Жизнь в розовом свете
Шрифт:
– Но почему Агнес так легко приняла мысль, что Ник - не отец Вероники?
– Она давно знала об этом. Перед смертью старый король послал ей письмо. Ему не хотелось умирать с грехом на душе - ведь он уговаривал Агнес избавиться от беременности. А вскоре выяснилось, что Ник стал неспособен к воспроизводству наследников. Это случилось после облучения во время одного из учебных полетов. Он был уже болен, когда встретил Агнес! Старик вздохнул с облегчением - он разлучил сына с женщиной, беременной от другого. А после способствовал распространению слухов о браке Петти с секетарем, будучи уверенным в справедливого шага.
– Но ведь Агнес провела с Питом только одну
– Знаешь, что она потом скажет ему?
– Эн с удовольствием хрустела ореховой шоколадкой, запивая маленькими глотками подогретого молока.
– Если бы мне пришлось написать сценарий для мелодрамы о собственной жизни, я бы дала ему замечательное название, - Агнес сделала интригующую паузу.
– Про нас.Угадай, Тихоня!
– "Моя единственная правильная ошибка".
– Он даже не пытался скрыть оглушившей его радости и был похож на подвыпившего юнца.
– Нет!
– Агнес сжала его ладони и глубоко вздохнула: - "Самая прекрасная ночь"...
II
1.
Летом в Остенде ненастье не редкость. Море становится холодным, по-зимнему серым и злым. Сорвав клочья пены с гремучих, растрепанных волн, ветер обдает солеными брызгами опустевшие шезлонги вдоль набережной, зябко съежившиеся кустики лавров в гранитных кашпо. Дождь из низких , тревожно бегущих туч, прекращается ненадолго - асфальт, черепичные крыши, серая брусчатка узеньких улиц покрываются темным глянцем, ожидая того часа, когда вспыхнет цветной неон вывесок, отражаясь в них подобием праздника. Променад пустеет. Лишь неунывающие собаки прогуливают здесь своих нахохленных, прячущи лица под капюшонами пухлых курток, хозяев.
В такие дни приятно сидеть у камина под большим шелковым абажуром старомодного торшера, пить черносмороденный чай, болтая о пустяках, слушать тихую музыку или погрузиться в любимую книгу.
Наталия Владимировна Вильвовская - дочь перербургского врача, сделала все, чтобы не позволить близнецам стать иностранками. "Когда-нибудь вы вернетесь домой и не сможете нормально общаться с прислугой, - пугала она дочек.
– А читать в переводах русскую литературу - это вообще позор. Даже для образованного европейца".
Отчасти она оказалась права в отношении Старшей. В доме Эн собралась большая русскоязычная библиотека. Ее муж - Кей Хантер утверждал, что осилил в подлиннике даже "Историю" Карамзина. Он был известным политологом, специализировавшимся на странах Восточной Евопы. Главным предметом исследований Хантера являлся Советский Союз, а жена исполняла обязанности терпеливого учителя русского языка. По средам, например, в доме звучала лишь русская речь, в субботу и воскресенье супруги говорили по-французски. До 1969 года они жили в Австрии, а поэтому предпочтение все же отдавалось немецкому. Дочь Тони говорила сразу на трех языках и только лет с пяти начала осознавать, что мешанина слов, засевших в её головке - не единый общечеловеческий язык, а лишь заваленная пестрым добром кладовая, в которой необходимо все разложить по отдельным полочкам.
У Ди вышло по-иному. Прожив почти полвека в Испании, она редко вспоминала свои "корни" - перечитывала Пушкина, Толстого, Бунина, знала наизусть массу стихов, напевала романсы, пыталась научить всему этому сына. Но Сальватор ненавидел коммунистов, багровел от омерзения, говоря о Сталине и не испытывал ностальгии по той России, "от которой остались одни руины".
– Пойми, твои дореволюционные миражи - все равно, что обломки Парфенона, а русский - тот, что был языком Чехова, Достоевского, Блока мертвый язык. Писать на нем - все равно, что на латыни. О-очень оригинально! Но я не настолько экстравагантен. Сказать "здрасьте" кому-нибудь из твоей родни, если таковая обнаружится, я сумею, а большего от меня не потребуется. Рваться с визитом в СССР, биться головой о "железный занавес" для того, чтобы большевики упекли меня за решетку, не намерен. И тебе не советую.
Сын вырос ярым антисоветчиком и пылким католиком - странный мальчик...
Ди сидела у камина, подставив теплу левый бок, ноющий при дождливой погоде. Она вязала, встряхивая время от времени немеющие кисти. Механически считая петли узора, Диана перенеслась туда, где жили её дети, грелись под солнцем каменные плиты двора испанской усадьбы и где навсегда осталась молодость. При этом Ди слушала Эн, соединяя в коктейль сладкой грусти свое собственное, отзвучавшее прошлое, их общее настоящее и то, о чем читала Эн.
"...В комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и ещё хуже, когда абажур сдернут с лампы. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте - пусть воет вьюга, - ждите, пока к вам придут"...
– Эн опустила на колени томик Булгакова.
– Ди, ты поняла, о чем это?
– Тальберг - мелкая душонка. Карьерист без чести и совести. Он убегает, бросая дом, Елену, осажденный бандитами город... Он предает всех, Эн... Господи, разве тогда, в эту чертову революцию, можно было что-то понять? Нашего деда расстреляли - а ведь он лечил кожные заболевания и совершенно не интересовался политикой. Родители наши сбежали. Как этот Тальберг, Эн. Ведьмы похожи на него.
– Нет, на Турбиных. Перечитываю "Белую гвардию" - и словно возвращалось к себе. В родной дом, где никогда и не была. Я всех там узнала, Ди, всех... каждую штору на окнах, поблескивающую у самовара чашку... Может быть это и есть то самое переселение душ? Или так действует магия книги?
– Кто знает? "У искусства нет цели" любил повторять Родди. Он что ни говорил был хорошим поэтом. Когда я читала стихи мужа - я становилась испанкой. Становилась такой, как он воображал меня - мой пылкий волшебник Родриго. Его стихи околдовывали, преображали. Значит - это тоже цель: дать возможность прожить человеку много жизней и перечувствовать то, что не вмещается в его собственную, единственную, ограниченную местом и временем.
– Верно, Ди. Это шанс примерить на себе иные обличия, даже попробовать на вкус гениальность. Не всякому гениальность впору. Но вот Пушкин, к примеру, или Моцарт - близки, наверное, всем. И каждый переживает подъем, радость, потому что становится их сотворцом, единомышленником. Потому что "Мороз и солнце, день чудесный!" - это ведь живет в каждом из нас, как и Маленькая ночная серенада. Как этот абажур Булгакова. Мне кажется - здесь кроется очень важная философия: "Никогда не сдергивайте абажур с лампы. Абажур священей". Ведь он не пишет: "Не предавайте родину, не трусьте, не суетитесь". Пустые слова, в сущности - абстракция. А теплый свет от лампы свет нашего дома, нашего маленького теплого уюта - конкретность. Развороши этот надышанный покой людского жилья - и посыпется все. Фашисты будут уничтожать евреев, католики - гугенотов, лысые - кучерявых... Будут пылать библиотеки, будут вытаптыть "старый мир" сапоги очередных революционеров. Дьявольское разрушение государств, формаций начинается с посягательства на покой и свободу отдельной души... Вот на этот наш теплый свет.