Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре
Шрифт:
И тихий жаркий день, и убранные зеленью пароходики, и лодки, пестрые платья, звонкие голоса парней и девчат — как все это не похоже на обычные трудовые дни! Все шумит, все бурлит каким-то неестественным гулом.
Только опустевшие заводы с черными трубами молчат и точно кому-то угрожают…
Эти трубы Петру Исидоровичу часто напоминали пушки — грозные, величественные. Они словно говорили о тех недавних событиях, о которых часто шепотом вспоминали рабочие.
О смелых людях, которые 1 мая 1902 года шли с красным знаменем против полицейских и солдат. О грозном декабре 1905 года, когда
Эти грозные декабрьские дни хорошо памятны Петру Исидоровичу. Тогда в Курской губернии он распространял прокламации, призывающие свергнуть царя, и прятал их от глаз полиции в кроватке своего первенца Аркаши. В этой празднич ной толпе, бурлящей на улицах слободки, много тех, кто сражался на баррикадах и шел под красным знаменем, и они, сормовские рабочие, еще скажут свое грозное слово. Но когда?
У маленьких Голиковых свои заботы и свои радости.
Аркадий и Талочка немного скучали по тихому льговскому дому, по фруктовому саду и пасеке. Но и здесь, на новом мосте, много интересного.
Каждый день мимо дома с грохотом пробегали зеленые вагончики. Мерно стучали колеса, скрипели вагоны и протяжно гудел паровоз, оставляя за собой длинную серую бороду дыма. Прогудит поезд, прошумит и скроется в синем-пресинем лесу.
Аркаша уже знал, что все эти шумные поезда вместе с большими и маленькими пассажирами едут в дальние страны. Так говорила мама, и он очень завидовал людям, что ехали за синие леса, высокие горы, к далеким морям, которым нет ни конца ни края. А вот он с Талочкой так и оставался на старом месте, в заброшенном дворике с покосившимся забором, где никаких чудес не происходило, а росла гусиная трава да горькое растение полынь.
— Мама, — спрашивал Аркаша, — а скажи, почему они в дальние страны едут?
— А потому, что ищут хорошую жизнь.
Аркаша не знал, что такое хорошая жизнь и зачем она нужна людям, и снова спрашивал:
— Мам, а в дальних странах обезьяны живут?
— Обезьяны в жарких странах живут…
— А пальмы там есть?
— Есть…
— А бананы тоже есть?
— Там все есть, Аркаша.
Аркадий умоляюще смотрел на маму:
— Поедем в дальние страны! И папу возьмем и Талочку.
Наталья Аркадьевна улыбалась и гладила светлые волосы сына.
— Поедем. Только не сегодня и не завтра.
— А когда?
— Вот папу назначат, и поедем.
— Это как так назначат? — огорчался Аркаша. — Надо сейчас. Соберем чемоданы, кошку в корзинку посадим — и поехали!
Наталья Аркадьевна только качала головой и почему-то вздыхала.
«Значит, нельзя пока в дальние страны», — рассуждал Аркаша и снова взбирался на крышу сарая, откуда так хорошо были видны зеленые вагончики со счастливыми людьми, что едут в дальние страны.
Шли дни, недели, месяцы. Мама с папой пока никуда не собирались, а Талочке и Аркадию хотелось путешествовать. Так родилась игра в «дальние страны».
Собирались все стулья и табуретки в доме, составлялись в одну линию — получался поезд. Но какой поезд без паровоза? Табуретки еще кое-как сходили за вагоны, а ведь паровоз должен гудеть, свистеть, пыхтеть и выпускать пар. Эту обязанность Аркадий брал на себя. А Талочка — она маленькая, и, конечно, ей можно быть только пассажиром. Но дальше стен квартиры поезд двигаться не мог, и к тому же все время ездить на одном месте было не всегда интересно.
Куда занимательней смотреть на настоящие поезда: у них и дым настоящий, и гудки громкие, и мчатся поезда так быстро, что дух захватывает. А там совсем недалеко большой город Нижний. Только почему его все зовут «Нижний» да «Нижний», когда стоит он на горах?
Вот бы куда, там интересней, и жить в городе лучше…
В этом Аркадий и Талочка уже не раз могли убедиться. Ведь в поселке Варя никогда не было такой веселой ярмарки, на какую их возили зимой в Нижний. А какие там игрушки! Деревянные самовары золотом отливают — ну совсем настоящие! Или вот еще чудо-пароходы на колесах!
А сколько людей! От Софроновской площади по набережной Волги до самых пристаней! К балаганам игрушечников ну просто не протиснуться! И, конечно, Талочка с Аркадием ничего бы не увидели, если бы не папа. Он, высокий, сильный, прокладывал дорогу к игрушкам: затейливым матрешкам, которые мал мала меньше и складываются одна в другую, и всего их целых десять штук в одну большую помещается.
А сколько у прилавков малышей — таких, как Аркадий и Талочка! Тянутся малыши к разложенным на прилавках игрушкам, липнут как мухи к ларькам со всевозможными сластями, волнуются, сопят посиневшими от холода носами. А мороз все крепчает. Но что значит холод, если на прилавках огненными россыпями сверкает несметное игрушечное царство и так хорошо пахнет лаком и свежей масляной краской!
— Мама, мама, смотри, вон обезьянка! — громко кричит Талочка и радостно таращит глаза. — Смотри, сама лезет по веревочке.
Мимо Аркадия и Талочки с целой горой книг на лотке шагает дед с бородой.
— Чудесные книжки, календари, картинки! — хрипит он простуженным голосом.
Его почти не слышно. В веселом гомоне толпы тут визжат детские гармоники, там пищат глиняные петушки, хлопают игрушечные пистолеты.
На сей раз повезло Аркадию: в руках у него новенькая книжка с занятными картинками и пистолет, который стреляет пробками.
Нет, что ни говори, а в городе, да еще в таком, как Нижний, куда лучше жить, чем в поселке Варя!
И получилось так, что мечта Аркадия и Талочки сбылась.
В апреле 1910 года Петра Исидоровича перевели по службе из Сормова в Нижний Новгород.
В Нижнем Голиковы переменили несколько квартир в поисках лучшей и самое продолжительное время жили в двухэтажном каменном доме на углу улиц Варварки и Мартыновской.
Комнат в новом доме целых четыре, есть и детская. Поезда ни по Варварке, ни по Мартыновской не ходили, но зато здесь столько пешеходов — куда больше, чем в Сормове! И люди разные. То обыкновенные: в пиджаках, брюках, в шляпах или фуражках, — а то и в серых халатах и круглых шапках. Этих называли арестантами, и ходили они не по каменному тротуару и не как им вздумается, а посередине улицы, строем, под охраной солдат.