей жизни наверняка будут осуществлены.

Но из-за всякого рода накопленных последствий моей прошлой жизни выходит так, что как раз сейчас мое время зависит не от меня, но исключительно от "своевольного" Архангела Гавриила. И в действительности мне остается лишь один или два или, может быть, самое большее, еще три года жизни.

Это, то есть что я должен скоро умереть, может подтвердить теперь любой из сотен знающих меня врачей-специалистов.

Кроме того, я сам в моей прежней жизни не зря был известен как хороший, выше среднего, диагност.

Недаром я за свою жизнь имел множество бесед с тысячами кандидатов на срочное отправление на тот свет.

Говоря прямо, это было бы даже неестественно, будь это иначе... Потому что процесс инволюции моего здоровья за все время моей прошедшей жизни проходил во много раз быстрее и интенсивнее, чем процесс эволюции.

Фактически, все функции моего организма, который прежде был, как говорили мои друзья, "отлитым из стали", постепенно выродились, так что в настоящий момент из-за постоянного переутомления ни одна из них не функционирует, даже относительно, должным образом.

И это вовсе не удивительно... Даже не учитывая многих других событий, необычных для человеческого опыта, которые имели место в причудливо своеобразной форме моей прежней жизни, достаточно вспомнить лишь тот странный и необъяснимый рок, преследовавший меня, который состоял в том, что я был ранен три раза в совершенно различных обстоятельствах, каждый раз смертельно и каждый раз шальной пулей.

Если осмыслить все значение только этих трех инцидентов, которые, конечно же, оставили неизгладимые следы в моем теле, то можно понять, что каждый из них сам по себе мог бы быть достаточной причиной моего конца уже очень давно.

Первое из этих трех непостижимых фатальных событий произошло в 1896 году на острове Крит за год до начала Греко-Турецкой войны.

Оттуда, еще без сознания, я был вывезен, я не знаю почему, какими-то неизвестными греками в Иерусалим.

Вскоре, с возвратившимся сознанием, хотя с еще не вполне восстановленным здоровьем, я, в компании с другими - такими же как и я сам "искателями жемчуга в навозе", отправился из Иерусалима в Россию - не по воде, как обычно делают нормальные люди, а по земле, пешком.

От этого странствия, продолжавшегося около четырех месяцев, обычно по местам почти непроходимым, с моим здоровьем все еще в сомнительном состоянии, должны были, конечно, отложиться в моем организме на всю оставшуюся жизнь некие "хронически проявляющиеся" факторы вредного влияния на мое здоровье.

В добавление ко всему прочему, во время этого глупого путешествия меня посетили и остались погостить на довольно продолжительное время, найдя себе много удовольствий в моем теле, некоторые особые "деликатесы" местного характера, среди которых, между прочим, была благородная и знаменитая "курдистанскаяцинга", не менее известная "армянская дизентерия", и, конечно, этот вездесущий всеобщий любимец, имеющий так много имен: la grippe, или инфлюэнца.

После этого, волей-неволей, я вынужден был жить несколько месяцев, никуда не отлучаясь, дома в Закавказье, а потом снова начал, движимый, конечно, как всегда, идеей фикс моего внутреннего мира, различные путешествия через всякого рода пустыни, целинные земли и джунгли.

И в это время в моем несчастном физическом теле я снова играл роль гостеприимного хозяина, во время их долгих визитов, для многих других деликатесов местного характера.

Среди таких новых гостей были почтенная "ашхабадская бединка", "бухарская малярия", "тибетская водянка" и многие другие, которые также, погостив у меня, оставили мне свои визитные карточки навсегда.

В последующие годы мой организм, хотя приобрел уже иммунитет против всех таких местных тонкостей, тем не менее не мог, конечно, из-за все увеличивающегося в нем напряжения, искоренить последствия прежних деликатесов.

В таких условиях перенапряжения проходили годы; затем для этого несчастного моего физического тела наступил еще один роковой год, 1902, когда я был пробит второй шальной пулей.

Это случилось в величественных горах Тибета за год до Англо-Тибетской войны.

В этот второй раз мое несчастное физическое тело сумело ускользнуть от рока благодаря тому, что рядом со мной было пять хороших врачей - трое с европейским образованием и два специалиста тибетской медицины, все пятеро, искренно преданные мне.