Жизнь, театр, кино

Жаров Михаил

Илья Эренбург совершенно правильно назвал Таирова рыцарем театра. Он до конца и остался настоящим рыцарем -театр был для него той Прекрасной дамой, которой он посвятил всю свою жизнь.

Таким я был в 1941 году

Второй раз я шел еще медленнее, обдумывая каждое слово, что собирался ему сказать. Слова должны быть не резкие, но убедительные, не хотелось

обидеть его своим отказом. И тут я припомнил, как в одну из труднейших для Камерного театра минут на Таирова обрушились критики как на представителя чуждого для пролетариата искусства, театра "одной актрисы", причем обрушились безжалостно, "требуя крови".

Таиров, сидевший в президиуме, выслушал все обвинения, затем выступил в защиту своего театра и своей подруги, первоклассного мастера и обаятельнейшей актрисы Алисы Коонен. В выступлении, длившемся недолго, он был великолепен. Это была не речь, а лирическая поэма о человеческом благородстве, красоте, о нежной преданности и любви к театру.

Он утверждал, что венец его жизни, сокровенная мечта художника - это желание сделать театр современным, в котором красота, высокая любовь в сочетании с гуманизмом воспевали бы человека, а новый зритель полюбил бы и признал своим такой театр.

С А. Я. Таировым, замечательным режиссером и человеком, работалось легко

Говорил он тихо, вкладывая в слова свое сердце, и зрительный зал замер. Было ясно для всех, что этот человек может заблуждаться, может, увлекаясь, идти не по тому пути, но кривить душой - нет! Никогда! И весь зал, который вначале встретил его почти враждебно, встал, как бы говоря своими аплодисментами: "Мы верим тебе, Таиров!..".

И вот я снова в его кабинете, но теперь уже с твердым намерением отказаться, ссылаясь на занятость в кино!

Александр Яковлевич встретил меня словами:

– Ну, Михаил Иванович, как вы решили с Евсеем Осиповичем?

"Так! Точный удар, - подумал я, - значит, созвонились, и вся придуманная мной постройка рухнула! Ну и ну!" - заключил я и, помолчав, бодро ответил:

– Сказал, что дам ему ответ после встречи с вами.

– А как же вы решили со мной?
– спросил он меня так же бодро.

Как юрист, он знал людей и умел говорить с партнером. Вопросы были в лоб, и я понял, что с ним нужно быть откровенным до конца.

– Не могу от вас скрыть, - сказал я, заикаясь, - что вчерашний спектакль произвел на меня... Мне он...

– Ну, ну, смелее... Вам не понравилось?

– Да! Расскажите, что?

'Оптимистическая трагедия' Вс. Вишневского. Режиссер А. Я. Таиров. Камерный театр. 1933 год. Алиса Коонен незабываема

для меня, как мой Комиссар

Я чуть было уже не высказался со всей резкостью о постановке, но, увидев приветливое выражение глаз Таирова, невольно изменил тон. Я говорил о спектакле, а думал о пути, пройденном этим художником, с которым сейчас мы так доверительно разговариваем, как старые друзья. И чем больше я об этом думал, тем яснее представлял односторонность и несправедливость наскоков на этого человека.

Ведь

он начал как ниспровергатель натуралистического театра. Александр Яковлевич любил приводить в качестве аргумента против натурализма басню Эзопа: "На ярмарке скоморох стал подражать писку поросенка, и он это делал так искусно, что все кругом, придя в восторг, стали громко ему аплодировать. Тогда крестьянин побился об заклад, что пропищит так же хорошо: он спрятал под одеждой живого поросенка и стал щипать его. Поросенок, конечно, завизжал, но крестьянина ошикали. Что тут делать, поросенок, наверное, пищал хорошо, но безыскусно".

Я любил эту гармонику Алексея. Верил, что она могла передать и скорбь, и тоску, и буйство, и непокорность, словом, все оттенки душевных переживаний Алексея

Я также вспомнил его лекции, которые он читал актерам и его слова, что есть две правды - правда жизни и правда искусства.

Таиров называл свой театр "театром нового реализма", ибо он создавался реальным искусством актера в реальной, в пределах театральной правды, сценической атмосфере.

Он считал это выходом из театрального лабиринта и пошел по нему, но выход оказался ложным. В его театре шли "Жирофле-Жирофля", "Принцесса Брамбилла", "Человек, который был четвергом" - спектакли, знаменовавшие, собственно говоря, взлет Камерного театра к чистой театральности.

Образы Сиплого и Алексея В. Кларов и я создали в постоянном общении с автором пьесы Вс. Вишневским

С развитием советской драматургии Александр Яковлевич сам почувствовал кризис своего театра, и перед ним встал вопрос, каким должен стать Камерный. Я застал его, таким образом, на мучительном перепутье, на переломе его взглядов и на природу актера, и на задачи искусства и новое время.

– Меня не огорчают неудачи, они меня учат! Но я знаю одно: у Камерного театра всегда неизменной оказывалась его воля к исканию новых путей. Вот и сейчас нам нужны актеры, умеющие найти ключ к решению советского репертуара, актеры советской формации. Я хочу сделать театр высокой героики и высокой комедии, - говорил он, поправляя сбившуюся на лоб прядь волос.
– Поэтому сейчас вы попадаете в самую гущу интересной работы. Передо мной лежит пьеса, которую я вам сейчас передам. Это "Патетическая соната", я предлагаю вам играть в ней роль матроса Судьбы. Прочтите!

'Патетическая соната' Н. Кулиша. Режиссер А. Я. Таиров. Камерный театр. 1931 год. Сцена на мансарде у Зинки, которую играла Ф. Раневская. Я играл матроса, А. Сумароков - юнкера

И вот то, как этот влюбленный в театр до самозабвения, мятущийся человек шагал по кабинету и, устремив на меня глаза, рассказывал план постановки "Сонаты", то, как он размахивал руками, рисуя как бы контуры будущего оформления (его шарф, который он уже к этому времени снял с плеч, делал в воздухе какие-то немыслимые зигзаги), - вся душевность, откровенность разговора и необычайное ко мне доверие меня покорили. Я встал и почему-то торжественно заявил: