Жизнь в стеклах (сборник)
Шрифт:
В первой комнате я увидел молодую женщину, которая обнимала адское страшилище в приступе сладострастия. Она лобызала это чудовище в оскаленный рот, и по ней текли его слюни, смешанные с гноем и кровью. При всём при том видно было, что этой женщине хорошо, и она получает удовольствие от своего странного действия. Увидев это, я забился в приступе истерики от омерзения и страха. Мой проводник поднял меня, отряхнул с меня пыль и засмеялся. «За что страдает эта женщина – за блуд или прелюбодеяние?» – спросил я своего ангела. «За воздержание и подвижническую жизнь», – был ответ. Я ужаснулся, а мой ангел продолжал: «Это – великая католическая святая, все католики молятся ей о заступничестве пред Господом Иисусом Христом. Но она думает, что Господь Иисус Христос – это тот, кого ты видишь перед собой, и уверена, что он – её супруг. Теперь ты знаешь, кто заступается за бедных католиков…»
Следующая комната была битком набита молодыми монахами. Все они, как лунатики, ходили с закрытыми
В следующей комнате был длинный сточный желоб, наподобие писсуара в общественном туалете. (Да это и был общественный туалет!) Вдоль него рядком стояли люди в неудобных позах с выпученными глазами – их рвало. Приглядевшись и понюхав как следует, я разобрал и то, чем их рвёт. Это была рыба! Тухлые караси, полупереваренная стерлядь, зубастые щучьи головы – каких пород тут только не было! У одного человека в монашеском одеянии изо рта нескончаемым потоком текла чёрная кашица, у другого – красная. Я сообразил, что это разложившаяся чёрная и красная икра. «Чревоугодие», – прокомментировал проводник.
За следующей дверью не было людей – там были большие шелудивые псы с высунутыми языками, которые беспрестанно истошно брехали. Было видно, что брехать им давно уже не хочется, но их так захватила эта страсть, что они не могут остановиться. На двух-трёх псах я разглядел клобуки. «Постоянно лгали, – сказал мой проводник. – А вон тот, в клобуке, затворялся в келии и спал прямо в облачении, а когда кто-нибудь стучал, притворялся, что молится».
Из-за следующей двери слышались ужасные нечеловеческие вопли, похожие на крик гиены, возглас осла и рык раненого тигра одновременно. Мне стало дурно, я повернулся и хотел бежать, но ангел схватил меня за руку, сказал: «Смотри!» – и распахнул дверь. Там были монахи. Руки и ноги у них были человеческие, а головы – бараньи, козлиные и свинячьи (но тоже с рогами). Маленькие тупые глазки злобно смотрели на меня, пасти разевались в тоскливом зверином рёве, а ногами в грязных сапогах они попирали книги святых отцов. «Опять монахи! – подумал я удивлённо. – Как будто монахов на свете больше, чем мирян». «За что они попали сюда?» – спросил я своего проводника. В ответ я услышал: «Мы стаскиваем сюда тех, кто не слушает наставлений святых отцов – верит чувственным видениям и представляет духовный мир по-плотски. Лица у них примерно такие и были, а вот рога выросли уже здесь».
В следующей комнате возвышалось кресло судьи, а на нём сидел человек в облезлом парике. Лицо его было перекошено, он бил себя молоточком по лбу и орал диким голосом: «Иванов блудит… В ад его! Петров пьёт… В ад! Сидоров в храм не ходит… В ад! Кузнецов посты не соблюдает… В ад! В ад! В ад!!!» Проводник подмигнул мне и шепнул: «Судит мир! Не будем мешать… У него в попе – гвозди».
Комнаты тянулись бесконечно, и я не могу описать все те ужасы, которые увидел. У меня даже сейчас, когда я это рассказываю, немеет от страха в животе. Но вот наконец мы подошли к последней двери. Там было тихо, и я стал надеяться, что ничего страшного за ней не будет. Как я ошибался! В комнате был гигантский аквариум с нечистотами, из которых то и дело показывались на поверхность бородатые головы монахов. Монахи жадно хватали ртами воздух, но закричать не успевали – что-то утаскивало их вглубь, в самую гущу нечистот, и стояла зловещая тишина. Я представил себя на их месте и заплакал от жалости к себе. «За что их сюда?» – спросил я ангела, горестно всхлипывая. «Одни всю жизнь гадили своим ближним – клеветали, доносили начальству, распускали злые слухи, – сказал проводник. – Другие любили копаться в чужих грехах. Видишь, сколько дерьма накапливается за жизнь, если не исповедоваться…» «Как же монахи – и не исповедовались?» – удивился я. «Тебе лучше знать, как!» – сказал ангел и опять подмигнул. «А что их тянет за ноги вниз?» – спросил я. «Совесть, – ответил он. – Не волнуйся, они не утонут! Дерьмо в дерьме не тонет!»
Мы постояли у последней двери, ангел помолчал немного, а потом спросил: «Ну что, родимый, выбрал себе место, али ещё нет?» «А разве мы не пойдём в тот чудесный град?» – удивился я. «Нельзя, мой хороший, там тебе будет очень страшно и плохо. Святой Дух будет жечь тебя днём и ночью посильнее, чем любая сковорода, а любовь Божия разрезать твою душу на мелкие лоскуты пострашнее геенского огня. У нас тебе будет гораздо легче». Тут я закричал и проснулся.
Когда я рассказал своему духовному отцу сие чудесное видение, которого сподобился, он прослезился от радости, однако посоветовал никому больше не рассказывать. Но я боялся, что сия драгоценная жемчужина будет утеряна и не останется в назидание грядущим поколениям христиан. Поэтому я пошёл к другому
Сим заканчивается повествование этого доброго моего брата, пожелавшего остаться неизвестным. От всего своего смирения скажу, что это я утвердил его в последнем намерении ради борьбы с тщеславием. Я и являюсь тем отцом, который внял просьбе этого великого подвижника благочестия и записал сие чудесное повествование. А чтобы вы, братья и сестры, не подумали, что он находился в прелести, добавлю, что всё, виденное им в тонком сне, есть чистейшая правда! Можете сами проверить.
С любовью, отец Борис
Исповедь грешника (рассказ сельского священника)
Дети мои! Хочу рассказать вам прискорбную правду о себе самом. Я – православный священник, настоятель сельского храма. Я – очень грешный человек. Я уже не молод, но сколько мне лет, я вам не скажу. Жизнь не раз била меня по больному месту, и я тяжко страдал, но, тем не менее, жив до сих пор. Видно, Господь помогает.
Житие моё весьма скучно и однообразно – постоянные службы, требы, посты, реставрация храма, причт наседает. К тому же я до смерти боюсь благочинного протоиерея, мне кажется, он подозревает меня в самых страшных грехах. Вот и решил взяться за перо, молодым в научение. Не буду отговаривать вас от священнического креста, но крест этот тяжек, хотя и отраден по-своему. Одно утешение – Царство Божие.
Дети мои выросли, но, к своему стыду, я не сумел их воспитать в благоговейном страхе Божием – матушка помешала. Женщина она благочестивая – на иной я бы и не женился, – но своей излишней опёкой довела она обоих наших сынков до мирской жизни. Хоть бы один принял сан, нет! Оба сбежали из дому: первый стал бизнесменом, купил квартиру, второй подался в военные, выучился на младшего офицера. Лиха беда – начало! Оба живут в невенчанном браке, а старший ещё и не расписан, и тут, конечно, моя вина. Когда были маленькие, как любили стоять в храме! Бегали, правда, бывало, святые иконы маленько сшибали, но ведь я их за это воспитывал! А подросли – всю благоговейность как отрезало! Тащишь за руки в святой храм, дверь изнутри на ключ запираешь, ничего не помогает! Только уйдёшь в алтарь, выходишь, а их и след простыл. Я думал, это чудо какое, сквозь стены они, что ли, научились проходить? Повели их к старцу. Он пару минут с ними побеседовал, выходит и выносит дубликат ключа, а Мишка с Вовкой плачут идут. А матушка моя потом роптала: «Видишь, – говорит, – твой старец до слёз детей довёл!» Но её, конечно, можно понять: сидит она целый день дома, сериалы смотрит; книжек хороших у нас нет, только богослужебные, – вот и избаловала. А они потом целый месяц как шёлковые были! А потом опять испортились, такие хулиганства стали творить, что я со временем вообще в храм их пускать перестал. Поймаю при выходе из туалета (стыдно сказать!), голову епитрахилью накрою и разрешительную молитву скороговоркой, пока не сбежали. А они вырываются, визжат! А причащаю как тяжко болящих, на дому – это они с удовольствием. А потом стали просить лжицу побольше купить, потому что «не вставляет»! Беда с этими детьми! Даже не знаю, когда я их упустил, вот теперь отмаливаю. Так что повторяю вам, дети мои, вслед за святыми отцами: воспитывайте детей в страхе Божием, а то из них невесть что может получиться!
Но если детей избаловала матушка, то причт, каюсь, избаловал я сам. Было дело – взял я регентом старую ведьму. Нет, в Бога-то она верила, но совместно с этим ворожила и шептала, особенно в сочельник. Мне праздничную Всенощную служить, а она ходит по домам и камлает на тарелке! Сколько раз ей говорил: «Покайся, Матрёна, за своё злодейство!» А она шепелявит: «Да только вчера исповедовалась, батюшка! Неужто не помнишь?» И идёт сглаз снимать! А где я другого регента в деревне найду? Мне бы рявкнуть на неё, а я не могу – сердце больно доброе. Другая певчая, помоложе, блудницей на всю округу прославилась. Бежит на службу прямо со срамного дела, опаздывает всё время, а из пальто у неё всякие срамные вещи сыплются. Мои-то мальчишки подобрали как-то раз пачку срамных вещей, спрятались за свечной ящик, наделали воздушных шариков и пустили по храму летать. Я иду на Великий вход, со святой чашей и святым дискосом, а они сзади подкрались и как лопнут один у меня над ухом! Но я не оплошал, вцепился в святыню изо всех сил и не выпустил из рук святые дары. Мне бы их выпороть, но чувствую – это не по-христиански, да и что они со мной потом сделают – страшно подумать. А когда Мишка с Вовкой стали деньги из ящичка «На реставрацию храма» воровать, тут я уж не выдержал, проявил решимость и запретил им даже ногой ступать во святой храм! Думаю: если так дело дальше пойдёт, скоро они святые иконы начнут выносить! Повторяю ещё раз – воспитывайте детей в страхе Божием! Я-то своих отмолил, ни один в тюрьму не сел, образумились, но можно представить, что станет с человеком, если не дать ему должное христианское воспитание!